Клад у семи вершин - Ульмас Умарбеков

На рассвете старик поднялся, вышел на улицу.

— Не спится, дедушка? — окликнул его вчерашний мальчишка-водонос.

— А ты что же так рано?

— В очередь за хлебом пора…

Пророкотал первый трамвай, люди висели на подножках, на колбасе — где только можно было. Трамвай дребезжал жалобно, казалось, будто вот-вот развалится, но все же шел.

Из-за железных ворот, со двора казармы послышалась песня, она приближалась под мерный топот солдатских сапог.

Дрогнула, качнулась земля под ногами Назира. Из открывшихся ворот выходили шеренга за шеренгой, вытягивались по улице новые колонны солдат. И опять многоголосая толпа встретила их тревожными криками. Новый день начался.

Назир теперь стоял у самых ворот и хорошо видел каждую шеренгу, жадно искал взглядом сына, но его не было и в этой колонне.

Когда солдаты ушли, Назир растерянно посмотрел на запертые ворота, и тут кто-то тронул его за руку. Обернувшись, он увидел Саксанбая и с ним свою жену, Зейнаб.

Сурово нахмурил брови Назир, Зейнаб опустила голову и прошептала:

— Не беспокойтесь, она хорошо себя чувствует…

— Пусть увидит сына, — попросил и Саксанбай, сжал руку Назира.

— Иди, стань здесь, — неласково распорядился Назир и показал жене место у ворот.

Только под вечер они увидели Турсуна: он первый разглядел в толпе отца, позвал. Назир, усталый и измаявшийся в ожидании, не узнал бы сына в солдатской гимнастерке, в пилотке и наголо остриженного, — столько он видел их за день, стриженых ребят в гимнастерках и пилотках.

Он бросился вместе с женой и Саксанбаем сквозь толпу к колонне, с которой уходил Турсун.

— В Саратов… оттуда напишу! — крикнул Турсун. И, увидев мать, добавил: —Возвращайтесь скорее, как же одну ее оставили!..

Дальше они не слышали и сами ничего сказать не могли — впереди запели, колонна подхватила, и сильные молодые голоса заглушили слова прощания. Так и остались недосказанными родительские напутствия.

Назир с женой шли в толпе за колонной, пока командир, шагавший сбоку, не крикнул:

— Провожающим — остаться!

Все остановились, а колонна солдат уходила с песней, видны уже были только спины, и вот сначала голова, а потом и хвост колонны скрылись за поворотом. Все. Дети ушли, родители остались.

У Назира из головы не шли теперь последние слова сына: «Как же одну ее оставили», — и слышался в них укор.

— Домой, — строго распорядился он. Они втроем миновали лабиринт улочек, вышли из города и в сумерках уже пустились в дальнюю дорогу к родному кишлаку.

«Саратов… — думал Назир. — Сколько ж ехать им, если отправят сегодня? Когда напишет, когда письмо придет? Может, к тому времени отцом станет, радостной вестью обрадуем? Ах, нехорошо — невестку одну бросили, не случилось бы чего…»

Тревога за сына, тревога за невестку, за будущего внука гнала Назира вперед, он торопил жену и Саксанбая, и на рассвете они вошли в кишлак. В доме их горел свет, оттуда выбежала какая-то женщина, Назир узнал соседку. Увидев хозяев, женщина закричала:

— Скорей, скорей, рожает, ваша невестка рожает!

Со стыдом вспоминал потом Назир эту минуту, но тогда не стерпел, сорвался — размахнулся и ударил жену по лицу:

— Кому говорил — смотреть за ней?!

Зейнаб споткнулась, а потом побежала к дому.

Невестка принесла девочку, дала ей жизнь, а сама умерла, не выдержала родов.

На сороковой день после проводов Турсуна, после рождения дочери его Зулейхи и смерти от родов молодой его жены получил Назир письмо. Название города, откуда писал Турсун, было замазано военной цензурой, но Назир продолжал думать, что сын его в Саратове. О себе Турсун рассказывал мало, а больше интересовался жизнью своих домашних, и прежде всего спрашивал о жене. Не знал еще ничего… В конце письма предупреждал: «Через два дня уходим на фронт. Напишу из части, пришлю номер полевой почты. Сами пока не пишите — не найдет меня письмо».

Старики встречали теперь почтальона на улице, ждали весточки от сына, но он не написал больше.

А потом пришло извещение: рядовой Турсун Назиров пропал без вести…

Часы ударили десять раз. Назир поднялся со скамейки — пора уже было идти в управление. Воспоминания ушли, он снова видел скверик, солнечные блики на аллеях, людей, спешащих по своим делам.

Длинные коридоры управления, множество дверей, люди, сидящие за столами над бумагами либо торопящиеся куда-то с бумагами в руках, — все это напугало старика, он растерялся и не сразу решился спросить, куда ж ему обращаться с планом сына. Наконец он остановил молоденькую девушку, похожую на внучку его, Зулейху, та отвела его в комнату, где было много телефонов и сидела нарядно одетая женщина, а уж эта женщина провела Назира еще дальше, в смежную комнату, — там за столом сидел молодой человек. Увидев старика, он встал, поздоровался и усадил его в кресло у окна.

— Вахид Умарович, он к вам с какими-то бумагами… — начала было женщина, но управляющий не дал ей договорить, а обратился прямо к Назиру:

— Знаю о вас, звонил сосед ваш товарищ Саксанбаев, мы вместе за границей работали. Просил посмотреть ваши карты.

Назир достал из-за пазухи бумаги сына, положил их на стол.

— Турсун мой без вести пропал. Геологом стать хотел, три года занимался, война не дала закончить ученье. Вот, бумаги остались его, говорят, будто ископаемые какие-то обозначены. Может, нужное что…

Управляющий посмотрел планы, спросил:

— Это где-то рядом с Семью вершинами, да?

— Так, сынок, мой Турсун часто туда ходил.

Управляющий нажал кнопку вызова, вошла секретарша.

— Позовите Кадырова, — распорядился он, а старику сказал: —Планы студенческие, небрежные, для себя, видно, составил…

— Недоучился он, — оправдываясь, повторил старик. — Война помешала. Но вы не сомневайтесь, горы от нас близко, километров пять всего, проверить легко будет. Мой Турсун на каникулах все там пропадал…

Открылась дверь, в кабинет вошел человек, за которым посылал управляющий, поздоровался. Тоже молодой, как и начальник, серьезный с виду.

Управляющий показал ему планы:

— Вы ведь занимались Семью вершинами, так? Вот посмотрите, отец принес планы сына, сын в сорок втором пропал без вести. Студент-геолог был. Раз знаете район — вам, как говорится, и карты в руки.

— Гм… больше двадцати лет прошло, значит. Боюсь, мертвое дело — если б и было там что-то стоящее, за такое время само б нашлось…

— Думаю, вам следует внимательно ознакомиться с планом. В любом случае мы ничего не теряем, а если будет нужно — продолжим изыскания.