Наука любви - Овидий Публий Назон

Соотношение этих полюсов меняется. В более ранних элегиях жизненно конкретное занимает больше места – настолько, что в знаменитом изображении последней ночи в Риме даже два мифологических сравнения кажутся чужеродными: биографичность элегии настраивает нас на современное понимание лирики. Позже как жизненная реальность входят в элегии окружающая Овидия природа и люди, ландшафт, ничего общего не имеющий с условными пейзажами «Метаморфоз». Но при изображении страны изгнания поэт все время имеет в виду оставленный Рим – и из целостной картины отбирает то, что больше всего контрастирует с привычной для римлянина природой и бытом: земля – неплодоносна, зимой – нетающий снег и замерзшие воды в реках, море, источниках; люди – косматы, одеты в меха и штаны (отличительный признак варвара), не знают законов и живут войной… Так создается единая и вместе с тем стилизованная картина[16] страны изгнания, где чужаку-поэту остаются только болезни, одиночество, тоска.

Вокруг этого стержня (чужбина и участь ссыльного) строится система контрастных ему тем. Первая противопоставляемая группа связана с Римом: Рим – это и воспоминания о прежней жизни, и друзья, заодно с женой хлопочущие о поэте в надежде смягчить его судьбу, и Август, на чье милосердие вся надежда. К ним пишутся послания-суазории, убеждающие речи в стихах, с необходимым набором риторических фигур и «общих мест». Вторая антитеза – поэзия: Муза не покидает поэта в ссылке, утешает его и ободряет, доставляет смысл жизни; если не поэту, то стихам можно вернуться в Рим; наконец, благодаря творчеству поэт находит в себе первые признаки душевного укрепления.

В этом последнем была глубокая внутренняя правда. Овидий, художник, для которого искусство было синонимом порядка, строит и из материала новой действительности упорядоченную картину. Пусть ради этого он вычленил из окружающего и выделил в своем душевном состоянии сравнительно немногие детали, – сама внутренняя возможность построения этой картины означала для него победу над враждебными обстоятельствами и чуждыми впечатлениями. Если читатель нового времени, понимая, насколько полнее в последние стихи Овидия вошла биографическая реальность, ждет от «Скорбных элегий» большей «непосредственности чувства», для Овидия именно эта непосредственность означала бы капитуляцию перед обстоятельствами. Поэтическое совпало с нравственным. Не вопль, а стройная жалоба, не конвульсивный крик о пощаде или помощи, а аргументированная защитительная или убеждающая речь со ссылками на мифологические и исторические прецеденты – в этом была не только литературная, но и нравственная позиция. Овидий горестно столкнулся с могуществом правящего миром бога, как столкнулись Фаэтон и Арахна, Анориды и Миниады, – но метаморфоза не состоялась. Ссыльный, умоляющий, плачущий, поэт остался поэтом. В последний раз в римской поэзии было обретено высшее равновесие между переживанием поэта и поэтическим порядком, указанным традицией. Исключительные жизненные обстоятельства привели к тому, что художественная удача стала моральной победой. Это равновесие ясно ощутил другой, вечно искавший его же поэт, волей обстоятельств получивший право сравнить свою судьбу с Овидиевой. В ту эпоху, когда Овидия «Скорбных элегий» особенно охотно упрекали и в оскудении таланта, и в человеческом малодушии, ссыльный Пушкин, хотя и находя в себе больше твердости, все же брал древнего певца под защиту:

Кто в грубой гордости прочтет без умиленьяСии элегии, последние творенья?(«К Овидию»)

Этот приговор – самый справедливый.

С. А. Ошеров

Наука любви

Книга I

Почему любовь – наука

Кто из моих земляков не учился любовной науке,Тот мою книгу прочти и, научась, полюби.Знанье ведет корабли, направляя и весла и парус,Знанье правит коней, знанью покорен Амур.Автомедонт[17] направлял колесницу послушной вожжою,Тифий стоял у руля на гемонийской корме, —Я же Венерой самой поставлен над нежным Амуром,Я при Амуре моем – Тифий и Автомедонт.Дик младенец Амур, и нрав у него непокладист,Все же младенец – и он, ждущий умелой руки.Звоном лирной струны сын Филиры[18] утишил Ахилла,Дикий нрав укротив мирным искусством своим:Тот, кто был страшен врагу, кто был страшен порою и другу,Сам, страшась, предстоял перед седым стариком;Тот, чья мощная длань сулила для Гектора гибель,Сам ее подставлял под наказующий жезл.Словно Хирону – Пелид, Амур доверен поэту:Так же богиней рожден, так же душою строптив.Что ж, ведь и пахотный бык ярмо принимает на шею,И благородный скакун зубом грызет удила, —Так и Амур покоряется мне, хоть и жгут мое сердцеСтрелы, с его тетивы прямо летящие в грудь.Пусть! Чем острее стрела, чем пламенней жгучая рана,Тем за стрелу и огонь будет обдуманней месть.

