Как Ельцин стал президентом. Записки первого помощника - Лев Суханов

Однако у меня на этот счет было совершенно другое мнение. Ельцин тогда не проиграл, а крупно выиграл: он публично, на глазах всей страны, задрал партии подол и дал ей хорошего шлепка. Правда, та тоже взбрыкнула и ненароком задела пяткой смутьяна. Было, конечно, больно, и, наверное, от боли смутьян недооценил свой успех и позволил себе раскиснуть.

Реакция на дуэль Ельцина с Лигачевым была в Госстрое однозначной: «Ну и разделал Лигачев нашего… Ну Егор врезал… Тоже мне Каменев нашелся, реабилитации захотел…» В нашем офисе Ельцина многие ненавидели, да и за что им было любить человека, покусившегося на их спецпайки и спецпривилегии.

Ельцин в своем выступлении на конференции указал людям «нарыв» и инструмент, с помощью которого этот нарыв можно вскрыть. К нам в Госстрой письма и телеграммы пошли пачками. Звонили со всех концов страны — поддерживали. Пользуясь боксерской терминологией, Ельцин в летне-осеннем «раунде» нанес своему противнику несколько мощных апперкотов и, хотя сам пропустил «прямой», — вышел все же в «следующий круг». Только надо было хорошенько отдышаться. И Ельцин, в июле 1988 года, отправился на отдых в Юрмалу, в правительственный санаторий «Рижский залив».

Первое интервью

Лето 1988 года на Рижском взморье стояло просто превосходное. Насколько мне известно, это была не первая поездка Бориса Николаевича в Латвию, где ему очень нравилось. Он много играл в теннис, бадминтон, купался.

Однажды, когда он гулял с Наиной Иосифовной среди разноцветных торговых палаток, к нему подошел корреспондент газеты «Юрмала». Борис Николаевич со свойственной ему дотошностью расспросил журналиста — кто он, в какой газете работает, о чем может дать интервью и т. д. В разговор, однако, вмешалась Наина Иосифовна и сказала, что, может, пока не стоит связываться с газетами, ибо у Ельцина и так много хлопот с Соломенцевым.

— Да ладно, ничего страшного, — махнул рукой Ельцин и назначил корреспонденту день встречи.

Позже в своей «Исповеди» он рассказал о том, как после бесцеремонного замалчивания нашей прессой его имени, он дал два интервью западным агентствам, что и вызвало жгучую «ревность» в ЦК. После этого его пригласил к себе «на ковер» Соломенцев и, видимо, по инерции хотел «надрать уши» диссиденту из Госстроя, однако тот сам, перейдя в атаку, сделал хорошую выволочку председателю КПК. Со слов шефа известно, что он тогда говорил на Старой площади: партия, дескать, лишила его законного права обращаться в средства массовой информации, что совершенно недопустимо и антиконституционно. «Каждый человек, — сказал он, — имеет право на свободу слова, тем более когда сама партия провозгласила политику гласности. Или это голая пропаганда, рассчитанная на наивный Запад?»

Конечно, престарелый номенклатурщик Соломенцев понимал всю тщетность призывов к Ельцину быть сдержаннее в отношении «вражеских голосов». Хотя он и не мог не знать, что средства массовой информации страны сделали все возможное, чтобы похоронить имя опального свердловчанина под глыбами своих многомиллионных тиражей. Обкомы, райкомы, парткомы предприятий, отвечающие за свои печатные органы, были зорки и бдительны. Ни одна строчка о Ельцине в печать не просачивалась. Еще перед отъездом в Латвию он дал интервью журналу «Огонек» и АПН, но оба они так и не увидели света.

Особый разговор о Полторанине — бывшем редакторе газеты «Московская правда», которого Ельцин назначил на эту должность, став первым секретарем МГК. До этого Полторанин был сотрудником газеты «Правда». И, справедливости ради, хочу засвидетельствовать: этот человек сделал многое для развития гласности. В «Московской правде» в «эпоху» Ельцина практически не было запретных тем, и такие материалы, как «Кареты у подъезда», сделали бы честь любому изданию.

И когда убрали Ельцина с поста первого секретаря МГК, то, естественно, вынужден был уйти и Полторанин. Он перешел работать в АПН.

Часто бывал в Госстрое, они встречались в кабинете и на даче Ельцина, вели конфиденциальные беседы, и однажды Борис Николаевич сказал мне, что он дал Полторанину пространное интервью. И более того, с вероятным выходом его за рубеж, чему будет способствовать редакция газеты «Московские новости». При нашей-то цензуре — дело фантастическое!

Ельцин, однако, очень ждал этого материала, который он считал в какой-то степени программным. Но пришел месяц, второй, третий, а интервью ни в одном издании так и не появилось.

