Все пропьем, но флот не опозорим, или Не носил бы я погоны, если б не было смешно - Андрей Рискин

Корабельный врач – что-то особенное во флотской иерархии. Как писал Александр Покровский, корабельный врач – «последняя степень офицерского падения». На предыдущей ступеньке стоит начальник химслужбы. Одного зовут хымик, другого – док. У обоих – никаких прав. Док даже не может освободить заболевшего моряка (тем более офицера) от службы. Потому что такое право есть только у командира корабля. Врач может лишь ходатайствовать об освобождении от службы. Но получается редко: для советского (и уж тем более российского) офицера 37,5 градуса – нормальная рабочая температура.

О химиках говорить не буду, а что касается докторов – это всегда в своем роде уникумы. Мой сослуживец-док, к примеру, заканчивал военную карьеру снайпером в Чечне. То есть не столько лечил, сколько калечил, мягко говоря.

Я уже год отслужил на сторожевике «Туман» (то есть вся корма была в ракушках), когда к нам прибыл для прохождения службы лейтенант-медик Сан Саныч Курочка.

Через пару месяцев слава о нем гремела по всей Лиепае. Саныч обладал огромными запасами пенициллина (и знаниями в области лечения болезней, происходящих от фривольного поведения) и знал с десяток способов борьбы с насекомыми, которые порой одолевают настоящих мужчин. А так как вся Лиепая спала под одним одеялом, док стал очень популярным в офицерской среде.

Комдив через три месяца кричал на него:

– Курочка, блин! Вы развратили весь офицерский состав некогда приличного корабля!

А грех лейтенанта заключался в том, что он приучил сослуживцев к игре в преферанс.

Как я понял в дальнейшем, у корабельных врачей это в крови. Меня к преферансу тоже пристрастил док – старший лейтенант медицинской службы Савелий Штангаров, но уже в Балтийске. За что я ему до сих пор благодарен. Хотя учеба обошлась мне дорого – в первый же вечер проиграл пару ящиков пива.

Страсть корабельных медиков к азартным играм вполне объяснима. Что еще делать в море, если личный состав здоров? А больным он быть не может по определению. Личный состав – это матчасть дока, а если матчасть не в строю, как может док сойти с корабля? Так что все были здоровы.

Это потом, когда Сава стал главным нейрохирургом Балтийского флота, он любил приговаривать:

– У каждого доктора должно быть свое кладбище.

Вообще-то у корабельного врача всего два пути. Или, расслабившись, прижигать матросам прыщи и закончить карьеру во флотской санэпидемстанции, или, напрягшись, проводить операции в военной поликлинике, чтобы оставаться профессионалом. И в итоге сбежать в ближайший госпиталь, раз уж сразу не удалось туда попасть. Но пока ты в море – занимайся разве что прыщами.

Но бывают случаи и посерьезнее.

Старый служака майор Кузьмич попал на малый разведывательный корабль «Линза» в качестве пассажира. Он был спецом из Прибалтийского военного округа по всяческой технике, которая позволяла следить за супостатом.

Кузьмич – человек сугубо сухопутный, то есть простой майор. К корабельной жизни, а уж тем более качке, непривычный. Поэтому в первый же день похода он умудрился прищемить палец на руке. И содрал кусочек кожи.

Палец не хотел заживать. И, по словам Кузьмича, болел страшно. Потому трижды в день – перед завтраком, обедом и ужином – страдалец заходил в каюту к доку, демонстрировал больной палец и требовал наркоза. Граммов 100, не больше.

Через неделю Савелий не выдержал. Потому что шило – как мед, вот оно есть, и вот его уже нет.

В один из визитов Кузьмича док сунул майору в руки скальпель с медицинским точильным бруском и заявил:

– Все, Кузьмич, вечером делаю тебе операцию. Срежем кусочек кожи с плеча и перешьем на палец. Может, тогда заживет.

И налил бедняге последний, как он надеялся, стопарь.

В течение всего дня любопытствующие могли наблюдать на палубе притулившегося на вентиляционном грибке Кузьмича, старательно точившего скальпель. К вечеру инструмент был идеален, мог разрезать не только волосок, но и, простите, член у комара на несколько долек разделать.

В назначенное время Кузьмич прибыл в каюту дока и бережно положил на столик сверкающий инструмент.

– Ты, Кузьмич, погуляй полчасика, – сказал док, – я пока все приготовлю.

После чего он вызвал автора этих строк, своего нештатного ассистента. Мы протерли столик полотенцем, достали медицинские причиндалы типа ваты, иголок, ниток и йода.