Особенности науки любви

Лгать не хочу и не буду: наука моя не от Феба,Не возвещает ее грающий птичий полет,Не выходили ко мне, пастуху Аскрейской долины,Клио и восемь сестер[19], вещий ведя хоровод;Опыт меня научил – внемлите же опытной песне!Истина – вот мой предмет; благослови нас,Любовь!Прочь от этих стихов, целомудренно-узкие ленты,Прочь расшитый подол, спущенный ниже колен![20]О безопасной любви я пишу, о дозволенном блуде,Нет за мною вины и преступления нет.Первое дело твое, новобранец Венериной рати,Встретить желанный предмет, выбрать, кого полюбить.Дело второе – добиться любви у той, кого выбрал;Третье – надолго суметь эту любовь уберечь.Вот уроки мои, вот нашего поприща меты —К ним колесницу помчу, быстро пустив колесо.

Выбор предмета любви

Стало быть, прежде всего, пока все дороги открыты,Выбери – с кем из девиц заговорить о любви.С неба она к тебе не слетит дуновением ветра —Чтобы красивую взять, нужно искать и искать.Знает хороший ловец, где сети раскинуть на ланей,Знает, в какой из ложбин шумный скрывается вепрь;Знает кусты птицелов, и знает привычный удильщикОмуты, где под водой стаями рыбы скользят;Так и ты, искатель любви, сначала дознайся,Где у тебя на пути больше девичьих добыч.Я не заставлю тебя широкий раскидывать парус,Незачем плавать тебе в самую дальнюю даль,Хоть и Персею пришлось жену добывать у индусов,И от Лаконской земли в Трою Елена плыла.Столько в столице девиц, и такие в столице девицы,Что уж не целый ли мир в Риме сошелся одном?Жатв на Гаргарской горе[21], гроздей виноградных в Метимне,Рыб в пучине морской, птиц под покровом листвы,Звезд ночных несчислимей красавицы в нынешнем Риме —Уж не Энея ли мать трон свой поставила здесь?Если молоденьких ты и едва подрастающих любишь —Вот у тебя на глазах девочка в первом цвету;Если покрепче нужна – и покрепче есть сотни и сотни,Все напоказ хороши, только умей выбирать;Если же ближе тебе красота умелых и зрелых,То и таких ты найдешь полную меру на вкус.Ты лишь пройдись, не спеша, под Помпеевой свежею тенью[22]В дни, когда солнце стоит над Геркулесовым Львом,Или же там, где щедротами мать померялась с сыном,Мрамором из-за морей пышно украсив чертог.Не обойди колоннад[23], мановением Ливии вставших,Где привлекают глаза краски старинных картин, —Там пятьдесят Данаид готовят погибель на братьев,И с обнаженным мечом грозный над ними отец.Не пропусти священного дня сирийских евреевИли Венериных слез в день, как погиб Адонис;Не позабудь и мемфисской телицы в льняном одеянье —Зевса познавши любовь, учит любви она дев.Судная площадь – и та не запретное место Амуру:В шуме толпы площадной часто вскипает любовь.Там, где мраморный ряд колонн Венерина храма[24],А перед ним в небеса бьет водомет Аппиад,Там не однажды любовь уязвляла блюстителей права,И охранявший других сам охраниться не мог.Там не однажды немел и самый искусный вития,Не за других говоря, а за себя самого.И, потешаясь, глядела Венера из ближнего храма,Как защищавший других стал беззащитен пред ней.Но полукруглый театр – еще того лучшее место:Здесь для охоты твоей больше найдется добыч.Здесь по себе ты отыщешь любовь и отыщешь забаву —Чтобы развлечься на раз или увлечься всерьез.