Рим 2. Легионы просят огня - Шимун Врочек

От перезвона кимвал, пения флейт, стона кифар голова идет кругом.

Атриум полон народа. Полуобнаженные рабыни разносят напитки, рабы бегают с блюдами, гости в гражданских тогах беседуют с гостями в военных туниках. Римляне традиционно держатся подальше от германцев. Красные отсветы вина в стеклянных чашах режут глаза…

Гааа. Гааа. Гул вокруг, плотный, словно из войлока.

Я пробираюсь сквозь толпу.

На меня тут же наскакивает кто-то смутно знакомый. Римлянин.

— Легат, вы здесь! — жмем запястья, словно давние друзья.

— Рад видеть, — говорю я сдержанно. "Кто это, Дит побери?".

Через голову собеседника я замечаю в толпе коренастого человека в военной одежде. Солдатская выправка. Волосы точно присыпаны солью. На затылке — толстый шрам. Это Нумоний Вала, командир Восемнадцатого легиона. Он поворачивается, и мы учтиво киваем друг другу.

Нумоний Вала приближается. Суровым солдатским шагом.

— Легат, — говорит он.

— Легат, — говорю я.

— Слышал, ты убиваешь гемов, Гай? — Нумоний внешне невозмутим, но в глубине его темных глаз тлеет улыбка.

— Слухи… хмм, сильно преувеличены.

— Правда? Неужели вы хотите меня разочаровать, легат? — спрашивает Нумоний насмешливо.

— Конечно, хочу, — говорю я. — Если вы не против, легат.

Нумоний Вала смеется — я вижу его неровные зубы.

Германцы как-то странно косятся в нашу сторону. С уважением и с опаской.

— Так ты убил тех гемов? — уточняет Нумоний.

Отрицать бессмысленно.

— Да.

— Сколько их было на самом деле?

— Шестеро. Против двоих — со мной был один из моих центурионов.

— Ты честен, — Нумоний удивлен. — Ты мог бы увеличить число убитых германцев до сорока или до сотни — с легкостью. И тебе бы поверили — потому что хотят верить. Но ты этого не делаешь. Почему?

Пауза.

— Я не хочу быть героем.

Нумоний Вала смотрит на меня с прищуром — как на породистого жеребца, что из принципа не желает размножаться. Хотя кобылы уже приведены и жаждут…

— Ты когда-нибудь плавал на корабле, Гай?

— У меня брат — командир триремы.

Словно это важно — кто мой брат.

— Его же убили?

Я сжимаю зубы.

— Другой брат, младший. Квинт. Он служит на флоте.

— А! — говорит Нумоний Вала. — Прости, Гай. Знаешь, что я думаю по этому поводу? — он кивает в сторону веселящихся германцев.

— Я слушаю.

— Эти варвары, гемы… — легат делает паузу. — Ты когда-нибудь видел, как ловят акул? Чтобы поймать акулу, ее нужно приманить — опустить в море кусок мяса, и чтобы кровь пошла по воде.

Акулы всегда приходят на запах крови.

А теперь смотри, что у нас происходит с германцами…

Мы кормим акул сырым мясом — голыми руками. И надеемся при этом сохранить пальцы целыми.

Они не слижут кровь у нас с пальцев. Нет, Гай. Это не дворовые собаки. И не кошки. И даже не рабы. И уж точно не союзники. Это — убийцы.

Они появляются из темноты — бесшумные, быстрые. Убивают и уходят на глубину. А вода окрашивается кровью.

Что, в свою очередь, приманивает других акул.

Нумоний Вала некоторое время молчит, затем продолжает:

— Какой союз может быть у человека и акулы?

— Гастрономический, — говорю я.

Легат Восемнадцатого смеется.

— Тише! — окликают нас. — Он идет.

У каждого праздника есть план.

Каждый человек на своем месте: кто-то гость, кто-то раб, подающий фрукты или полотенце, кто-то обнаженная нумидийская танцовщица с лиловой от света факелов грудью…

Кто-то хозяин.

Тишина. Преторианцы мощными телами раздвигают толпу. Голоса стихают, музыки больше нет. Ждем.

Наконец, он появляется. Белоснежная тога с широкой пурпурной полосой. Лицо блестит, волосы уложены по последней римской моде. Кажется, я даже чувствую запах раскаленных щипцов для завивки…

Публий Квинтилий Вар, правитель беспокойной провинции Великая Германия, обводит толпу взглядом.

Молчание.

Губы пропретора растягиваются в улыбку. Он поднимает руку:

— В консульство Мессалы Волеза и Цинны Великого наш повелитель, первый сенатор, Отец Отечества и император Цезарь Август вынес на решение сената вопрос о создании новой провинции — Германии. Великой Германии! Которой ныне управляю от имени принцепса я, скромный и недостойный Публий Квинтилий Вар.

