Легко ли быть издателем. Как транснациональные концерны завладели книжным рынком и отучили нас читать - Андре Шиффрин

Но снискать успех у массовой аудитории стремились не только левые. За эти читательские слои разыгралось самое настоящее бурное сражение, о котором еще предстоит написать историкам книжного бизнеса. Английская сеть книжных магазинов и газетных киосков «У.Х. Смит» («W.H. Smith»), основанная в 50-х годах XIX века, придирчивым взглядом консерватора инспектировала книги, предлагаемые массовому потребителю. «Смит» скандально известна тем, что даже в 60-е годы XX века отказывалась торговать относительно безобидными журналами типа «Прайвит ай» («Private Eye»)[23] и вообще тщательно оберегала доверчивого читателя от греховных соблазнов.

Вскоре после появления «У.Х. Смит», «Ашетт» — гигантская компания, монополизировавшая книгоиздание и книгораспространение во Франции, — переняла английский опыт, создав аналогичную сеть книжных магазинов на базе газетных киосков на основных железнодорожных станциях своей страны. Но поскольку в 50-х годах XIX века политический режим во Франции все еще сильно напоминал диктатуру, «Ашетт» пришлось пообещать, что она не будет распространять ничего, что не соответствует критериям властей, и в особенности «запрещать все издания, которые способны возбудить политические страсти, а также какие бы то ни было сочинения, подрывающие нравственность». Под это определение подпали «Жизнь Иисуса» Эрнеста Ренана, труды социалистов и другие сочинения, где можно было усмотреть подстрекательство к свержению существующего режима, а также все книги, производящие впечатление фривольных[24].

Диктат консервативных книгораспространителей толкал издателей на поиски альтернативных каналов дистрибьюции. В Великобритании это успешно проделал «Лефт бук клаб» («Left Book Club», «Левый книжный клуб»), созданный авторитетным издателем Виктором Голланцем. Издания Голланца часто несли на себе отпечаток политической платформы Компартии Великобритании. Именно «Лефт бук клаб» издавал раннего Оруэлла (например, «Путь в Уигэн-Пир»); впрочем, ряд позднейших произведений писателя, в том числе «Памяти Каталонии», были отвергнуты редакционным советом за жесткую (и, кстати, справедливую) критику СССР. (Эти вещи Оруэлла выходили в менее «ортодоксальных» левых издательствах типа «Секер энд Уорбург» («Seeker & Warburg»)). Но, несмотря на свою приверженность партийной линии, «Лефт бук клаб» насчитывал около 50 тысяч членов и обеспечивал широкие слои населения сотнями тысяч актуальных книг, написанных на высоком научном уровне. Под маркой клуба вышли в свет «Красная звезда над Китаем» и другие произведения Эдгара Сноу, а также книги, где ясно растолковывались причины успеха фашистов в Германии и назревающего конфликта в Европе. Подобная литература расходилась тиражами в десятки тысяч экземпляров по ценам, ненамного отличавшимся от «пенгуиновских», и помогала создать в обществе хорошо информированный «передовой отряд», сочувствующий левым. Сегодня же книги подобного толка выходят мизерными тиражами в университетских издательствах и продаются по грабительским ценам, поскольку считается, будто массовой аудитории они ни к чему. Но опыт 30-х годов показал: серьезная литература на политические темы, которые на первый взгляд представляются страшно далекими от повседневных забот большинства читателей, способна заинтересовать массы (для очистки совести отмечу, что в те времена ее популярности способствовали общие настроения в обществе). Голланц, чрезвычайно умелый и энергичный пропагандист, распространил свое влияние далеко за пределы «целевой группы потребителей» его издательства. Выпущенная в мягкой обложке книга Джона Стрэчи «Почему вам следует стать социалистом» разошлась трехсоттысячным тиражом по розничной цене два пенса. В 1938 году, предвидя все увеличивающуюся вероятность войны, Голланц пошел на решительный шаг — начал издавать антифашистские брошюры, которые не продавались, а распространялись бесплатно. Одна вышла тиражом в два миллиона, а другая — в десять миллионов.

Но усилия остановить Гитлера, предпринятые Голланцем и многими другими интеллектуалами, оказались тщетны. «Блицкриг» германских войск и оккупация большей части Европы повлекли за собой кардинальные, леденящие кровь перемены. Из Европы в США устремились беженцы.

Глава 1. «Хорошие книги» для избранных и для миллионов

Французская колония в Нью-Йорке 1941 года была совсем мала. В основном она состояла из людей, приехавших в Америку еще до войны, — рестораторов, поваров, разных мелких предпринимателей. Но вот к ним добавились изгнанные из Франции политики и интеллектуалы, в большинстве своем настроенные против режима «Виши» и тем резко отличавшиеся от эмигрантов предыдущей волны. Итак, французская колония раскололась: одни поддерживали Анри Петена; другие, как и множество их соотечественников на родине, ждали, чем дело кончится (таким людям французы придумали меткое прозвище «attentistes» — «выжидалыцики»); и, наконец, имелась горстка противников «Виши» — точнее, две горстки, сторонники Шарля де Голля и приверженцы его соперника генерала Анри Жиро[25].

Фонд Рокфеллера и другие организации пытались добывать французским ученым визы и устраивать их в американские университеты. Однако в большинстве случаев эти усилия терпели двойное фиаско — им противодействовали как Государственный департамент, старавшийся всеми правдами и неправдами уменьшить приток еврейских беженцев из Европы в США, так и большинство американских университетов. Гарварду и другим крупным научным центрам, казалось бы, следовало встречать ученых-изгнанников с распростертыми объятиями, но вместо этого беженцы столкнулись с мощным, откровенно ксенофобским и антисемитским противодействием. Но, несмотря на искусственные ограничения числа и влияния эмигрантов, Клод Леви-Строс, Жорж Гуревич и другие вскоре заняли достойное место в интеллектуальном мире США; на базе нью-йоркского учебного заведения «Нью скул» («New-York’s New School») возник настоящий «университет в изгнании».

Вопреки квотам на въезд и прочим препонам, сотни тысяч беженцев прибыли в Америку еще до начала военных действий в Европе. Больше всего — около 300 тысяч — приехало из Германии и Австрии. Среди них были и видные издатели, некоторые из которых задумали возродить в изгнании свои издательства. Кое-кто — например владельцы семейной фирмы «Фишер ферлаг» («Fisher Verlag») — продолжал издавать книги на немецком. Другие стремились отбирать для издания англоязычную литературу, причем часто переключались на совершенно непривычные для себя направления. Например, Л. Каган из берлинской фирмы «Петрополис» («Petropolis»), известной в Европе 20-х годов своими изданиями русских литераторов-эмигрантов, начал новую жизнь во главе новорожденного издательства Международного университета, которое специализировалось на психоаналитической литературе фрейдистской школы. Но для моего рассказа важнее тот факт, что Курт Вольф — один из виднейших немецких издателей 20—30-х годов, прославившийся тем, что первым выпустил произведения Кафки, — при участии своей жены Хелен и американского партнера Кирилла Шаберта основал в Нью-Йорке в 1942 году издательство «Пантеон букс». Вскоре к ним присоединился мой отец Жак Шиффрин.