Плавающая Евразия - Тимур Пулатов

— Упорно действовали великие против повеления Господа и сказали с усмешкой: «Салих, наведи на нас то, чем грозишь нам, если ты из посланников…» И тогда землетрясение потрясло их, и наутро они в своих жилищах лежали поверженными ниц… А Салих отошел от них, сказав: «Народ мой, я передал вам то, с чем послал меня Господь мой: я был для вас советником, но вы не любили советующих…»

Звякнул трамвай, перебив мысли Давлятова, и он на ходу вскочил в вагон, пытаясь пробиться подальше от кондуктора в толпе пассажиров, ибо, как назло, именно в это пророческое утро у него не было даже пятака, чтобы расплатиться за проезд, — все, до последней копейки, потратил он вчера на подарок презренной женщине, которая вызвала в нем горькое раскаяние и очищение от скверны разврата.

IV

Ворвавшись с горящими глазами в зал конференции и протискиваясь прямо к трибуне мимо лениво рассаживающихся по своим местам участников, Давлятов забыл о том, что по регламенту сначала будут выступать действительные член Академии, затем просто члены, не заслужившие пока к своим титулам этого деликатного словечка «действительные», и далее по очереди доктора и кандидаты наук, а уж потом, где-нибудь перед самым закрытием форума, должны были дать слово ему. Об этом он вспомнил, почти вплотную приблизившись к пока пустующему столу президиума; с горечью подавив обиду, сел, против обыкновения, не где-то в задних рядах, прячась инстинктивно от начальства, а нахально в первом ряду, где обычно рассаживаются не избранные в президиум, чем-то обделенные академики. Сел и сразу ушел в себя, переживая свое предстоящее скандальное заявление, и так просидел, не вслушиваясь в речи ученых ораторов, и из-за боязни потерять нить рассуждений не встал со своего места во время первого короткого перерыва.

Проходящий мимо Айтзаров — шеф по отделу — удивился, заметив Давлятова, сидевшего в соседстве с академиками, хотел даже съязвить по этому поводу, но вздрогнул, заметив, что Давлятов как-то вызывающе дерзко посмотрел в глаза шефу, будто уличал.

— Что же это вы, голубчик… опоздали? — сказал Айтзаров, желая сбить с подчиненного спесь.

— Если б опоздал, то пристроился бы где-нибудь сбоку, в последнем ряду. Логично? — вопросом на вопрос ответил Давлятов, ерзая от возмущения в кресле.

«Логично», — хотел было ответить удивленный шеф, но его уже отвел, обняв за плечо, в сторону восточно-среднеазиатский делегат-коллега, пожелавший сыронизировать по адресу основного докладчика — сейсмосве-тила из Москвы.

Давлятов же никак не мог успокоиться: эта краткая встреча с шефом взбодрила потухшую было интригу, многодневную, умопомрачительную интригу, связанную с выбором того, кому из шести младших сотрудников отдела выступать с сообщением на таком представительном конгрессе — сообщением пусть даже из десяти невнятных слов, зато могущим сыграть свою роль в научной карьере оратора. Случайно жребий пал на Давлятова. Впрочем, если уж говорить начистоту, случайного здесь как раз ничего и не было, а все было очень даже не случайно, ибо Айтзаров желал приблизить к себе единственного в отделе холостяка, чтобы женить его на своей засидевшейся в девках дочки шефа…

Эта короткая встреча с шефом чем-то подзадорила Давлятова… и вот уже он был опять на трамвайной остановке. А когда примчался на улицу, где у его ног свалилась верблюдица, увидел по следам на асфальте, что оттащили ее в большой двор, где человек десять мужчин с кривыми ножами разделывали тушу, отрезая с разных ее сторон лакомые куски. Увлеченные своим делом, они даже забыли закрыть ворота, чтобы никто из посторонних с улицы не мог увидеть их… И когда он переступил через порог, возмущенный такой картиной, мужчины закричали, замахиваясь в его сторону ножами:

— Лжец! Сумасшедший! Если ты сейчас же не сгинешь — обижайся на себя! Иди и наведи на нас то, чем грозишь, если ты из посланников…

Он отпрянул назад от ворот, закрывшихся с шумом… и когда вернулся в зал конференции, удрученный, не сразу заметил Айтзарова, говорящего с трибуны.

Давлятов наизусть знал доклад, который читал сейчас его шеф, — «Радон — предвестник землетрясения», потому что всю работу написал за него сам. Сейчас же газ радон, незадолго до землетрясения поднимающийся из колодцев… то есть все, что пытался внушить Айтзаров, показалось Давлято-ву таким забавным, что в тот момент, когда оратор уже почти убедил конгресс в правильности своей гипотезы, Давлятов, сидящий в первом ряду, вдруг громко хмыкнул:

— Вздор! Ненаучно! Бездоказательно! — Для пущей убедительности вскочил с места и замахал руками. Затем тут же сел, будто разом утомился от непосильного порыва, и опустил голову, уставившись в паркетный пол, блестевший как зеркало.

