Первая Мировая. Война между Реальностями - Сергей Переслегин

Говоря современным языком, мир 1900-х годов стал многополярным. Это вызвало мировую войну, но это и ускорило все формы развития. «Золотой век» прекрасен, но несколько однообразен. «Серебряный» пугает – и открывает новые горизонты.

Физика все еще описывается в терминах классической науки, бэконовского подхода. Но открыта радиоактивность, выделены в чистом виде полоний и радий, теоретики столкнулись с «ультрафиолетовой катастрофой» при анализе излучения черного тела, что вынудило начать поиски другой физической картины мира. А. Эйнштейн опубликовал свою статью «К электродинамике движущихся тел», и не будет преувеличением сказать, что эта работа изменила привычные человеческие представления о пространстве и времени.

В 1904 году Д. Д. Томпсон предложил первую, еще очень наивную модель атома. Она не имела почти никакого отношения к действительности, но сама по себе идея делимости атома с неизбежностью приводила к мысли об атомной энергии и ее использовании.

Атомная бомба впервые упоминается в романе Г. Уэллса «Мир освобожденный» (1914 г.). Ранее Г. Уэллс предсказал военное использование отравляющих веществ, боевой авиации, когерентного инфракрасного излучения («тепловой луч»), впервые поставил вопрос о путешествиях во времени. Вообще говоря, «Серебряный век» – время первой настоящей научной фантастики, хотя до расцвета этого жанра оставалось полвека.

В Викторианскую эпоху у основной массы населения развитых стран появляется свободное время, и это сразу же изменило политическую жизнь и оказало сильнейшее влияние на развитие культуры. По сегодняшний день «Серебряный век» вспоминается не столько в связи с предстоящей мировой войной или созданием теории относительности, сколько как эпоха расцвета поэзии, музыки, театра, великосветских развлечений, утонченного богатства.

«…Не послевоенные бумажные кредитные билеты, а настоящие золотые луидоры текли в карманы парижских промышленников и коммерсантов. Для всех хватало заказов и работы. Автомобильные фабрики не успевали выполнять наряды на роскошные лимузины, задерживая выпуск военных грузовиков. Автомобили давали возможность богатым людям, не довольствуясь парижскими особняками, давать приемы и в окрестностях, как, например, в таком историческом замке, как Лафферьер, принадлежавшем Эдуарду Ротшильду. Между прочим, в этом замке располагалась в войну 1870 года германская главная квартира, и когда мне предложили расписаться в «Золотой книге» почетных посетителей, то не преминули похвастаться собственноручными подписями Бисмарка и Мольтке.

Не видно было в ту пору на бульварах длинных послевоенных верениц такси, безнадежно поджидающих седоков. Жизнь била таким ключом, что уличное движение, как казалось, дошло до предела. В голову не могло прийти, что всего через несколько недель те же улицы, те же площади опустеют на несколько долгих лет. Портные и модистки могли брать любые цены за новые невиданные модели весенних нарядов и вечерних туалетов. Пресыщенный веселящийся Париж уже не довольствовался французским стилем: в поисках невиданных зрелищ и неиспытанных ощущений его тянуло на экзотизм, и «гвоздем» парижского сезона оказались костюмированные персидские балы. Когда и это приелось, то был устроен бал, превзошедший по богатству все виденное мною на свете, – бал драгоценных камней. Принимавшие в нем участие модницы заранее обменивались своими драгоценностями и превращались каждая в олицетворение того или другого камня. Платье соответствовало цвету украшавших его каменьев.

Красные рубины, зеленые изумруды, васильковые сапфиры, белоснежные, черные и розовые жемчуга сливались в один блестящий фейерверк. Но больше всего ослепляли белые и голубые брильянты. После наших с «нацветом» желтых петербургских брильянтов они подчеркивали лишний раз гонку русских богачей за количеством и размером, а не за качеством.

Светало, когда я вышел с бала и с одним из приглашенных пошел по улицам уже спавшего в этот час города.

– Мне кажется, – сказал я своему спутнику, – что этот бал – последний на нашем веку.

– Почему вы так думаете? – удивился мой собеседник.

– Да только потому, что дальше идти некуда.

