Волки севера - Дуглас Орджил

Самолет развернулся так, что Стовин смотрел на низвержение через левое плечо. Огненный столб теперь был похож на зонтичное дерево, которое он видел в Альбукерке.

— Мне не нравится это, — повторил Бисби. Зубы его были стиснуты. Он смотрел в окно на облака, освещенные красным светом вулкана.

— Черт возьми, сколько пыли и пепла. И совсем близко. Я должен…

В это мгновение в вулкане раздался взрыв — и маленький самолет рвануло, словно опавший листок, и потащило и сторону. Стовин вспомнил впоследствии, что у него даже не было времени испугаться. Руки Бисби вцепились в ручки управления. Он не старался противостоять ударной волне. Он просто хотел удержать самолет в горизонтальном положении. Наконец самолет перестало швырять и яркий свет позади них стал угасать. Неба не было видно. Клочья пепла забили все окна. Левая рука Бисби включила очистители, и длинные рычаги стали протирать окна. И в это мгновение заглох двигатель. Пропеллер медленно вертелся по инерции. В наступившей тишине слышался слабый свист ветра. Бисби выругался.

— Пепел…

Теперь они спускались медленно, но неуклонно. В просветы облаков Стовин видел утесы береговой линии бухты Катмаи. Да, им приходилось падать в самое неудобное для этого место. С удивительным спокойствием Стовин вдруг понял, что жить осталось всего лишь минуты три.

Бисби изменил направление падения. Он внимательно смотрел влево, где темнела громада грозовой тучи. Вот левое крыло самолета чуть наклонилось, и самолет, сделав вираж, вошел в тучу. Мокрые черные щупальцы сомкнулись за ними. Они теперь падали беззвучно в черном слепом замкнутом мире.

Правая рука Бисби нажала желтую кнопку стартера… Еще раз… и еще… И мотор кашлянул, дернулся… и вскоре взревел ровным устойчивым гулом. Самолет вышел из грозовой тучи и взял курс на северо-восток к аэродрому Анчоража. Бисби посмотрел на Стовина.

— Я рискнул сделать маленький эксперимент, — сказал он, растягивая слова.

— Где ты научился этому? — Стовин пытался скрыть дрожь в голосе, но его попытка была безуспешной. Но Бисби, казалось, не заметил этого.

— Меня научил один старый летчик в Техасе. Он сказал, что, если песком забьет трубопроводы в моторе, нужно войти в грозовую тучу. Она промоет все магистрали, если это сделать вовремя. Я подумал, что пепел ничем не отличается от песка.

Они замолчали, но эта тишина еще больше сблизила их. И когда через час они коснулись колесами выщербленной посадочной полосы аэродрома, Стовин положил руку на плечо Бисби.

— Благодарю. Вы спасли мне жизнь. Я рад, что выбрал хорошего нилота.

Бисби рассмеялся.

— Это была и моя жизнь, сэр.

— Я приглашаю вас выпить. Сегодня вечером. Я в Ройял Инн-Вест, 5-я Стрит.

— Я знаю. Я буду там в семь.

— Хорошо, — ответил Стовин. И подумал с удивлением, что Бисби первый человек, кроме Дайаны Хильдер, которого он пригласил выпить за последние шесть месяцев.

Глава 5

Бисби сел на край постели, достал небольшую шкатулку из тумбочки и открыл ее. Крышка открылась легко, видимо, она открывалась очень часто. Он стал нащупывать что-то и наконец извлек то, что искал. Это был маленький череп. Верхняя челюсть с блестящими зубами, казалось, застыла в смертельной улыбке. Нижняя часть отсутствовала, отполированные глазницы слепо смотрели на свет лампы.

Он склонил голову, пока его волосы не коснулись черепа. Тогда он закрыл глаза и проговорил хриплым шепотом:

— Силап-инуа… айе. Седна… айе.

В таком положении он оставался несколько минут, улыбаясь, как будто ему самому было стыдно. Он погладил амулет своими короткими пальцами. Затем вздохнул, спрятал череп и шкатулку, положил их в тумбочку. Возле лампы лежали книги. Четыре. «История западной философии» Рассела, «Физиология и антология стрессов», «Смерть в полдень» Хемингуэя и желто-голубой том лоции Берингова моря. Бисби лег и начал читать Хемингуэя. Так он провел три четверти часа, затем, встал, принял душ, надел пиджак, джинсы Анорак Гренфелла и вышел в освещенную неоном холодную пустоту Анчорака. Он направился к Пегги, где обедало большинство пилотов.

У Пегги прилично готовили, да и цены там были божеские по здешним стандартам. Сегодня ему не хотелось ни с кем говорить, и он выбрал столик вдали от бара, заказал сандвич, пиво и стал вспоминать прошедший день.