Самое удивительное то, что на выходку Давлятова никто не обратил особого внимания. Лишь две-три секунды с высоты трибуны шеф всматривался в зарвавшегося сотрудника, презрительно скривив рот, затем овладел собою и продолжил чтение, считая ниже своего достоинства вступать с крикуном в спор. Зал же и вовсе никак не отреагировал, ибо, изрядно утомленный предыдущими ораторами, гудел от реплик переговаривающихся между собой делегатов, которые говорили о чем угодно, только не о деле.

Давлятов так и не поднял головы до того самого момента, когда неожиданно услышал свою фамилию — ему предоставляли слово. Он нервно повел плечами, будто досадуя на то, что его поднимают с места, заставляют идти к трибуне… Впрочем, ни для кого из сидящих — а их было более трехсот ученых мужей — его персона не представляла интереса, кроме, разумеется, возмущенного Айтзарова и четырех других сотрудников отдела артезианских колодцев. И пока Давлятов шел к трибуне, вынимая из кармана пиджака какие-то сложенные бумаги, Айтзаров и его сотрудники удивленно переглянулись, увидев, как шаги к трибуне делает уже какой-то незнакомый гражданин с затравленным видом, словно побитый камнями… хотя потом из-за трибуны вдруг снова выросла фигура Давлятова. Все пятеро наблюдавших эту сценку, не сговариваясь между собой, подумали одно и то же — померещилось им все из-за утомления и духоты зала.

Но то, что отдел артезианских колодцев принял за мимолетную галлюцинацию, и помогло Давлятову высказаться до конца, ибо тревога, запавшая в души сотрудников и шефа, помешала им дать должный отпор смутьяну.

Смутьян же начал вполне миролюбиво, в неполемическом духе: — Тема моя: «Влияние артезианских колодцев на земное колебание»… — И вдруг с сарказмом воскликнул: — Опять — колодцы! Все вранье! Ненаучно! Слушайте! Сейчас я докажу сидящим здесь… Я предсказываю… скоро, совсем скоро в Шахграде произойдет мощное землетрясение силой в девять-десять баллов! — Он сделал паузу, чтобы всмотреться в зал, в предвкушении эмоционального всплеска.

Зал действительно весь обратился к трибуне, но тихо, без шороха и шелеста, словно боясь дышать, ибо такого экстравагантного, если не сказать более… оратора не слушали за весь длинный, скучный день.

— Ради такого сумасшедшего вам, признайтесь, не жалко приезжать в такую даль с берегов родной Шпрее? — обратился южносреднеазиатский делегат к сидящему рядом восточному немцу, приглашенному на конгресс Б качестве гостя.

— Да, да, — закивал гость, но тут же спохватился, думая, не подвох ли какой скрывается за этими словами, и добавил: — У нас у самих таких полно… Но мы их перевоспитываем…

Оправдания эти, впрочем, были излишни, южносреднеазиат тут же забыл о своем арийском собеседнике, вслушиваясь в каждое слово, произносимое Давлятовым, удивляясь и тревожась.

— Еще вчера на крещении улиц Кафанова и Бородинской мною были замечены явные признаки делаитации [5] с поднятием земной поверхности и трещины. Приглашаем всех делегатов после конгресса на эти улицы, чтобы вы могли на месте убедиться… налицо первый признак грозящего нам сильного землетрясения. Затем, уважаемые легенаты, эта серия предутренних толчков почти равной силы… не есть ли это второй признак — предваряющий рой! Сегодня весь день, пока мы здесь слушаем лженаучные доклады, рассчитанные на то, чтобы усыпить шахградцев, а затем бросить их на растерзание губительной трагедии, ужаснее той, которая погубила Содом и Го-морру, город фемудян, отвергший предостережения брата их, Салиха, мади-анитян, с высокомерным презрением посмеявшихся над братом своим, Шогаибом… сегодня весь день мы ощущаем тишину. Земля молчит, будто надолго расположилась на отдых. Но поверьте — это обманчивая тишина, после которой и последует самый сильный толчок, который когда-либо перенес наш град за всю свою двухтысячелетнюю историю… Это может случиться в любой день завтра, через неделю, но не позже одного месяца. Да, раньше, но не позже!

И теперь не только веселой пятерке из отдела артезианских колодцев померещилось, будто вместо их зарвавшегося коллеги Давлятова на трибуну поднимается незнакомый гражданин… не только им, а всему залу, и гостю-немцу в том числе, должно быть от сильного напряжения, показалось, что Давлятов, произнесший так уверенно: «Да, раньше, но не позже», вдруг присел, чтобы спрятаться, в пустое нутро трибуны, и вместо него, подняв руки кверху, будто призывая самого Тектона [6] в свидетели, заключил тот самый незнакомец: