Квартал. Прохождение - Дмитрий Быков

Он не оглядывался. Профессионал не оглядывается. Кавалер не оглядывается тем более. Мы скажем все по звуку, по этому дробному, то нарастающему, то отдаляющемуся, кого выслали за нами на этот раз. Слим представлял его с болезненной ясностью, настигавшей его теперь все чаще. Это веселый, ненамного старше его, играющий с ним, как кошка с мышкой, глумящийся, легкий, снисходительный, безошибочный убийца; ошибкой всех прежних была, конечно, их паучья серьезность. Но у этого с юмором все было в порядке, и потому внезапные парадоксы Слима, его броски в подворотни или через стадионы, его внезапные исчезновения в подъездах или прыжки на подножку не могли в вести в заблуждение: он читал, предугадывал. Карвер рано или поздно должен был найти такого человека, сколько можно бегать от него, рано или поздно он просчитает твою манеру — и тогда надо будет резко ее менять, а меняться поздно. Слим знал это и надеялся на одно. Если в окне седьмого дома будет цветок, есть надежда. Слим помнил имя этого цветка, это был амариллис, его ни с чем не спутаешь, это тебе не кустарник с красными ветками. Он видел это окно на прошлом маршруте и приметил два бутона — тугих, длинных; в литературе утверждалось, что цветок будет огромный и яркий. Слим нарочито замедлил шаг — преследователь тотчас остановился — и резко наддал ближе к седьмому дому: ну же, ну!

Зажглись фонари, и поначалу в темной комнате было ничего не разобрать. Лишь вглядевшись, Слим с ужасом понял: они убрали цветок! Они унесли его с подоконника вообще! Более ясного знака он не получал на всем маршруте.

Собственно, можно было не спешить. Он взглянул на часы: 18:50. Все свободны.

И в эту секунду из окна второго этажа хлынула музыка — кто-то бурно и радостно, кое-как, с грубыми ляпами забарабанил божественную и торжественную, какую же еще, мелодию древнего языческого танца, песнь девушки, танцующей на тамтаме. Может, это было не фортепьяно, а просто кто-то включил телевизор — но этот звук, варварский, дикий и бодрый, дал Слиму последний толчок. Он собрался с духом и оглянулся.

В трех шагах от него стоял Бак — унылый тип из соседнего дома.

— А я иду думаю ты не ты, — как всегда, без знаков препинания сказал Бак.

— Я, — подтвердил Слим. — А что?

— Ниче думаю иду ты не ты.

— Я, я. А ты куда?

— Я никуда я так. А ты че ты куда.

— И я никуда, — сказал Слим. Если они завербовали уже и Бака, значит, дело их совсем тухлое, вообще уже не на кого опираться. Этого мы сделаем. Господи помилуй, а мы ожидали легкого, страшного, умного. А это Бак, мусорный бак. Черт с тобой, бак.

— Я пошел, — сказал Слим.

Но, как только он отвернулся, музыка «Барабанного танца» сменилась адским галопом, и сзади раздались все более решительные, сильные и твердые шаги. Как он мог обмануться! Разумеется, Бак был личиной. Еще чего. Станет Бак преследовать его на Аптечной. С какой стати?! Это был тот, новый, умеющий ко всему прочему так изменять внешность, что даже он, Слим, купился на первый раз. Но теперь в нем взыграли такие злость и обида, что прежнюю покорность как рукой сняло. Он мельком глянул на часы: 18:55. Еще повоюем. Нельзя, нельзя включать последнюю степень. Он ускорился и перешел на бег. Сзади затопали, потом вдруг отстали. Бешено визгнули тормоза. Ага, оторвался. По ворот на Красную Собаку был уже перед ним, он в два прыжка добежал до угла, повернул — и увидел, как старуха у дверей заведения переворачивает табличку.

Когда он подбежал к дверям, на нем лица не было — даже старуха отшатнулась.

— Тетенька, — выдохнул Слим, — пустите, пожалуйста, очень надо.

Булочная закрывалась по субботам в 19:00, и толстуха уже готовилась сдавать кассу, но он скорчил такую умильную рожу, что его пустили. Времени как следует выбирать батон уже не оставалось, да и наивно было ждать, что к закрытию останется что-то приличное, — но он старательно перещупал несколько булок железной вилкой на веревке и выбрал, как ему показалось, не самые каменные. Еще надо было полбуханки черного круглого деду — другого он не ел, — и булку брату, черт бы его побрал совсем. Приди он раньше, и выбор был бы побогаче, и батоны помягче — но тут уж надо было выбирать: либо поход в булочную превращается в маршрут, либо это просто поход в булочную, угрюмая вещь, особенно по субботам.