Док вынул из сейфа пузырек с чистым медицинским и скомандовал:

– Давай, Андрюха, по пять капель за успех операции.

Пока я разливал драгоценное зелье, док достал из рундука[28] банку тушенки, поставил на стол. Глаза его забегали в поисках открывалки, но ничего не нашли. Задумчиво глядя на стаканы с уже разведенным спиртом, Савелий схватил скальпель и отработанным движением вонзил в консервную банку. Та чуть зашипела, и по каюте распространился до боли родной запах любимой флотской закуси.

Когда Кузьмич зашел в каюту, мы уже были готовы к операции. Чего нельзя было сказать о скальпеле. Консервы им, полагаю, еще можно было вскрывать, а вот срезать кусочек кожи вряд ли получилось бы.

Пришлось мне пожертвовать на это дело одноразовую бритву «Нева». Ею мы Кузьмича и резали.

Обидно только, что, как ни старались, ничего не вышло. Не прижилась у Кузьмича новая кожа. Не беда. Через пару недель все само зажило. Но сколько спирта это нам стоило!

Еще один подвиг (скорее научный) Савелия Львовича Штангарова – разработка коктейля «Клятва Гиппократа». Для тех, кто понимает, есть смысл привести рецепт полностью, благо он прост до гениальности: 50 граммов технического спирта (хотя лучше – пищевого или медицинского), ампула витамина В6 и ампула витамина В1 плюс ампула глюкозы и аскорбиновая кислота. Понятно, что льда и соломинки нет, но все равно впечатления незабываемые.

Уникальный рецепт дока – превращение сигарет «Рига» в Salem. Из пачки «Риги» достается сигарета, пропитывается ментолом и кладется опять в пачку. Через сутки курим Salem, ощущая себя, не выходя из каюты, в загнивающем капитализме.

Так что в чем-то не прав коллега Покровский. Не знаю, как насчет «последней степени офицерского падения», но польза от дока есть. Во-первых, на «разведчиках» доки были и вахтенными офицерами, что вызывает уважение. Во-вторых, обладали немереными запасами спирта (причем не технического, а медицинского, а это как Hennessy супротив бормотухи). В-третьих, среди подвигов нашего дока было спасение от депрессии корабельного кота Маркиза (сколько спасено офицеров – умолчу).

Маркиза по ошибке на сутки заперли в трюме с голодными шушарками, то бишь крысами. От стресса кошару спас именно док – лошадиной дозой валерьянки. С тех пор, стоило только Савелию ступить на трап «Линзы», к нему с приветственным мурлыканьем несся Маркиз.

Животные – они хороших людей чуют за версту. Значит, доки – хорошие люди. Если им, конечно же, в руки не попадать…

Право свободно выражать свое безумие

Рассказ о том, как мы повышали боеготовность Ливийской Джамахирии

В июне 1979 года вызвал меня командир лиепайской бригады ОВРа (охраны водного района):

– Ну, лейтенант, пора тебе расти. Назначен ты на каплейскую должность. Поздравляю. Будешь служить на морском тральщике. В Риге.

Рига для флотского офицера – как Бобруйск для детей лейтенанта Шмидта (который, между прочим, был капитаном 2 ранга). Счастье неописуемое, словом. Которое закончилось, когда вскоре выяснилось, что тральщик, который предназначался для учебного центра в Риге, придется продать нашим ливийским друзьям, птенцам, так сказать, гнезда каддафиевского. Оказывается, доблестные отечественные корабелы банальным образом опозорились. Не уложились в срок. На целый пароход от графика отстали. Вот и решили наш «Марсовый» продать. А нам обещали другой построить. (И не построили.) Так я стал оружейным бароном – продавцом оружия.

Для начала офицеров корабля вызвал начпо бригады. Мол, так и так, главное – блюсти честь советского офицера, водку с ливийскими товарищами не пьянствовать, безобразия не нарушать, «Зеленую книгу» Муаммара Каддафи выучить, как «Краткий курс истории ВКП(б)».

Весь вечер в кают-компании изучали. Особенно веселился командир БЧ-5.

– «Человек как физическое лицо должен иметь свободу самовыражения, – механик назидательно поднял указательный палец, – и даже, будучи умалишенным, иметь право свободно выражать свое безумие». Во как!

– Мех, мы еще за твое последнее безумие в кабаке не отмылись, – отреагировал командир, – я уже не говорю про самовыражение твоих маслопупов[29].

Вскоре в Рижском заливе ливийский экипаж под командованием капитана Муфтаха принимал у нас тральное[30] оборудование. В нарезанном нам районе поставили трал, вышвырнули за борт буи-отводители[31] и дали положенные при тральной постановке четыре узла.