Ювелирная работа - Шляхов Андрей

В день перевода из реанимационного отделения в неврологическое к Алексу пришел сутулый невзрачный дядечка, по виду – бухгалтер или страховой агент, который назвался Гелием Назаровичем и сообщил, что он по доверенности «осуществляет текущее управление активами покойного Николая Савельевича». Алекс поинтересовался размером активов.

– Ну, это о-о-очень сложный вопрос, на который так сразу и не получится ответить – заюлил Гелий Назарович. – Взять, к примеру, торговый центр, который стоит столько-то и приносит столько-то арендных платежей. Но если принять в расчет все долги, которые висят на нем, а также непогашенные кредиты, то ситуация получается аховая – стоимость уходит в минус. С заправками тоже не все гладко, особенно с учетом того, что поставки топлива осуществлялись на основе личных связей вашего покойного батюшки с руководством Ангарского НПЗ.[2] Нет человека – нет и связей, а если брать топливо по обычной цене, то заправки станут работать в минус…

В Гелии Назаровиче с первого взгляда угадывался жучила-аферист. Алекс чувствовал, что Гелий Назарович снимет много пенок с отцовского бизнеса, но ничего с этим поделать не мог. В отцовских делах он не разбирался совершенно и никаких рычагов влияния на Гелия Назаровича не имел. Хорошо было бы взять этого сморчка за горло, двинуть башкой о стену, сунуть под нос заряженный ствол и рявкнуть: «Не пудри мне мозги, сука, а то я сейчас твои вышибу!». Но, к сожалению, Алекс так не умел и не имел ни ствола, ни репутации, которая делает угрозы убедительными. Осталось утешаться мыслью о том, что всего Гелий Назарович украсть не сможет, что-нибудь да останется законному наследнику.

Какой-то толк от Гелия Назаровича все же был. Он спросил, не доверит ли ему Александр Николаевич организацию похорон, на что Алекс ответил, что конечно же доверит и попросил, чтобы похороны были бы скромными, без излишеств и лишней публики. Не хотелось выбрасывать деньги на ветер и вообще не хотелось толп на собственных, как-никак, похоронах. Гелий Назарович заверил, что все будет скромно, но достойно. На том и порешили.

Домработница, у которой были ключи от двухуровневой отцовской квартиры, тоже хорошо погрела руки. На второй день пребывания в квартире, Алекс устроил великий шмон – изучил содержимое всех шкафов, ящиков, шкатулок и двух сейфов, для вскрытия которых пришлось приглашать специалистов, поскольку ключей от них найти не удалось. Нигде, в том числе и в сейфах, не было ни копейки денег, вот даже парочки сторублевок, и нигде не было никакой «ювелирки». Ладно, пускай отец и брат этим особо не увлекались и все, что имели, носили на себе. Но в то, что Светлана не имела ничего из украшений, кроме того, что было надето на ней в то злополучный вечер, совсем не верилось. А еще в ее гардеробе, размером с хорошую комнату, не висело ни одной шубы, а уж их-то у любой уважающей себя местной светской дамы было не менее двух – короткая и длинная. Домработница божилась, что она никогда не брала ничего чужого и никак не хотела отступать от этого. Хорошо еще, что банковские карты остались целы, с ними ушлая баба связываться не рискнула. В ящике письменного стола Санька Алекс нашел три карты разных банков – две золотые и одну платиновую. Спустился к банкомату, который стоял в подъезде на первом этаже и опробовал все три, набирая в качестве пин-кода 1986 (год рождения брата). Сработало. На платиновой карте лежало пятьсот восемьдесят тысяч, а на золотых – чуть больше сотни тысяч на каждой. Алексей Бушмакин мог прожить на эти деньги как минимум полтора года, не отказывая себе ни в чем в рамках своих скромных запросов. От использования своей старой банковской карточки с тридцатью тысячами кровных сбережений, Алекс благоразумно отказался. Нет уж, все нужно делать по закону. Вот через полгода он вступит в право наследования и тогда воспользуется этими деньгами, полученными от самого себя. Прикольно, однако.