— Ну ты быстрей, а? — торопила его уборщица. Ей тоже хотелось домой. За окном совсем стемнело, выходить не хотелось, но на обратном пути ему уже ничто не угрожало: на обратном пути, через Фурманова, потом по Октябрьской и метров сто по Димитрова, Карвер уже не имел никакой силы. Вообще приобретение хлеба странным образом ослабляло Карвера. А если не ослабляло, всегда можно было доехать на 34-м, но тогда не хватило бы на тринкету.

— Земляничную, — попросил он.

Через тридцать лет Карвер все равно достал его на этом самом повороте, когда он не успел его проскочить под носом грузовика. С некоторыми играми надо расставаться вовремя, а может, вредно всю жизнь жить в одном районе, где никогда не отделаешься от себя прежнего. Но скорее всего любой Карвер попросту набирается силы за тридцать-то лет.

ОТВЕТЬТЕ НА СЛЕДУЮЩИЕ ВОПРОСЫ ПО СОДЕРЖАНИЮ ТЕК СТА.

1. Как зовут вашего личного Карвера? Как вы его себе представляете (представляли в детстве)?

2. Почему нельзя просто сходить за хлебом, а надо вот так вот выделываться?

3. Что Слим неправильно сделал на маршруте? (А он, конечно, сделал что-то неправильно, иначе Карвер не достал бы его через тридцать лет.)

4. Какова природа Рыжего? Почему вы при первом прочтении увидели его именно котом? (Если вы увидели его собакой, вы входите в группу «Б».)

5. Как сложится дальнейшая судьба Вэл? Если вам кажется, что она станет почтенной матерью семейства, вы относитесь к группе «Б». Если вам кажется, что она сопьется и вообще пропадет в дурном обществе, все обычно. Если у вас нет никаких догадок о судьбе Вэл, подбросьте любую монету. Если орел, пять отжиманий, если решка, то двадцать прыжков на месте.

17 июля

Сегодня мы вычисляем ваш Финансовый Индекс.

Это важная постоянная для каждой отдельной жизни. Люди придают ей непозволительно мало значения, а часто вообще не знают, что это такое. В результате у них нет денег. Приготовьтесь к тому, что речь о деньгах в этой книге будет идти часто, и вообще мы взялись за нее главным образом ради них. Подчеркиваю: мы, а не я и не вы. У меня деньги уже есть, потому что я уже прошел «Квартал», и столько, что прибыли от продажи книги мне их не сильно прибавят. Я этой прибыли вообще могу не заметить, потому что знаю свой Финансовый Индекс и действую, исходя из него. Даже если вы, как я советую, купите три экземпляра — прибыль будет почти незаметна на фоне того, что уже есть. Так что, напоминаю, все ради вас, а не ради меня.

Но если даже абстрагироваться от разговора о наших личных деньгах — мы именно потому их упоминаем так часто, что деньги не последняя в жизни вещь. Я мало помогал людям, и многие, наверное, даже скажут, что я игнорировал их, занимаясь только своими делами. Это так, потому что никто, кроме меня, моими делами не занимался и намерения такого не выражал. И я вряд ли бы позволил, кстати. Но я действительно считаю, что, когда можешь, надо дать денег, и это единственная форма помощи, которую не стыдно предложить и принять. Никогда не стыдно взять деньги, потому что это не унижение, а наоборот. Если вам дают — значит, в вас вкладывают. Значит, вы стоите того. Чем еще помогать? Сидеть рядом и говорить уси-пуси? Держать за ручку? Я понимаю, что некоторые нуждаются именно в этом, что некоторым необходимы именно уси-пуси и ручка, что женщина, например (особенно если это настоящая женщина, а не автомат для вложения денег), измеряет вашу любовь только количеством вашего времени, которое вы готовы на нее тратить. Отрывая от любых дел, в том числе объективно важных. Это нормально, они не понимают по-другому, они хотят только, чтобы вы вокруг них вились. Парадокс в том, что стоит вам начать виться — к вам мгновенно теряется интерес, и дальше можно гордо, с полным сознанием правоты уйти к тому, кто будет вытирать об нее ноги. А вам доверительно объяснить: понимаешь, он особенный человек. Не такой, как мы с тобой. (Лолита так сказала Гумберту про Куильти: он особенный человек. Гумберту! Который за три месяца написал все это! Про Куильти! Ведь мы Куильти почему-то прощаем, что он педофил, а ведь он растлевал нимфеток сотнями. То есть мы на позиции Лолиты. Гумберт виноват, а этот нет. За грех всегда отвечает тот, кто его сознает, — а с того, кто его не чувствует, он как бы списывается, не замечали? То есть если ты знаешь, что нельзя, и делаешь — это грех, а если тебе вообще все по барабану, то пожалуйста. Кратчайший путь к состоянию святости — отсутствие морального компаса вообще.) Так вот, особенный. Он не может мной заниматься и вообще ничем заниматься, он занят действительно великими делами. И я не могу, слышишь, не могу уже быть ни с кем другим, после того как подышала этим горным воздухом. Некоторые еще говорят — горним, это если они, что называется, прикоснулись к вере.