Стена - Кобо Абэ

— Решение суда должно быть предельно аргументированным. Итак, первый свидетель, расскажите о следующем преступлении обвиняемого.

— Второе его преступление я видел собственными глазами. Обвиняемый украл верблюда.

— Пытался украсть или украл?

— Украл.

— Есть ли другие свидетели, которые видели это?

— Два частных полицейских и садовник.

— В таком случае в качестве третьего свидетеля вызываются частные полицейские.

Двое верзил, сидевшие по обе стороны от меня, вскочили, щелкнув каблуками, и сделали шаг вперед.

— Свидетели, признаете вы обвиняемого виновным или признаете его невиновным?

Оба в один голос заявили:

— Виновен.

— Расскажите о том, что произошло.

— Обвиняемый украл верблюда.

— Прекрасно. В качестве четвертого свидетеля вызывается садовник.

— Слушаюсь. — Стоявший у двери старик с метлой выпрямился и расправил плечи.

— Подойдите сюда. Подтверждаете ли вы показания двух предыдущих свидетелей?

— Полностью подтверждаю. Я собственными глазами видел, как этот подлец, обвиняемый, примерно около часа стоял у самой клетки, точно прилип к ней.

— Теперь я спрашиваю у вас троих: каким способом он совершил воровство?

Трое свидетелей удивленно переглянулись, но ничего не ответили. Юрист повысил голос:

— Свидетели отказались дать показания. В чем причина?

Трое свидетелей по-прежнему молчали и лишь все ниже опускали головы. Наконец Рыбий Глаз, у которого еще больше вытянулись губы, не выдержал и крикнул:

— Чего здесь говорить, все и так ясно — поглотил верблюда, ведь давление у него в грудной клетке ниже атмосферного!

— Ясно? Что значит «ясно»?.. Все-таки объясните, как он мог это сделать.

— Нет ничего проще. Обвиняемый сам признался мне и доктору, что обладает способностью естественно поглощать объект, на который он пристально смотрит в течение некоторого времени.

— Неужели обвиняемый в самом деле сделал подобное признание?! — воскликнул математик.

— Не смотрите на меня! — крикнул мне один из философов.

— Я не хочу, чтобы он и меня поглотил! — завопил другой философ.

Юрист, который до сих пор не произнес ни слова, побледнел как мертвец, в зале началась страшная паника. Каждый пытался спрятаться за спину соседа, тех, кто послабее, выталкивали вперед, были даже такие, кто от страха лишился чувств. Все это выглядело невероятно комично, но я почему-то был не в силах рассмеяться. Во вспыхнувшей панике лишь первый юрист, казалось, сохранил самообладание и резко отдал приказ стоявшим с двух сторон от меня верзилам:

— Обвиняемый опасен! Немедленно завяжите ему глаза!

Мне тут же завязали глаза, и в зале снова воцарилось спокойствие. Но еще какое-то время до меня отовсюду доносились тяжелое дыхание и вздохи.

— Итак, я снова спрашиваю первого свидетеля... — Голос юриста немного дрожал. — С какой целью обвиняемый совершал свои преступления?

— Верблюд — ценное домашнее животное. — Голос Рыбьего Глаза звучал то ли отрешенно, то ли победоносно, но совершенно спокойно.

— Ну а зачем ему понадобилась иллюстрация из журнала?

— Конечно для того, чтобы пасти верблюда.

— То есть как это — «пасти»?

— Это была фотография пустыни.

— Вот оно что! Значит, это заранее обдуманное преступление.

— Вы абсолютно правы. Он всё рассчитал точно.

У меня были завязаны глаза, и я не видел, что происходит, но, наверное, все погрузились в размышление — некоторое время в зале господствовала тишина.

Я услышал покашливание и голос юриста:

— Других свидетелей нет?

— Почему же, есть.

— Пятый свидетель, прошу вас.

— Я здесь, — послышался голос.

— Кто вы?

— Машинистка Ёко.

— Что вы хотите засвидетельствовать?

— Этот господин — Карма-сан, — ответила Ёко, сильно закашлявшись.

Поднялся шум. Но больше всех был потрясен я. Я интуитивно почувствовал, что проблема вот-вот решится. Но в чем ее суть, конечно, не понимал.

— В таком случае ответьте: виновен обвиняемый или невиновен?

— Невиновен, конечно, разве не ясно? — сердито ответила Ёко.

Шум усилился.

— Странно.

— Ничего странного. Иначе зачем вы меня вызвали? Есть такой закон, который позволяет без всяких оснований отвергать показания свидетеля?