Да, этот Стовин необычный человек… Человек, с которым он встретится сегодня вечером. Он даже не показал виду, когда заглох мотор. Почему он хотел видеть

Кагман? Конечно, он действует по заданию правительства. Он заплатил за полет американскими долларами… Почему же правительство хочет взглянуть на Катман? И если хочет, то почему не воспользуется услугами правительственных пилотов? У Стовина даже не было камеры. Конечно, я поступил глупо, подлетев так близко. Я ведь шал, что пепел забьет все трубопроводы. Почему все же я полетел к вулкану, хотя понимал опасность? Я хотел, чтобы он испугался. Но испугались мы оба. И я испугался больше… Бисби посмотрел на часы. Пора идти на свидание.

Сидя в кресле с высокой спинкой, Стовин смотрел, как Бисби вошел в холл, осмотрелся и направился к нему. Вид у него так себе, подумал Стовин, невысокий, шже приземистый, однако крепко сложенный. Он шел, слегка покачиваясь, как моряк. Но было в нем что-то, что привлекало внимание, заставляло еще раз посмотреть на него. Стовин заметил взгляды двух девушек, когда Бисби проходил мимо них. А это вовсе были не те, кто выискивает клиентов. Он поднялся и с улыбкой приветствовал Бисби.

— Хэлло! Что будешь пить?

— Виски, пожалуйста, лед… но без соды. Только вода.

Бисби отхлебнул из своего стакана.

— Прекрасное виски, сэр. Но требует хорошей поды. И без соды. Здесь хорошая вода.

— Да?

Бисби кивнул.

— Ручьи с Чугачских гор питают два озера, из которых проведены трубы в город. Так как озера на зиму замерзают, эти трубы проложены по дну озер. Это хорошая вода.

Несколько минут они болтали просто так, как бы приглядываясь друг к другу. И первым чисто личный разговор начал Стовин.

— Ты давно живешь здесь?

Бисби улыбнулся, но в глазах его появилась легкая Печаль.

— Я родился здесь, сэр. Не именно здесь. На Иховаке, маленьком островке в Беринговом проливе. Мы называем его Иховак.

— Мы?

— Иховакмоты… жители острова. Проклятые эскимосы, так нас… их называют белые. Они живут здесь уже две тысячи лет.

Стовин внимательно посмотрел на него, прежде чем заговорить снова.

— Так ты как-то неуверенно произнес «мы», или «они»?

На лице Бисби не отразилось ничего, но Стовин заметил, что он стал говорить немного быстрее, что, видимо, произошло оттого что он возбужден чем-то.

— Вы правы, сэр. Мне трудно говорить об этом.

Стовин улыбнулся.

— Не называй меня сэр. Это напоминает мне о моем возрасте.

Бисби помешал ледяные кубики в стакане.

Стовин с удивлением увидел, что рука пилота дрожит.

— Расскажи. Ты возбудил мое любопытство.

— Да ничего особенного, — ответил Бисби. — Я наполовину эскимос, наполовину белый американец.

— У тебя американское имя, — сказал Стовин. — Впрочем, нет, я имею в виду не это. Эскимосы тоже американцы, я это знаю. Я имею в виду, что у тебя имя англосаксонское.

— Мой отец, Джеймс Бисби, был миссионер. Половина эскимоса во мне от матери. Она из Нуньюгмота и принадлежит к Народу.

Снова тон его изменился, почти незаметно.

— Я имею в виду Народ с заглавной буквы. Не… не прибрежных эскимосов. Она родилась на острове Нунивак, почти сотню миль к западу отсюда. Мой отец там женился на ней. В деревне Коло. Она христианка. И он взял ее с собой, когда переехал в Иховак.

— Народ? — переспросил Стовин.

Горечь в голосе Бисби еще более углубилась.

— Так эскимосы называют себя. Их мало, и так было всегда. Но мы верим, что когда-то, десять тысяч лет назад, мы были единственной расой на Земле. Проклятой расой.

— И? — спросил Стовин.

— Они ошибаются, — коротко ответил Бисби.

Снова колебания, что сказать «мы» или «они».

— Твои родители все еще на острове?

— Они умерли. Мать умерла от туберкулеза, когда мне было четыре года. Ей было двадцать два. А отец пропал семь лет спустя, когда он с тремя другими жителями плыл на лодке в Ном. Никто не знает, что произошло.

— Прости, — сказал Стовин.

Бисби пожал плечами. — Ничего. Я мать почти не помню. Единственное, что я запомнил, это то, что она была очень теплая. И звали ее Кикик.

— А ты… как ты стал летчиком?

— Ты имеешь в виду, что весьма необычная профессия для эскимоса? — казалось, что после того как он рассказал свою историю, он расслабился.

— Полуэскимоса, — поправил Стовин, но так тихо, что Бисби мог и не услышать.

— Пожалуй, я единственный летчик эскимос. Меня после смерти отца взял брат матери Ооли. Он тоже с Нунивака и был там помощником отца в миссии. А потом он стал гарпунером. Он хотел, чтобы я стал гарпунером.