Пионерские были - Лев Николаевич Подвойский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Теперь ты должен интересы нашего отряда ставить выше всех своих дел, — сказал я отцу.
— Хорошо, постараюсь, — согласился отец и хитро усмехнулся в усы.
С тех пор отец стал интересоваться делами отряда. Он несколько раз приезжал в лагерь.
— Солнце — лучший пролетарский врач, — говорил он. — У городских ребят должна быть смычка с солнцем. Учти это в своей работе.
После его посещения наш вожатый Алеша долго ерошил свои белые, словно седые, волосы и говорил:
— Да, задача! Задал нам товарищ Подвойский задачу!
Наш отряд каждую неделю проводил сборы, разумеется, в помещении. Слушали политические доклады, обсуждали свои дела, играли и пели, занимались в кружках. Отец стал гнать нас из помещения на воздух. Однажды в воскресенье, в солнечный морозный зимний день, я отправлялся в пионерский клуб на очередной сбор.
— Передай вожатому Алексею, — сказал мне отец, — что в Александровском саду у кремлевской стены открылась детская лыжно-саночная станция.
Откровенно говоря, я ничего не сказал вожатому, подумав: «Не пристало нам, занятым разбором международной политики, развлекаться детскими забавами».
Народное гулянье на Ленинских горах летом 1924 года в честь Конгресса Коминтерна.
Но во время доклада о международном положении на сбор явился военный посыльный в буденовке.
— Распишитесь в получении пакета, — сказал он вожатому официальным тоном.
Алеша вскрыл пакет.
Отряду № 15 Хамовнического района!
В такой солнечный день заседать в помещении преступно! Предлагаю немедленно прибыть в Александровский сад для катания на лыжах и санках.
Жду вас в саду 30 минут.
Н. Подвойский
— По одному на воздух бегом, марш! — приказал Алеша звонким, еще мальчишеским голосом.
Весело прошел сбор в Александровском саду. Все извалялись в снегу, как медвежата.
…Физическая закалка, полученная мною в отряде, очень пригодилась мне в жизни. В детстве я был хилым, много болел.
После института работал на металлургическом заводе «Серп и молот» у мартенов и прокатных станов. Пять лет воевал на фронте. Помню, как-то в Карпатах, где было особенно трудно, кадровый военный подполковник Крюков, с которым мы делили пополам все тяготы боевых походов, спросил меня:
— Скажи, майор, откуда у тебя такая закалка? Ведь до войны ты был сугубо штатским человеком?
Я с удовольствием ответил:
— Выучка у меня пионерская.
ПИОНЕРСКАЯ ТАЧАНКА
А случилось все это летом 1924 года, когда мы стали собираться в лагерь.
В лагерях пионеры всё делали сами: возили воду, кололи дрова, варили пищу, стирали белье, мыли полы… Время было трудное, страна оправлялась от разрухи, голода, гражданской войны; на все были нужны средства и рабочие руки. Некому было нас обслуживать, да мы и не нуждались в этом: работа нас не страшила — она для пионера всегда была делом чести. Но вот беда: дача, предоставленная лагерю, оказалась мала — всем не поместиться. Не было ни кухни в доме, ни колодца во дворе. Воду предстояло таскать издалека, и неизвестно было, как доставлять продукты из города.
У нашего отряда был шефом Реввоенсовет Республики.
Вожатый отряда, белобровый, похудевший Алеша, прямо из сил выбился. Он каждый день до хрипоты спорил с завхозом Реввоенсовета, человеком старого закала, который должен был уладить все наши хозяйственные дела.
— Ну, куда я ребят дену? Куда? — спрашивал у него Алеша, хватаясь за голову.
— Возьмите не всех — и делу конец, — отвечал невозмутимый завхоз.
— Что вы, как же можно! — возмущался Алеша. — Дайте же нам военную палатку, полевую кухню и лошадь, — умолял Алеша.
Но завхоз был непреклонен:
— Не могу. Казенное имущество. Только по разрешению товарища Фрунзе.
— Ну что же, мы пойдем и к товарищу Фрунзе! — сгоряча сказал Алеша.
Завхоз ничего не ответил, только пожал плечами: станет ли нарком Фрунзе разговаривать с пионерами и заниматься устройством их лагеря, отложив важные дела?
И вот не прошло и двух дней после этого горячего спора, как в школу к концу занятий прибежал красный и взволнованный Алеша:
— Собирайтесь! Идем к товарищу Фрунзе.
— Алеша! Прямо сейчас? Неужели правда? Ух, здорово!
— Скорей, скорей! — торопил он нас.
Часовые у входа в Реввоенсовет проверили наши пропуска, и мы затаив дыхание поднялись по широкой лестнице на второй этаж. Алеша открыл высокую тяжелую дверь в приемную. На стульях сидело много военных в форме: на груди большие красные застежки и шевроны — малиновые нашивки на левом рукаве. У многих командиров на этих нашивках мы сразу заметили ромбы — высшие знаки воинского различия.
— Тут до утра очереди не дождешься, — шепнул мне на ухо Женька.
— Пионеры, пройдите к наркому, — в ту же минуту, словно отвечая Женьке, сказал адъютант и распахнул перед нами дверь.
В большом кабинете из-за большого письменного стола поднялся нам навстречу невысокий широкоплечий военный. Ясные синие глаза, густые русые волосы над высоким лбом, светлые усы… Ордена Красного Знамени.
— Садитесь, товарищи пионеры, — сказал Фрунзе. — За руку по вашим обычаям здороваться не положено? Так ведь?
Мы сели тесно, в смущении стараясь занять как можно меньше места.
— Зачем пожаловали? — спросил Михаил Васильевич, помогая нам начать разговор.
— Мы к вам как к нашему шефу, — сказал Алеша.
Народный комиссар по военным делам, почетный пионер М. В. Фрунзе.
— Так. Понятно… Ну, что у вас произошло?
— Мы едем в лагерь, — сказал Алеша, — хотим себя обслуживать сами, как красноармейцы: обед варить, приборку делать…
— Отлично! Молодцы! — похвалил Михаил Васильевич.
Мы осмелели, стали с увлечением рассказывать о лагерной жизни, о наших затруднениях.
— Палатку бы нам военную, — сказал один из нас.
— Палатку дадим, — пообещал Михаил Васильевич.
— Продукты доставлять и воду возить не на чем, — вздохнул другой.
— Обед варить негде, — добавил третий.
— Короче говоря, чтобы вас не задерживать, просим полевую кухню — раз и коня
