Время любить - Жюльетта Бенцони

– Смотрите на меня! – приказала она. – И скажите, на самом ли деле вы думаете, что я – только грязь, разврат и фальшь?

Она встала под свет свечи, давая возможность этому человеку разглядеть ее чистое лицо, которое осветилось темным золотом ее волос, по которому пробегали отсветы огня. С легкой улыбкой она смотрела на побледневшего собеседника.

– Ну же, мессир Жербер, ответьте мне!

Тогда он сделал жест рукой, словно хотел прогнать от себя какое-то дьявольское наваждение, и отступил в тень.

– Вы слишком красивы, чтобы не быть демоном, пришедшим искушать меня! Но вы не овладеете мной, слышите? Вам меня не одолеть!

Катрин поняла, что перед ней больной человек. Улыбка сошла с ее лица.

– Я вовсе не демон! – устало произнесла она. – Вы ищете мир для своей души, а я ищу совсем другого… Но не в вашей власти мне дать это другое, да, впрочем, и ни в чьей власти… за исключением одного-единственного человека на свете.

– Кто этот человек? – осмелился спросить Жербер Боа.

– Вас это не касается! – отрезала Катрин. – Доброй ночи, мессир Жербер!

Следующий день показался Катрин бесконечным. Она присутствовала на службе, но слова молитвы произносила машинально. Она любовалась сияющим в дымах ладана фантастическим видением, по-варварски роскошным, пышной золотой статуей Сент-Фуа. Плащ этого изваяния был покрыт драгоценными камнями, и их было больше, чем цветов на весеннем лугу.

Из-за долгого стояния на коленях ноги у нее затекли, и это напомнило ей бесконечные молитвы, которые когда-то она воздавала, стоя рядом со своей сестрой Луизой в дижонском соборе Нотр-Дам. Она встала, подняла голову и встретила взгляд Жербера Боа. Он сразу отвел глаза, но она опять успела заметить то странное их выражение, одновременно жесткое и боязливое, которое она уже замечала. Катрин вздохнула.

– Не стоит на него сердиться, – прошептал рядом с ней нежный голос Жилетты. – Жербер – несчастный человек.

– Откуда же вы это знаете?

– Я не знаю, я чувствую… Он жестоко страдает: именно из-за этого он так жесток и груб.

После богослужения статую Сент-Фуа должны были вынести за город в поля, на которые давно уже не падало ни капля дождя. Катрин не хотелось принимать участие в этом шествии, и она вернулась на постоялый двор, присоединилась к Эрменгарде, которая, не следуя никакому регламенту, не вставала с кровати. Вдовствующая графиня встретила ее возвращение с улыбкой.

– Так что, Катрин, вы вдоволь намолились? Когда же наконец вы перестанете упрямиться и согласитесь отправиться дальше верхом? Разве сами-то вы так уж хотите тянуть лямку вместе с этим стадом, когда мы могли бы ехать гораздо быстрее?

Катрин сжала губы и, снимая плащ, косо взглянула на подругу.

– Не возвращайтесь к этому вопросу, Эрменгарда. Я же вам уже объяснила причины. Дорога опасная, нужно идти со всеми вместе, чтобы не угодить в руки к бандитам.

Пожилая дама потянулась, громко зевнула и со вздохом сказала:

– А я продолжаю считать, что двигаться на быстрых лошадях лучше, чем на стертых ногах.

В глубине души Катрин вполне соглашалась с доводами Эрменгарды, но не хотела уступать. Она была убеждена, что, если она до конца не продолжит путь вместе с паломниками, к которым ей выпало прибиться, Бог накажет ее и не позволит воссоединиться с Арно. Но мадам де Шатовиллен с давних пор умела читать на красивом лице своей молодой подруги. Она прошептала:

– Ну, будет, Катрин, воздайте же и Богу справедливость, согласитесь наконец, что и у него душа возвышенная, перестаньте же принимать его за гнусного и мелочного типа, который только и знает, что торгуется с вами. Где же, по-вашему, его милосердие?

– Я Его чту превыше всего, Эрменгарда, но мы все-таки пойдем вместе с паломниками…

Она проговорила это тоном, не допускающим возражений. И Эрменгарда смирилась. Разочарованный вздох явился единственным ее ответом.

Шествие, видимо, подействовало, так как дождь полил как из ведра. Случилось это на следующий день на рассвете, когда паломники пустились в путь, распевая религиозные гимны. Дорога шла в гору и вилась по склону долины Ло. Дождь серой пеленой заволок пейзаж, погасил нежно-розовые тона вереска, который уже зацветал, заливал глаза и намочил грубую одежду паломников. Окрестности приняли неясные очертания, мир стал грустным, и у Катрин создалось впечатление, что эта грусть давила ей на сердце. Во главе их толпы шагал Жербер, согнув спину, втянув голову в плечи, не оборачиваясь.

Когда они дошли до вершины склона, в хвосте колонны раздались крики:

– Остановитесь!.. Ради Бога, остановитесь!

На сей раз Жербер обернулся и все остальные тоже. Путаясь в рясах, задыхаясь, размахивая руками и крича, догоняли колонну монахи.

– Что такое? – прошептал Колен с недовольным видом. – Забыли мы что-нибудь или эти монахи хотят присоединиться к нам?

– Ну, это вряд ли, – ответил Жосс Роллар. Он смотрел на приближающихся монахов, нахмурив брови. – У них с собой ничего нет, даже посохов.

Монахи догнали паломников и завопили так, что им вторило эхо в горах.

– Нас обокрали! Из плаща Сент-Фуа украли пять больших рубинов!..

Ропот негодования встретил эту новость, но Жербер сразу же занял позицию нападающего:

– Надеюсь, вы не предполагаете, что кто-нибудь из нас – вор?

Тот из монахов, что был выше ростом, со смущенным видом обтер широкое раскрасневшееся лицо, по которому текли тоненькие струйки, и развел руками:

– Заблудшие по дьявольскому наущению овцы иногда воруют. А паломники – тоже живые люди.

– Мы же не единственные паломники в Конке. Вчера… Воровство могло произойти когда угодно. Вы набрасываетесь прежде всего на бедных паломников, не задумавшись обо всем этом отребье, которое кривлялось и толкалось у вашей церкви позавчерашним вечером. – Жербер явно все еще переживал то вечернее приключение. Но монах принял еще более несчастный вид.

– Бродяги и фигляры ушли вчера с утра, как вы и сами знаете, а вчера во время шествия все камни были на месте, – возразил он.

После такого сообщения настала глубокая тишина. Между тем Жербер отказывался признать себя побежденным.

– Это не доказывает, что мы виноваты! Конк – это святой город, но это все же только город, населенный людьми.

– Мы знаем наших собственных заблудших овец, и преподобный аббат занимается этим с самого утра. Брат мой… было бы гораздо проще доказать, что ни один из ваших не припрятал украденных камней. Если вы позволите нам обыскать всех, мы вас надолго не задержим.

– Под таким дождем? – с презрением бросил Жербер. – И вы берете на себя смелость обыскивать и женщин?