Собрание рассказов - Уильям Фолкнер

А кондуктор говорит: «Н-да. Не знаю уж, как и быть. Уволить ведь могут. Скажут: „Почему не упакован? Почему надписи нет — „взрывоопасно“? Ну да ладно, рискну“».

Ушли они. Только полицейский снова вернулся, сэндвич мне дал. «Найдешь брата, уверен?» — спрашивает.

— Да как же не найду? — отвечаю. — Ну, я его не увижу, так он меня увидит. Что ж, он меня не знает?

Тогда и полицейский ушел, а я сэндвич стал есть. Народу в вокзал набивалось все больше, а потом кондуктор сказал, что пора ехать, я влез в автобус — совсем как Пит вчера, и мы тронулись.

И я разные города видел. Автобус здорово разошелся, а я вдруг понял: спать хочу — сил нет! Так ведь сколько было смотреть всего — какой уж тут сон. Автобус из Джефферсона выбрался — и пошло: поля, леса, мимо, и вдруг опять город, и этот мимо, и опять поля и леса, а гляди, уж опять город, и склады, и водокачки, и фабрики, а потом мы вдоль насыпи поехали, и я видел, как семафор семафорил, и поезд шел, а вот опять город, и еще, и еще, и я совсем носом клюю, — да нельзя мне было спать. И тут начался Мемфис. Автобус ехал и ехал, и пошли склады. А это и не Мемфис вовсе был, и мы ехали мимо водокачек, труб, фабрик, и если это были лесопилки или ткацкие фабрики, то я в жизни таких больших не видал и так много; а уж где они столько хлопку берут или бревен, чтоб работать, я и вовсе не знаю.

А потом я увидел Мемфис. Тут уж я сразу узнал. Он вырастал и уходил вверх. Будто десяток Джефферсонов собрались вместе и растут к небу, — выше любой горы по всей Йокнапатофе. И вот мы въехали в город, и автобус пополз и останавливался каждую минуту, и машины так и порскали со всех сторон, а народу было на улицах — ну, тьмущая тьма, небось всё Миссисипи в тот день туда съехалось: хорошо хоть кондуктор в Джефферсоне остался, чтоб билет мне продать; и еще эти тетки, — интересно, почему они в Мемфис не уехали? И тут автобус совсем остановился. Это была другая автобусная станция, здорово больше, чем которая в Джефферсоне. Я сказал: «Порядок. Где тут вступают в армию?»

— Что? — спросил кондуктор. И я повторил: «Где тут вступают в армию?»

— А-а, — говорит, и растолковал, как пройти. Я сперва боялся, что не найду в таком большом городе, да все обошлось, я и переспросил-то, может, раза два. И пришел. И обрадовался, сил нет, а то люди бегут — целая толпа, машины несутся, шум, гром… а теперь уж недолго, думаю; только если и в армию вступило столько же народу, сколько здесь по улицам бегает, то пусть бы Пит меня первый увидел. Ну, вошел я, значит, в комнату. А Пита нет.

Не было его там. Солдат сидел — с нашивкой на рукаве, писал; да напротив стояли двое, и, может, еще кто-то был. Вроде, помнится, были какие-то.

Я подошел к столу, где солдат писал, и говорю: «Где Пит?» Он поднял глаза, и я сказал: «Мой брат. Пит Гриер. Он где?»

— Что? — солдат спрашивает. — Кто?

Я ему объясняю: «Пит, вступил вчера в армию и едет в Пирл-Харбор, а я с ним. Отстал малость. Вы куда его дели?» Тут они все стали на меня глядеть, но я не обращаю внимания. «Ну так что, — говорю. — Он где сейчас?»

Солдат писать перестал, руки по столу разложил: «Вот как? — говорит. — И ты, значит, тоже?»

— Да, — объясняю. — Им нужны дрова и вода. Я буду носить воду и рубить дрова. Ну, где Пит?

Солдат встал. «Тебя кто пустил? — спрашивает. — Вали-ка отсюда».

— На-ка, — говорю, — выкуси! Где Пит?

Гадом быть, он еще ловчей, чем кондуктор, оказался; не через стол ведь летел — вокруг бежал, а я и опомниться не успел: только отпрыгнул, выхватил нож… ну и пырнул; он заорал, держится за руку, ругается.

Один солдат схватил меня сзади, я и ему хотел сунуть, да не достал.

И еще схватили — тоже сзади, а тут дверь открылась, и новый солдат вошел, и у него ремень, вроде как для правки бритв, через плечо.

— Какого черта? — говорит.

— Этот пащенок ножом меня пырнул, — это первый скулит.

Я бы его и еще разок пырнул, а они вон — двое на одного, да сзади. А который с бритвенным ремнем, говорит: «Ладно, ладно. Убери нож, парень. У нас ни у кого нет оружия. Человек не должен драться с безоружными».

Его я мог слушать. Он разговаривал со мной, как Пит. «Отпустите мальца, — говорит. Они отпустили. — В чем хоть загвоздка?» Я рассказал. «Так. — Он подумал. — И ты пришел проведать его, пока он не уехал, да?»

— Не, — отвечаю. — Я пришел…

Но он уже отвернулся к первому солдату, а тот палец носовым платком оборачивает.

