Но кому уподоблю род сей? - Евгений Поляков

Но взглянем тут на учение Апостола Павла, который пишет Коринфянам: «Братия! не будьте дети умом: на злое будьте младенцы, а по уму будьте совершеннолетни.» (1 Кор 14:20). Можем ли мы прикидываться не замечающими, что то, к чему призывает и чего требует Апостол, совершенно идентично слову Иисуса быть чистыми на зло, как голуби, младенцы, по уму же быть совершеннолетними, мудрыми, как змии - Требование Павла сформулировано совершенно недвусмысленно, и в другом месте он призывает: «Не будьте нерассудительны...» (Еф 5:17).

Однако весьма уместен вопрос: зачем обладать совершенным разумом, если то, что предлежит сему уму для познания, для того, чтобы быть вмещенным, является простым? Если все, что требует познания, разумения, просто, то о чем и рассуждать? Напротив, кажется, что сие надо не рассуждая принять. К чему и как можно следовать завету Призывающего? Ведь младенцами Павел повелевает быть лишь на зло.

Идя в наших рассуждениях далее, мы не можем пропустить и таких слов Павла: «Надлежит быть и разномыслиям между вами. дабы открылись между вами искусные.» (1 Кор 11:19). И тут мы должны прежде всего пояснить, что разномыслия, фигурирующие в синодальном переводе, суть только один из вариантов перевода на русский язык слова, написанного Павлом. Причем еще не худший вариант, ибо в иноязычных переводах на месте разномыслии стоит нечто совсем иное — «партии». Отчего сии разномыслия? — Да оттого, что самый простой вариант перевода может присниться апологетам простоты лишь в кошмарном сне, ибо Павел использует слово αιρεσις — ересь: «Надлежит быть и ересям между вами, дабы открылись между вами искусные.» Кое-кто готов утешиться в данном случае тем объяснением, что мол значение слова «ереси» сильно изменилось со времен Павла, и он понимал под этим нечто отличающееся от того, во что превратилось это понятие в средние века. Такие соображения может приводить только тот, кто закрывает глаза на употребление этого слова во времена раннего христианства, — взять хотя бы известное сочинение второго века «Против ересей» Иринея Лионского.

Впрочем, о ересях и о Иринее можно было бы пока и промолчать, ибо для нашей нынешней темы не особенно важно, надлежит ли быть сим разномыслиям или нет. Мы обращаем внимание на иное: Павел говорит об искусности, ибо искусным должно открыться. А о какой искусности может идти речь в чем-либо простом? Много ли можно привести примеров занятий, которые были бы и простыми, и одновременно требующими искусности? — Да таких просто нет, наоборот, — искусность потребна только в чем-то сложном.

Мы начали наш рассказ неточностью перевода, но могут нам встретиться и явные фальсификации. Одну таковую мы и хотим теперь же предложить вниманию читателя. Мы говорим о фрагменте первого послания Апостола Павла к Коринфянам, где мы вновь встретимся с мудрым змием: «Боюсь, чтобы, как змий хитростью своею прельстил Еву, так и ваши умы не повредились, [уклонившись] от простоты во Христе.» (2 Кор 11:3).

Согласно нашей договоренности, введенные переводчиками для «ясности речи» слова, которые отсутствуют в греческом оригинале. взяты нами в квадратные скобки. Но обращает на себя внимание, что тут добавление слова «уклонившись» не просто не вносит ясности и искажает смысл сказанного Павлом, но и вовсе меняет его на противоположный. Однако без добавления сего слова мысль Павла звучит для защищающих простоту христианства в лучшем случае неудобопонятно, а в худшем просто еретически: «Боюсь, чтобы, как змий хитростью своею прельстил Еву, так и ваши умы не повредились от простоты во Христе.» Встав на точку зрения традиционного христианства, и на самом деле трудно, даже невозможно понять, что же могло бы означать в устах Павла повреждение ума от простоты. Безумство, вызванное чрезмерной сложностью, было бы еще понятно, но безумство от простоты?..

Однако настолько ли уж несовершен и невежествен Павел в слове (2 Кор 11:6), чтобы нуждаться в помощи редакторов и корректоров? Позволим себе предположить, что он вовсе в таковых не нуждался, и, исходя из богодухновенности всего Писания, рассмотрим сказанное Павлом в том виде, как он это и написал.

В анализе сего положения нам следует обратить внимание, что повреждение ума уподобляется прельщению хитростью. По нельзя не заметить, хитрость никак не сможет достичь своих целей, ежели предстанет пред обольщаемым в своем истинном обличий. Она может рассчитывать на успех лишь в том случае, когда объект обольщения хитростью примет ее за ее же прямую противоположность — чистоту, искренность, простоту.

