Деревушка - Уильям Фолкнер

Уорнер уставился на него. Теперь лицо его уже не было приветливым. Оно было только очень спокойным и очень сосредоточенным. Он сунул руку в нагрудный карман и достал сигару. Сам он не курил и не пил: организм его был так совершенен от природы, что, как он, верно, выразился бы сам, чувствовать себя лучше уже некуда. Но он всегда имел при себе две-три сигары.

- Хотите сигару? - спросил он.

- Я не курю.

- Только жуете, а?

- Жую, покуда весь сок не высосу. На десять центов в неделю. А спички мне без надобности.

- И слава богу, - сказал Уорнер. Он посмотрел на сигару; потом сказал тихонько: - Бог даст, и не понадобятся ни вам, ни кому другому из ваших. Он сунул сигару обратно в карман и со свистом выпустил воздух. - Ладно, сказал он. - Осенью. Когда он соберет урожай. - Во время этого разговора он ни разу не мог бы сказать с уверенностью, когда Флем смотрит на него, а когда нет, но теперь он видел, как тот поднял руку и с бесконечной осторожностью снял с рукава воображаемую пылинку. Уорнер снова выпустил воздух через нос. Но теперь это был вздох. - Ладно, - сказал он. - На той неделе. Можете обождать до тех пор? Но вы должны мне поручиться...

Тот сплюнул.

- В чем? - сказал он.

Через две мили Уорнера застигла темнота, короткие предмайские сумерки, в которых среди черных деревьев смутно белели кусты кизила, вздымая к небу руки, как монахини на молитве; зажглась первая звезда, и уже кричали козодои. Торопясь к яслям, лошадь ходко бежала в вечерней прохладе, как вдруг Уорнер рванул поводья и остановился.

- Сто чертей! - сказал он. - А ведь он выбрал такое место, где из дома его никто видеть не мог.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Подъезжая к Французовой Балке и везя в будке вместо швейной машины подержанный граммофон и новехонький набор зубьев для бороны, еще в фабричной упаковке, Рэтлиф, агент по продаже швейных машин, увидел старую белую кобылу, чутко дремавшую у загородки, и еще через мгновение - самого Билла Уорнера, который сидел на своем самодельном стуле, а позади него, на склоне холма, раскинулись лохматые лужайки и запущенный сад усадьбы Старого Француза.

- Добрый вечер, дядюшка Билл, - сказал он приятным, учтивым и даже почтительным тоном. - Я слышал, вы с Джоди взяли в лавку нового приказчика.

Уорнер пристально посмотрел на него, насупив рыжеватые брови над колючими маленькими глазками.

- Стало быть, уже разнесли слух, - сказал он. - Много со вчерашнего дня объехали?

- Миль семь-восемь сделал.

- Ха! - сказал Уорнер. - Нам нужен приказчик.

Это была правда. Им нужен был человек, который по утрам отпирал бы лавку, а по вечерам снова запирал ее - только от приблудных собак, потому что даже бродяги, как и приблудные негры, не оставались во Французовой Балке затемно. Джоди Уорнеру приходилось иногда отлучаться из лавки на целый день, а Билл вообще никогда там не бывал. Покупатели входили и сами брали что надо, себе и другим, а деньги за товары, цены которым они знали так же точно, до цента, как сам Джоди, клали в коробку из-под сигар, стоявшую под круглой проволочной сеткой, которой покрывают сыр, словно все это - коробка из-под сигар, и засаленные бумажки, и стертые монеты - было приманкой в западне.

- Что ж, по крайности, он будет каждый день пол подметать, - сказал Рэтлиф. - А такое условие не всякому удается вписать в страховой полис, когда страхуешься от пожара.

- Ха! - снова сказал Уорнер. Он встал со стула, не переставая жевать табак. Потом вытащил изо рта жвачку, похожую на клочок мокрого сена, бросил ее и обтер ладонь об штаны. Он подошел к загородке, в которой кузнец по его указанию устроил хитроумный проход, действовавший точь-в-точь как нынешний турникет (ни кузнец, ни сам Уорнер никогда не видели ничего подобного), только, вместо того чтобы опустить монету, надо было поднять чеку с цепочкой.

- Поезжайте к лавке верхом на моей лошади, а я возьму вашу упряжку, сказал Уорнер. - Хочу прокатиться в вашем фургончике.

- Мы можем привязать лошадь к задку и сесть вдвоем, - сказал Рэтлиф.

- Нет, езжайте верхом, - сказал Уорнер. - Под самым боком вы мне сейчас ни к чему. По-моему, вы иногда слишком уж умничаете.

- Как хотите, дядюшка Билл, - сказал Рэтлиф.

Он закрепил колеса тормозом, чтобы Уорнеру удобней было сесть, а сам взобрался на лошадь. Они тронулись, и Рэтлиф поехал чуть позади, так что Уорнер бросал ему слова через плечо, не оборачиваясь.

- Этот наш пожарный...

- Ну, это ведь неизвестно, - мягко сказал Рэтлиф. - В том-то и загвоздка. Если уж приходится выбирать между убийцей и человеком, которого только подозреваешь в убийстве, конечно, выберешь убийцу. По крайности, знаешь точно, на что идешь. Будешь глядеть в оба.

- Ладно, ладно, - сказал Уорнер. - В таком случае назовем его жертвой клеветы и оговора. Так что вы об нем знаете?