— Вы правы. Но если одни будут утверждать, что обвиняемый виновен, а другие — что он невиновен, это приведет к ненужному усложнению нашей процедуры. Должно быть решено однозначно — виновен или невиновен... Во всяком случае, инцидент носит экстраординарный характер.

— Это совершенно естественно. В противном случае не было бы никакой необходимости в этом суде, — ответила Ёко.

Ее позиция показалась мне смелой, и я подумал: когда суд закончится и я смогу выйти отсюда, обязательно скажу Ёко, как тронут ее поведением.

— Все же, по моему мнению, — сказал один из философов сонным голосом, — это не совсем так. Не будь суда, не станет и обвиняемого. Не станет обвиняемого, окажется невозможным и преступление. Окажется невозможным преступление, и тогда, даже если появится человек, желающий что-то украсть, он не сможет этого сделать. Следовательно, именно для того, чтобы люди, желающие украсть, свободно могли это сделать, и возникает необходимость в суде.

Раздались аплодисменты. Они были, правда, совсем жиденькие, несмелые, но философ преисполнился самодовольства и заговорил уже не сонным, а бодрым, решительным голосом:

— Таким образом, тот факт, что суд происходит, следует рассматривать как доказательство желания подсудимого, чтобы его признали виновным.

— Что за дурацкая логика! — возмутилась Ёко.

— Издавна известно, что логика — дурацкая штука. И сейчас нет нужды попусту тратить время, изрекая очевидную истину. Свидетельские показания священны, — заявил один из философов, шмыгая носом. — Но даже если обвиняемый и пожелает, чтобы его признали виновным, мы не можем тут же согласиться с ним и заявить: да, виновен. В противном случае, наступление логики будет означать отступление разумного решения вопроса, или, другими словами, наступление своеволия обвиняемого будет означать отступление свидетелей, поэтому в суде, где неукоснительно уважаются свидетельские показания, обвиняемый совсем не обязательно признается виновным, даже если он жаждет этого.

Наконец все это стало невыносимым, и я закричал:

— Я не имею ни малейшего желания, чтобы меня признали виновным!

— Зачем говорить то, чего вы не думаете, — послышался знакомый мне голос. Ужасно плохая дикция — будто у говорившего не было зубов. Может быть, он принадлежал юристу, который до сих пор молчал. — Лживыми показаниями поставить себя в невыгодное положение и этим добиться, чтобы признали виновным, — нас такой уловкой не обманешь.

Возмущенный до глубины души, я так растерялся, что не нашел, что ответить, но тут заговорил другой юрист, и я вовсе лишился возможности продолжить свою мысль.

— Итак, опираясь на принятое нами решение, продолжим допрос свидетеля. Прошу вас.

— Чего тут продолжать? Я считаю весь этот суд дурацкой затеей, — сказала Ёко, но Рыбий Глаз, который, к моему большому удивлению, все это время молчал, ударил кулаком по столу и завопил:

— Поведение свидетельницы — оскорбление суда, граничащее с преступлением! Следует подвергнуть ее перекрестному допросу!

— Да, проведем перекрестный допрос, — сказал юрист. — Я вас спрашиваю: поскольку вы настаиваете на невиновности обвиняемого, не объясните ли причину, позволяющую вам утверждать это?

— Да ее и объяснять-то нечего. Он — Карма-сан.

— Но, согласитесь, довод ваш весьма странный. Какая связь между тем, что обвиняемый — Карма, и тем, что он невиновен? Прошу вас, справьтесь, пожалуйста, в словаре.

— Но ведь Карма — имя существительное собственное. В словаре его не найдешь.

— Замолчите вы наконец, я не к вам обращаюсь!

Послышался шорох перелистываемых страниц — прошло несколько секунд, наполненных ожиданием. Я верил и не верил в то, что Карма — имя, и поэтому с огромным нетерпением ждал результата.

— Нашел. «Карма» на санскрите означает «преступное деяние», — ответил один из философов.

— Таким образом, слова свидетеля противоречат сказанному в словаре. Следовательно, они должны быть расценены как преступное лжесвидетельство.

Я собирался возразить, но голова шла кругом, и я так ничего и не сказал.

— То, что я говорила, — чистая правда! — возмутилась Ёко.

— Но в словаре же ясно написано, — печально сказал юрист.

— Такой словарь не заслуживает доверия!

— Слишком эмоциональное заявление, но его сделала женщина, отнесемся к ней снисходительно.

Раздались аплодисменты. Теперь уже гораздо громче, чем раньше. Откашлявшись, юрист продолжал:

— Если существуют факты, заслуживающие большего доверия, чем словарь, мы с удовольствием послушаем ваше заявление. Прошу вас.