Я не знал, что это простое предчувствие окажется пророческим предсказанием конца старого мира» (А. Игнатьев. Пятьдесят лет в строю).

Политическая схема мира

Социопиктограмма «Серебряного века» носит довольно благостный характер. Картина меняется, если сменить масштаб и перейти к анализу локальных противоречий мира 1910-х годов.

Эти противоречия образуют несколько отдельных узлов.

Самым опасным и «долгоиграющим» был европейский узел, основу которого образовывало жесткое и неразрешимое противоречие между Германией и Францией. Франция, хотя она была сама виновата в войне 1870 года, а может быть, именно поэтому, не могла забыть военного поражения, не оставляла мыслей о реванше и превратила аннексию Эльзаса и Лотарингии в своего рода национальную паранойю. Германия же прочно выучила урок: для того, чтобы добиться чего-либо, например, пресловутого «места под солнцем», обязательно нужно разбить Францию.

По мере развития германской промышленности и роста германского военного и торгового флота обострились противоречия между Германией и Великобританией. Марксистская историография считает эти противоречия главной причины войны, что сомнительно. Похоже, у этой войны не было одной главной причины, и она могла разразиться в совершенно иной конфигурации. Хотя бы так: «Война будет, это как пить дать. Сербия и Россия в этой войне нам помогут. Будет драка!

В момент своего пророчества Швейк был прекрасен. Его добродушное лицо вдохновенно сияло, как полная луна. Все у него выходило просто и ясно.

– Может статься, – продолжал он рисовать будущее Австрии, – что на нас в случае войны с Турцией нападут немцы. Ведь немцы с турками заодно. Это такие мерзавцы, других таких в мире не сыщешь. Но мы можем заключить союз с Францией, которая с семьдесят первого года точит зубы на Германию, и все пойдет как по маслу. Война будет, больше я вам не скажу ничего».

Я. Гашек, конечно, издевается, но его шутка геополитически вполне осмысленна.

Политическая картина сложна. Германия находится в союзе с Австро-Венгрией и Италией, но Италия конфликтует с двуединой монархией из-за Далмации. Кроме того, Германия и Австро-Венгрия делят влияние в немецком мире, и не следует думать, что этот вековой спор был решен одной только битвой под Садовой. Великобритания находится в союзе с Францией и Россией, но против России она ведет «большую игру» в Афганистане и Тибете. Кроме того, Англия категорически против перехода Черноморских проливов в руки России, что представляет собой одну из базовых внешнеполитических целей династии Романовых. Наконец, Англия, будучи союзником Японии, оказала последней немалую помощь в проигранной Россией войне, построив и вооружив ее флот. Друг моего врага – мой враг…

Отношения Великобритании и Франции осложняют старые колониальные споры в ходе африканской колониальной гонки.[19]

Франции с Россией особенно нечего делить – Наполеоновские походы и Крымская война стали достоянием истории и, в общем, забыты. Но Франция относится к внутренней политике царизма примерно так же, как современная Европа к внутренней политике Путина. В свою очередь русские элиты подозревают Францию в финансировании революции и укрывательстве революционеров. Это кажется не слишком серьезным, тем не менее нельзя забывать, что французский государственный гимн был в России официально запрещенной «революционной песней».

Но противоречия внутри Антанты образовывали баланс, да к тому же каждая из стран «Сердечного согласия» имела все-таки больше претензий к Германии или Австро-Венгрии, чем к другу, и «европейский узел» пришел к зафиксированной международными соглашениями ситуации «Антанта против Тройственного союза».

В рамках этого базового конфликта сформировались еще два узла – Российский и Балканский, сцепленные между собой союзом России и Сербии. Россия конфликтует, как уже говорилось, с Францией и Великобританией. С Японией, английской союзницей, она неудачно воевала. Порт-Артур и половина Сахалина, конечно, не Эльзас-Лотарингия, но потеря территории остается в политической памяти надолго.

Россия постоянно воюет с Турцией – за период 1568–1914 гг. таких войн насчитывается одиннадцать. Россия не скрывает, что целью ее восточной политики являются Черноморские проливы и Константинополь – крест на Святой Софии.