Все это необходимо помнить, чтобы понять, что, прельщая Еву хитростью, змий именно потому добился успеха, что смог выставит хитрость свою как простоту. Эти наши рассуждения играют существенную роль в системе подобий, выстроенных Павлом: производящая впечатление простоты хитрость змея и кажущаяся в букве Учения «простота во Христе», ибо и последняя может (а для многих столь же успешно, как и для Евы змий) послужить соблазном при несовершеннолетии но уму.

Ведь во Иисусе Христе суть две «простоты». Одна из них — традиционная простота, простота но букве. Она влечет за собой при восхождении от дольнего к горнему невообразимые и умножающиеся антиномии, противоречия, абсурды, разномыслия, многие из коих даже по мнениюих же апологетов не подлежат тому, чтобы получить хотя бы смутную и призрачную надежду быть понятыми человеком, каким бы совершеннолетним по уму он ни был. Сии противоречия возникают и в букве, и в духе. Именно сия-то простота является предметом предостережения Апостола.

Существует и другая простота во Христе — простота по духу, и истинность ее потому истинна, что не проявляется в необходимости усложнений ни в духе, ни по букве после того, как буква изъяснена.

Итак, мог ли Павел опасаться, что умы слушающих повредятся от истинной простоты? Напротив, та простота, хитрость которой заключена в соблазнительной простоте буквального понимания слова Божия, как раз и составляет предмет опасений Апостола, ибо многие, последовав сему, стали жертвами соблазна сей хитрости, которая, прикинувшись действительной простотой, прельстила и повредила умы многих. Так что Павлу было чего опасаться и было от чего предостерегать. Многие ли услышали его предостережения ?

«Кому уподоблю род сей?

Он подобен детям, которые сидят на улице

и, обращаясь к своим товарищам, говорят:

мы играли вам на свирели, и вы не плясали;

мы пели вам печальные песни и вы не рыдали.»

Кстати, в только что упомянутых словах Иисуса (Мф 11:16.17) тоже фигурируют дети. Однако тут уподобление детям звучит уже не так лестно и привлекательно, как это было в самом начале. И оказывается, что дитя может быть не только образом чистоты, но и символом пустозвонства и напрасной суеты. Столь тонки бывают грани в предмете, который мы собираемся изучать. И надо ли отдельно изъяснять, какую простоту выбираем мы? Надо ли говорить, что тому, кто захочет последовать за нами, очень пригодятся его умственные способности, а тот, кто ленив умом, пусть лучше почитает что-либо полегче.

К Библии, даже признавая ее, как это делаем и мы, главной своей книгой, можно относиться по-разному — по-разному с точки зрения ее единства, богодухновенности, доступности восприятия ее лексических конструкций широкой публикой и тому подобного. Однако в некоторых вопросах христианский мир пришел к завидному внеконфессиональному единству. Подобное единство достигнуто в принципе самого подхода к Священному Писанию, при коем истолкование библейских текстов строится на тех фрагментах, которые, как может показаться, вовсе не нуждаются ни в каком истолковании. Безусловно, такими фрагментами нельзя пренебречь, однако определенный недостаток сего подхода заключен в том, что некоторые иные фрагменты остаются не поддающейся никакому истолкованию бессмыслицей, дающей обильную пищу для антихристианской критики. Выводы, являющиеся результатом этой критики, лежат в пределах от утверждения о полной абсурдности учения Христа до попыток доказательства античеловечности Его учения. И правоверному богослову в качестве единственного способа уйти от абсурда не остается ничего Другого, как только игнорировать такие фрагменты, что также не может быть почтено добросовестным принципом. Есть, правда, и те, кто гордится своим скудоумием и настаивают на абсурде, но о них мы успеем еще поговорить отдельно.

К Библии можно подходить и иначе, обращая особое внимание на места, вызывающие наибольшие трудности в понимании, а таковых в Священном Писании предостаточно. Именно о них-то мы и будем говорить в нашей книге, так что читатель сможет самостоятельно решить, насколько прав был Александр Сергеевич Пушкин, писавший о Библии: «Есть книга, коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедано во всех концах земли....» Сумев истолковать неясные места, мы сможем после даже на «очевидные» и кажущиеся и без того ясными фрагменты взглянуть совершенно по-новому, — настолько по-новому, что прежнее толкование покажется нам просто-напросто детским лепетом.