- Да ничего особенного. Только то, что слышал от людей. Сам я не видел его вот уж восемь лет. Тогда у него был еще один мальчишка, кроме Флема. Маленький. Теперь ему было бы лет десять - двенадцать. Видать, он потерялся во время какого-нибудь из ихних переездов.

- Может, за эти восемь лет вы об нем много наслышались, решили, что он от своих старых штук отрекся?

- Оно конечно, - сказал Рэтлиф. Легкий ветерок относил в сторону пыль, поднятую копытами трех лошадей, и она ложилась на пупавку и полынь, которые только что зацвели в придорожных канавах. - Восемь лет. А перед тем я его еще лет пятнадцать не встречал. Я рос неподалеку от тех мест, где жил он. Или нет, это он года два прожил там, где я рос. Он и мой папаша оба арендовали землю у одного старика, Энса Холленда. Эб тогда барышничал, лошадьми торговал. И я как раз был там, когда он потерпел на этом деле неудачу и стал простым арендатором. По натуре он не подлец. Он просто озлобился.

- Озлобился, - сказал Уорнер. Голос звучал теперь насмешливо, почти презрительно. - Джоди приходит вчера вечером, поздно. Я сразу все понял, как только поглядел на него. Точь-в-точь как прежде, когда он, бывало, мальчишкой нашкодит и знает, что я назавтра все равно узнаю, вот и торопится сам, первый, мне рассказать. "Я взял приказчика", - говорит. "Зачем? спрашиваю. - Разве Сэм стал плохо чистить тебе ботинки по воскресеньям?" А он как заорет: "Я должен был, должен был его нанять, должен, слышишь!" И лег, а к ужину и не притронулся. Не знаю уж, хорошо ли он спал; я не прислушивался. Но нынче утром он как будто малость успокоился. Да, куда спокойнее стал. "Может, от него и польза будет", - говорит. "Не сомневаюсь, говорю. Но ведь на этот случай и закон есть. А потом почему бы просто-напросто не снести их домишко? Ты бы мог даже продать его на дрова". А он глядит на меня, глаз не сводит. Только и ждет, покуда я замолчу, он, оказывается, ночью уже все обдумал. "Взять, говорит, к примеру, такого человека, как он. Человека независимого, который себя в обиду не даст, постоит за свои права и выгоды. И допустим, его права и выгоды - это в то же самое время права и выгоды еще одного человека. Допустим, его прибытки в то же самое время прибытки этого человека, который платит жалованье кое-кому из его родичей, а те блюдут интересы его дела. Допустим теперь, что это такое дело, в котором прибытки от времени до времени (а ты знаешь это не хуже моего, говорит) или, лучше сказать, все время растут, а он в них не участвует, этот человек, который тоже не прочь нажиться, этот независимый..."

- С таким же успехом он мог бы сказать "опасный", - сказал Рэтлиф.

- Да, - сказал Уорнер. - Ну и что же?

Вместо ответа Рэтлиф сказал:

- Лавка ведь не на Джоди записана, верно? - И сам же ответил себе, прежде чем Уорнер успел открыть рот: - Ну, ясно. И спрашивать было незачем. Но вообще-то... Флем, которого Джоди взял в приказчики... Покуда Джоди его держит, может, старый Эб...

- Мне плевать, - сказал Уорнер. - А вы сами что об этом думаете?

- Хотите знать, что я на самом деле думаю?

- А я о чем спрашиваю, черт побери?

- Я думаю то же, что вы, - спокойно сказал Рэтлиф. - Что из всех, кого я знаю, только двое могут позволить себе шутить с этими типами. Фамилия одного Уорнер, но зовут его не Джоди.

- А второй кто? - сказал Уорнер.

- Это тоже пока еще неизвестно, - ласково сказал Рэтлиф.

2

Кроме Уорнеровой лавки, хлопкоочистительной машины, мельницы с крупорушкой, кузни, сдаваемой в аренду, школы, церкви и трех десятков домишек, в каждом из которых был слышен звон обоих колоколов, на Французовой Балке был конный двор с конюшней, а рядом с ним тенистый, хотя и без клочка травы участок, на котором стояло громоздкое, неуклюжее строение, частью дощатое, частью бревенчатое, некрашеное, местами надстроенное, которое именовалось "Гостиница Литтлджон", и там, за приколоченной к дереву, полусмытой дождями вывеской, на которой красовалось: "НОМИРА с ХАРЧАМИ", ночевали и столовались разъезжие торговцы и скотопромышленники. У стены длинной веранды в ряд вытянулись стулья. В тот вечер, поставив фургончик и лошадей в конюшню, Рэтлиф сидел после ужина на веранде с пятью или шестью мужчинами, которые прибрели сюда из соседних домов. Эти люди бывали здесь всякий вечер, но сегодня они собрались еще до захода солнца, то и дело поглядывая на темный фасад Уорнеровой лавки, - так люди собираются, чтобы молча поглазеть на холодную золу, оставшуюся после линчевания, или на приставную лестницу и открытое окно, через которое кто-то бежал, потому что белый приказчик, взятый на жалованье в лавку человека, который еще способен стоять на ногах и в здравом уме, по крайней мере настолько, чтобы обсчитывать не себя, а покупателей, был делом таким же неслыханным, как белая стряпуха на кухне у кого-нибудь из них.