Оружейная лавка - Альфред Ван Вогт

Часть невероятного возбуждения, владевшего, толпой, передалась и Фаре: назревало что-то крупное! Такое восхитительное ощущение впервые щекотало ему нервы, и он ощутил странноватую гордость оттого, что находится здесь, что он был прав, ведь он-то никогда не сомневался в том, что эти заведения порочны!

Правда, он не сумел бы определить словами безмерную радость, присущую отдельным элементам толпы, но голос у него задрожал:

— Пушки? Так им и надо, да и солдаты не помешают.

И Фара кивнул самому себе, безгранично убежденный в том, что уж теперь-то солдатам империи придется действовать. Он собрался было сказать что-то умное на тему о том, что наша императрица будет недовольна, узнав о бездействии своих солдат, вследствие чего погиб человек, но тут все потонуло в вопле толпы:

— Вон идет мэр! Эй, господин мэр, когда прибудут атомные пушки?

Вопросы так и сыпались, пока вездеход мэра не опустился на землю. Должно быть, часть сказанного достигла ушей мэра еще в воздухе, потому что он поднял руку, призывая к тишине.

К изумлению Фары, пухлый мэр воззрился на него обвиняющим взором. Это было настолько невероятно, что Фара машинально оглянулся, не стоит ли кто позади? Но сзади никого не было — все ринулись вперед.

Фара покачал головой, ошеломленный гневным взглядом мэра. А затем, к его потрясению, мэр Дейл указал на него обвиняющим перстом и возгласил:

— Вот стоит тот, кто виноват в постигшем нас несчастье. Выйди вперед, Фара Кларк, покажись окружающим. Ты обошелся поселку в семьсот кредитов — а у нас нет таких денег, чтобы кидать их на ветер!

Фара не смог бы двинуться или заговорить даже ради спасения своей жизни. Он лишь стоял там, погруженный в тупое изумление и непонимание. Прежде чем он успел что-либо подумать, мэр продолжил — и голос его так и вздрагивал от жалости к самому себе:

— Мы ведь знаем, что лучше не связываться с этими лавками. Раз уж правительство оставляет их в покое, какое у нас право выставлять здесь полицейский пост или предпринимать какие-то меры? Я-то придерживался именно такого мнения, но этот человек, этот Фара Кларк, не оставлял нас в покое, заставлял нас действовать против нашей воли, и вот теперь нам предстоит уплатить штраф в семьсот кредитов, да еще и...

Тут он прервался, затем продолжил:

— Лучше уж покороче. Когда я позвонил в гарнизон, командующий лишь рассмеялся и сказал, что Джор наверняка найдется. И он нашелся, он позвонил мне с Марса — за мой счет.

Он подождал, пока улеглись вопли изумления.

— Три недели у него уйдет на то, чтобы добраться сюда на попутном корабле, платить же придется нам. А виноват во всем Фара Кларк.

Шок прошел, Фара весь похолодел, мозг у него оцепенел. Наконец он презрительно произнес:

— Стало быть, вы смирились, да еще и пытаетесь свалить все на меня. Идиоты — вы все!

Поворачиваясь, чтобы уйти, он еще услышал, как мэр Дейл объясняет толпе, что все не так плохо, потому что оружейная лавка расположилась у них в Глэе, так как поселок находится на равном расстоянии от четырех городов, а оружейники хотели бы иметь дело в городе. Значит, будут туристы, поселковые магазины и мастерские начнут больше зарабатывать...

Больше Фара не стал слушать. Высоко подняв голову, он зашагал к своей мастерской. Вслед ему заулюлюкали, но он не обратил на них внимания.

Но он еще не ощущал приближения катастрофы, потому что так и кипел от злости, от ярости: этот магазинчик, эта оружейная лавка виновата в том, что его положение в поселке резко ухудшилось!

Хуже всего было то, как он осознал со временем, что продавцы оружия им совершенно не интересовались. Они держались обособленно, и они были непобедимы, потому что превосходили всех. Непобедимость — вот что смутно ощущал Фара, думая о них.

А думая, он ощущал и непонятный ужас при мысли о том, что Джора забросили на Марс меньше чем за три часа, тогда как всему миру было известно: до Марса нужно лететь три недели.

Когда Джор вернулся, Фара не пошел его встречать. Он слышал, что поселковый совет постановил взыскать с констебля половину платы за проезд, под угрозой увольнения, если тот посмеет возразить.

На вторую ночь после возвращения Джора Фара пробрался к нему в дом и тайно вручил ему сто семьдесят пять кредитов. Не то, чтобы он чувствовал себя виноватым, но...

А Джор был рад принять извинения, лишь бы получить деньги. И Фара вернулся домой с более чистой совестью.

На третий день после того распахнулась дверь мастерской, и кто-то ввалился в помещение. Увидев, кто это, Фара нахмурился: Кастлер, местный лоботряс. Тот ухмылялся:

— Думаю, тебя это заинтересует, Фара. Сегодня кто-то вышел из лавки.

Фара намеренно напрягся, затягивая болт в атомном моторе, с которым он как раз возился. С растущим раздражением он понял, что тот и не собирается говорить дальше. Если начать задавать вопросы — значит, признать, что этот негодяй на что-то годен. Но все же зарождающееся любопытство побудило его сказать:

— Надо полагать, констебль тут же его задержал?

— А это была девушка.

Фара нахмурился. Он не любил причинять женщинам неприятности. Но — вот же хитрецы! Используют девушку, так же как поставили там старика вместо продавца. Впрочем, может, на сей раз трюк не удастся, может, это такая девушка, с которой лучше быть построже... Фара резко произнес:

— Ну и что же?

— Да она все еще ходит тут, смелая, к тому же симпатичная.

Сняв болт, Фара начал полировать тяжелую поверхность, терпеливо стирая неровности, образовавшиеся на когда-то сверкавшем металле. Полировальный круг тихо гудел, и гудение это создавало привычный фон. Фара спросил:

— Что-нибудь предприняли?

— Нет. Констеблю-то сообщили, но он ответил, что ему не улыбается снова оказаться вдали от семьи на три недели, да еще и платить самому за отсутствие.

Фара мрачно смотрел в пространство. Наконец он заговорил, и голос его задрожал от сдерживаемой ярости:

— Решили, стало быть, не вмешиваться. Ловко придумано. Неужели они не понимают, что нельзя уступать ни дюйма, нельзя поддаваться этим... этим захватчикам? Все равно что дать моральное оправдание греху!

Уголком глаза он заметил, что на лице посетителя появилась ухмылка. Внезапно Фара сообразил, что тот наслаждается его гневом. И еще что-то выражала эта ухмылка — какое-то тайное знание.

Сняв деталь с круга, Фара повернулся к бездельнику и рявкнул:

— Ну тебя-то, конечно, грехи не волнуют!

— Конечно, — небрежно отозвался тот, — удары судьбы делают нас терпимыми. Например, если ты поближе познакомишься с девушкой, то и сам поймешь, сколько в нас во всех добра.