Мы стали разыскивать Полторанина, и вскоре Ельцин окончательно понял — интервью не будет опубликовано. Но в какой-то степени Полторанин исправил ситуацию: он сам дал интервью итальянской газете (по-моему, «Републике»), подвергнув беспощадной критике руководство Политбюро и одновременно постарался честно сказать о Ельцине.

…Так вот, когда к нему подошел корреспондент газеты «Юрмала», Ельцин тоже не очень обольщался на его счет. И тем не менее, блокируемый аппаратом и лишенный всякой возможности использовать прессу в качестве широкой трибуны, он пошел на контакт с местным журналистом. И хотя у редактора «Юрмалы» тоже были потом свои сложности с горкомом партии, интервью все же опубликовали в полном объеме. И не только в газете «Юрмала», но и в расходящейся по всему Союзу «Советской молодежи». Это была спланированная одновременная акция двух газет. Интерес к «новой информации» о Ельцине был огромен: интервью перепечатывали и пересылали люди, уже угадывающие в Ельцине будущего демократического лидера.

В Госстрое юрмальскую газету мы тоже распечатали на ксероксе и разослали по разным регионам России, уже тогда понимая, что грядут серьезные изменения в выборной системе, когда каждое публично произнесенное слово будет решать очень и очень многое.

Правда, для некоторых газет перепечатка из «Юрмалы» и «Советской молодежи» кончилась печально. Например, тираж иркутской газеты «Советская молодежь» с перепечаткой из латвийской тезки по приказу обкома был полностью уничтожен. В Кировской области такая же участь постигла другую молодежную газету. А всего около ста сорока изданий, больших и малых, перепечатали интервью с Ельциным, которое в свою очередь копировалось и в сотнях тысяч экземпляров разлеталось по стране.

В декабре 1988 года такую же перепечатку сделал журнал АПН «Спутник», расходящийся в сто стран мира. Но здесь была одна тонкость. Дело в том, что Горбачев (в декабре) готовился к поездке в США, и ему нужно было «алиби» в отношении опального Ельцина. Не было ни одной пресс-конференции, ни одной официальной встречи, чтобы у него кто-то не поинтересовался: какова судьба отставного Ельцина? То был срочный засыл в почти готовый «Спутник», что говорило о росте популярности Бориса Ельцина, с которой партийным боссам уже следовало считаться.

Конечно, такое интервью могло бы появиться и раньше в советской прессе, но верноподданные редактора и их хозяева в обкомовских и районных «белых домах», словно церберы, зорко несли свою службу.

Интервью в латвийских газетах было серьезным прорывом в заговоре молчания вокруг имени Ельцина. Оно как бы удесятерило «вес» его выступления на XIX партконференции, развеяло многие сомнения, укрепило веру сторонников демократических преобразований.

В сентябре мне позвонил секретарь комсомольской организации Московской Высшей комсомольской школы Юрий Раптанов. Борис Ельцин получил от него неожиданное приглашение выступить перед слушателями школы. Я помню тот момент. Борис Николаевич был тогда в сером пуловере, в очках — выглядел как-то по-домашнему. После моих слов о звонке Рапта-нова он весь преобразился, глаза загорелись, и он, засунув руки в карманы, стал ходить по кабинету и вслух рассуждать: «Ну как, Лев, осилим?» Только благодаря настойчивости Юрия Раптанова и состоялась та встреча…

Я позвонил Раптанову и сказал ему, что мой шеф в принципе согласен выступить, только просил поставить в известность секретаря парторганизации и руководство ВКШ. Впрочем, секретарю парторганизации я позвонил сам, но вразумительного ответа от него так и не получил. Конечно, я понимал его затруднения: жил себе человек спокойно и вдруг — на голову Ельцин. Словом, не сказал ни «да», ни «нет». Хотя я уже знал, что в школу звонили из ЦК КПСС и руководству была дана четкая установка: делайте, мол, что хотите, но чтобы встреча с Ельциным не состоялась. Отсюда и невнятица партийного секретаря. Я понял, что в ВКШ быстренько ищут какую-нибудь зацепку, чтобы нас отфутболить. Что делать? Советуемся с Ельциным — может, ему самому съездить в школу и поговорить с руководством?

Здесь я должен объяснить, почему мы ухватились за возможность выступить в ВКШ. По сути, все ее слушатели — будущие работники так называемого идеологического фронта. Значит, скоро они разъедутся по стране и понесут в «массы» то, чему их научили и чем они сами запаслись в этой школе. Резерв партии — каков он будет? Тогда, разумеется, никому из нас не могло прийти в голову, что «руководящая и направляющая сила» вскоре вообще уйдет в небытие..