Аплодисменты. Если бы гости могли, они бы топали ногами…

Бух, бух, бух.

О, уже топают.

Болтун. Будь у меня выбор, я бы послушал флейтистов. Или посмотрел на танцовщиц.

— Рим пришел на эти земли навсегда. Великой Германии процветать! Да будет на то воля богов, Квирина, Юпитера и Весты, а так же, — Вар делает почтительный жест в сторону бронзовой статуи, глядящей на нас из глубины кабинета, — самого Божественного Августа!

Аплодисменты. Возгласы одобрения.

Вар, несмотря на бодрость слов, выглядит осунувшимся и больным. Насколько я знаю, пропретор больше не пьет вина. Под видом дара Бахуса ему подают воду из целебного источника, подкрашенную отваром шиповника…

Я перевожу взгляд на римлян — в основном они довольно чахлые. Климат Германии не щадит моих соотечественников.

Напротив — германцы выглядят настолько здоровыми, словно собираются жить вечно…

Сволочи.

Раб подносит Вару стеклянную чашу с "вином". Вар выплескивает немного жидкости на пол и поднимает чашу над головой:

— Пью за это!

Все пьют.

— Но не будем о серьезном! — продолжает Вар. — Сегодня первый день Патрицианских Игр, так же называемых Театральными. Значит, вечер должен закончиться хорошим представлением!

Я киваю. Посмотрим, что нам приготовил Квинтилий Вар.

— А вот и мой сюрприз, — говорит он.

— Расступитесь! Дайте пространство! — Преторианцы раздвигают толпу. — Расступитесь! Расступитесь!

Квинтилий Вар улыбается. Я смотрю, затем пожимаю плечами.

Интересное, однако, у пропретора Германии представление о театре…

Когда-то бог-кузнец Вулкан — или, как его называют греки, Гефест — сделал людей из глины. Хорошо сделал, с чувством, с толком, с расстановкой. Мастер. Но чего-то не хватало…

Люди были красивы, но мертвы.

Прекрасные оболочки без души.

И тогда титан по имени Прометей похитил огонь, чтобы вдохнуть в людей жизнь…

И был наказан. Отец богов Юпитер приказал приковать смутьяна к скале, и каждый день прилетал орел — клевать печень Прометея. А утром она снова отрастала. Как новенькая. Чтобы продлились эти мучения целую вечность. Так задумал великий Юпитер…

Но самое главное: со скалы открывался прекрасный вид на все человечество.

Чтобы наивный, прекраснодушный, мечтательный Прометей наконец понял, что натворил.

В круг, освобожденный преторианцами, входит темнокожий человек в синем одеянии и высоком колпаке — вроде тех, что носят вольноотпущенники. На ткань нашиты серебряные монеты, кусочки цветного стекла и ракушки.

Человек поднимает руки — торжественно.

Германцы на мгновение затихают, затем начинают вопить еще громче. Гаа, гаа!

Вот что выбрал для нас Публий Квинтилий Вар…

Черного человека с грацией заклинателя змей.

Помощник фокусника — тощий, высокий, лица не видно в тени капюшона — выносит подставку и водружает на нее деревянный цилиндр. Затем произносит неожиданно звучным, летящим голосом:

— Слушайте, слушайте, слушайте! Великий маг и волшебник Острофаум прибыл в Германию из Египта! Секрет своей магии он узнал в Африке! В самом ее сердце, таинственном царстве огромных обезьян и диких слонов!

Острофаум? Где я слышал это имя?

— Откройте глаза!

Я открываю.

— Приготовьтесь узреть чудо!

Я готовлюсь.

— Великий маг Острофаум… ЗДЕСЬ!!

Спустя мгновение я вспоминаю — и едва не начинаю хохотать в голос. Ализон, рыночный день. Прекрасный сюрприз. Великий фокусник, приехавший с центральной площади.

— Этот трюк никто не может повторить! — кричит зазывала.

Конечно, конечно. Потому что никто и не пробовал.

— Настоящая магия! — гремит зазывала. — Настоящая!

Как неосторожно. По приказу Августа по всем землям Рима преследуют колдунов. Без особого, правда, успеха.

Что галльские друиды, что ярмарочные фокусники до сих пор могут творить чудеса в любой деревне. И люди прячут их от римских властей…

Впрочем, власти тоже не особо усердствуют.

Колдуны и маги нужны всегда.

И уж тем более нужны фокусники. Иначе кто будет развлекать бедных необразованных диких германцев?

— То, что вы увидите, повергнет вас в трепет! — повышает голос зазывала. — Приготовьтесь увидеть незабываемое! Необычайное! Жуткое!