Планов в голове роилось великое множество, один грандиознее другого, но Алекс пока что благоразумно старался жить сегодняшним днем. Пройдет полгода, за это время он подыщет толкового и надежного управляющего на место прохиндеистого Гелия Назаровича, затем станет официальным владельцем отцовского бизнеса, а там уже решит, что ему делать. Опять же – в медицине поднатореть нужно хорошенько и вообще недаром же говорят, что загад не бывает богат. Поживем-увидим.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Жизнь показала Алексу, что он был прав, когда не строил далеко идущих планов. Спустя несколько дней после похорон, неожиданно оказавшихся очень тяжелыми – тяжело было слушать хорошие слова о себе от коллег-ювелиров, тяжело было смотреть на табличку «Бушмакин Алексей Николаевич 1985–2010» – к Алексу домой явились два типа, похожие друг на друга, как двое из ларца, одинаковых с лица. Короткие стрижки, колючие взгляды, легкая небритость на квадратных подбородках, широкие плечи, тяжелые кулаки. Криво ухмыляясь и через слово переглядываясь друг с другом, типы сообщили Алексу, что его отец «перешел дорогу хорошим людям», за что и был наказан, и что ему самому в следующий раз может не повезти. А для того, чтобы следующего раза не было, Алекс после вступления в права наследования должен продать «хорошим людям» торговый центр и заправки за ту цену, которую ему предложат. Пока же вместо Гелия Назаровича должен быть назначен новый управляющий, которому доверяют «хорошие люди». «Следующего раза» Алексу ужасно не хотелось, пришлось согласиться.

Другой удар, еще более неожиданный, Алексу нанесли в больнице на третьем месяце его работы в отделении. Он старался как мог, до глубокой ночи сидел над учебниками, впитывал, словно губка, все, что говорили по работе коллеги, тщательно взвешивал каждый свой шаг и каждое слово, сказанное на профессиональные темы, но при всем том, что называется «не тянул». Не тянул даже с учетом того, что вел всего две четырехместные палаты, то есть – работал с половинной нагрузкой. Коллеги, вкалывавшие на полторы ставки с вечной перегрузкой, против этого вроде бы не возражали – жалели контуженного сироту. Алекс надеялся, что за год он сможет подняться до нужного уровня. Подниматься было трудно. Одним или двумя учебниками профессиональные знания не исчерпывались и жизнь практически еженедельно подкидывала Алексу какой-нибудь неприятный сюрприз, несмотря на помощь заведующей отделением, которая проводила вместе с ним первичный осмотр пациентов, сама назначала им лечение и затем «держала руку на пульсе» делая обходы в палатах доктора Бушмакина чаще, чем в палатах других врачей, где она появлялась всего раз в неделю. Но, тем не менее, то Алекс «прослушивал» начинающуюся пневмонию, то не обращал внимания на первые симптомы сердечной недостаточности, то наоборот – пытался перевести в реанимационное отделение абсолютно стабильного пациента. Незадолго до Нового года заведующая отделением пригласила его в свой кабинет, заперла дверь, чтобы никто не помешал бы их разговору, села за стол, по-деревенски подперла щеку пухлой ладонью и сказала грустно-прегрустно:

– Александр Николаевич, вы совершенно не справляетесь с работой…

Алекс привычно вздохнул и поник головой. Ритуал был привычным и хорошо отрепетированным.

– Я стараюсь держать все под контролем, – продолжала заведующая, – но я же не могу стать вашей тенью. Рано или поздно я не исправлю за вами что-нибудь, и вы наживете крупные неприятности. Шутки закончились, вы теперь взрослый человек и врач, с правом самостоятельной работы, который несет ответственность за все свои действия.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Я стараюсь, Катерина Викентьевна, – Алекс посмотрел в глаза заведующей. – Мне очень нравится моя работа и я хочу научиться делать ее хорошо.

Работать врачом ему действительно нравилось. Работа интересная, отношение к тебе другое и вообще утром идешь на работу с приподнятым настроением…

– Я вижу, что вы стараетесь, Александр Николаевич. Вы сильно изменились после того, что с вами произошло, изменились в лучшую сторону. Не буду скрывать, что в первое время вы показались мне пустым и несерьезным, а теперь я вижу, что вы не такой. И с коллективом вы стали ладить, медсестры от вас вообще без ума, я даже ревную немножко. Чем вы их так обольстили?