— Есть он у нас? — спрашивает.

Первый порылся в бумагах и говорит: «Есть. Вчера записан. Он в полку, который отправляется в Литтл-Рок».

Солдат посмотрел на часы, они ремешком к руке у него были пристегнуты, и говорит: «Поезд отходит минут через пятьдесят. Они все уже на станции сейчас, знаю я этих деревенских парней».

— Вызовите его сюда, — тот, с бритвенным ремнем, говорит. — Позвоните, попросите проводника достать такси. — И мне: — Пойдем, — говорит. — со мной.

Там была другая комната — в глубине, и тоже стоял стол и стулья. Мы сели, и солдат закурил, но недолго сидели: я Питовы шаги сразу узнал, как услышал. Солдат отворил дверь, и Пит вошел. И он был не в солдатском. Такой же, как вчера, когда садился в автобус, а только мне показалось — неделя пронеслась, столько всего было и столько я пропутешествовал. Вот он, здесь, глядит на меня, и будто из дома не уезжал, даром что мы в Мемфисе сидим, по дороге в Пирл-Харбор.

— Ты что здесь вытворяешь? — спрашивает.

И я сказал ему: «Вам нужны вода и дрова — готовить пищу, а я могу дрова рубить и воду носить».

— Нет, — говорит Пит. — Ты поедешь домой.

— Нет, Пит, — отвечаю. — Я тоже должен ехать. Вместе с тобой. Душа ведь болит…

— Нет, — говорит Пит. Он поглядел на солдата. — Просто не знаю, что с ним стряслось, лейтенант. В жизни он ни на кого нож не подымал. — Он глянул на меня, — Ты зачем человека поранил?

— Не знаю, — говорю. — Я должен был. Я должен был тебя найти.

— Ладно, — говорит Пит. — Но никогда больше так не делай, слышишь? Держи свой нож в кармане и не вынимай. Если я услышу, что ты поднял на кого-нибудь нож, приеду, где бы я ни был, и выбью из тебя эту дурь, понял?

— Я бы кому хошь глотку перерезал, только бы ты вернулся, — говорю. — Пит, — говорю. — Пит!

— Нет, — сказал Пит, — Теперь его голос не был суровым, просто спокойным, и я понял: ничего уже не изменишь. — Ты должен вернуться домой. Ты должен заботиться о маме и о моих десяти акрах. Я хочу, чтобы ты вернулся. Сегодня. Слышишь?

— Слышу, — говорю.

— А доберется он до дому один? — спросил солдат.

— Сюда-то один добрался, — ответил Пит.

— Небось, доберусь, — сказал я. — В одном месте живу. Небось, оно на месте стоит.

Пит вынул доллар из кармана и протянул мне.

— Вот, купи билет прямо до нашего дома. И слушайся лейтенанта. Он посадит тебя на автобус. Поезжай домой и заботься о маме, и присматривай за моими десятью акрами, и держи свой нож в кармане, понял?

— Да, Пит, — говорю.

— Ну, ладно, — сказал Пит. — Надо идти. — Но теперь он не сворачивал мне шею. Он просто положил мне руку на голову и постоял так с минуту. И — гадом мне быть — он нагнулся и поцеловал меня, и я услышал шаги, и хлопнула дверь, и я не смотрел вслед, и все кончилось, и я сидел и притрагивался рукой к тому месту, куда Пит поцеловал меня, да солдат глядел в окно и чуть покашливал. Он сунул руку в карман и протянул мне что-то, и это был кусочек жевательной резинки.

— Большое спасибо, — говорю, — и, пожалуй, мне тоже пора. Ехать-то не близко.

— Подожди, — сказал солдат, и стал звонить опять, а я снова сказал, что мне пора, а он еще раз говорит: — Подожди. Помни, что Пит тебе наказывал.

Ну, мы подождали, и вот какая-то миссис вошла в комнату, тоже старая, и в шубе, как та старуха, но не накрашенная, — и духами от нее не разило, и никаких историй ей было не надо.

Она вошла, и солдат встал, и она быстро огляделась и увидела меня и положила руку мне на плечо — легко, спокойно и просто, — как мама.

— Пойдем, — сказала она. — Пойдем домой обедать.

— Нет, — ответил я. — Мне надо поспеть на джефферсонский автобус.

— Я знаю. Еще масса времени. Мы пойдем сначала домой и пообедаем.

У нее была машина. И теперь мы оказались там — в самой гуще всех других машин. Только что не под автобусами, вокруг гудки, люди толпятся — да так близко, что я мог бы с ними разговаривать, если б знал кого. Немного погодя она остановила машину. «Вот и приехали», — говорит, а я посмотрел на дом и подумал, что если он весь ее, то у нее большая, наверно, семья. Но нет — оказалось, не весь. Мы прошли залу с деревьями и вошли в маленькую комнату, в которой не было ничего, а только негр, да в такой форме, что куда солдатам! Негр закрыл дверь, и я вскрикнул и схватился за стенку, но все было в порядке: эта самая комната просто поехала вверх и потом остановилась, и мы оказались в другой зале, и миссис отперла дверь, и мы вошли, а там был еще один солдат, старый, и тоже с бритвенным ремнем, только у этого с плеч еще и серебряная бахрома свешивалась.