Не промахнись, снайпер! - Владимир Першанин

У фрицев действительно много минометов, однако наши бойцы придумали хитрое укрытие, «лисью нору», которая спасает человека даже при попадании мины в траншею. И тут же трофейным ножом чертил на земле схему «лисьей норы» — ямы в стене, которые действительно во многих случаях спасали от осколков.

— Правда, что вы из винтовки танк подбили? — спросил как-то меня рыжий парень из Саратова Гриша Маковей.

— Нет. Немецкий танк даже из бронебойного ружья подбить очень не просто. Я уложил механика-водителя, который вылез по нужде, а самое главное сделали бойцы нашей роты. Покойный старшина Горбуль «лимонку» удачно бросил, а товарищ Чистяков и сержант Осин через смотровые щели командира танка застрелили. Но нам эта победа шести человек погибших стоила, а седьмой от раны к вечеру умер.

Посыпались вопросы, и мне поневоле пришлось рассказать ту историю. Все бы ничего, но я упомянул, как немцы, прячась за броней, безнаказанно расстреливали наших бойцов, а мы сидели в сарае-ловушке. История не вышла за пределы взвода, но вызвала неожиданную реакцию младшего лейтенанта Егорова.

Он вызвал меня к Чистякову и высказал все, что думает. О том, что я никудышный командир отделения, заигрываю с подчиненными. Распустил язык и рассказываю идиотскую историю, как фашисты безнаказанно расстреливали убегающих, словно зайцы, красноармейцев.

— А потом этот меткий стрелок ухлопал механика-водителя, который случайно высунулся, и всех спас. В общем, снайпер-герой, а остальные в дерьме. Трусы и беглецы. Хвастун, а еще в сержантах ходит!

От обиды у меня затряслись руки, как в тот раз, когда я целился в механика-водителя. И хуже всего, что молчал командир роты Чистяков. Даже усмехался как-то нехорошо.

— Ладно, товарищ младший лейтенант, не разводи истерику, — наконец сказал он. Я понял, что Чистяков недоволен взводным, но продолжать разговор в моем присутствии не стал. — Иди, Егоров, занимайся с отделением.

Я уходил, с горечью рассуждая, что даже ротный не сказал в мою защиту ни одного слова. Тут, как назло, из взвода сбежали двое новобранцев, в том числе один из моего отделения. Хотя их вскоре задержали (искал весь батальон и комендантская рота), я снова имел неприятный разговор с Егоровым, которого вызывали в особый отдел. Расспрашивали про дезертира и других бойцов, ведутся ли пораженческие разговоры во взводе. Думаю, Егоров что-то наплел про меня, но Чистяков сумел все уладить. Через пару дней он вызвал меня к себе. Присутствовал и Максим Усов, назначенный помощником командира взвода.

— Слушай, Федя, твой рассказ о том, как немцы расстреливали убегавших бойцов, может плохо кончиться.

— Не убегавших, а прорывавшихся к своим, — угрюмо поправил я. — Они все с винтовками шли, чтобы дальше воевать.

— Теперь это уже не имеет значения. Егоров на тебя крепко обозлен, особенно после беседы с особистами. Пока он меня побаивается, но может вытряхнуть весь мусор и тебя крайним сделать. Диверсант в ротные рвется, две вакантные должности в полку имеются. Он один из кандидатов, а тут дезертирство. Сразу двое из его взвода. Очень просто в стрелочники попадешь, да еще пораженческие разговоры припишут.

— Не дураки же они, чтобы всякой ерунде верить, — вскинулся Максим Усов.

— Поверят. Немцы два дня назад Дон форсировали возле Новой Калитвы. Наши отступают, сейчас только виновных подавай. В роте тебе оставаться нельзя. Как смотришь на то, что мы направим тебя на снайперские курсы?

— Гоните из роты?

— Спасаем, много ты лишнего наговорил.

— На хрен мне такое спасение! К ребятам привык, сами же отделением командовать назначили. Показатели не хуже других, а может, и получше.

— Я тебя из роты не гоню. Сержант ты хороший и воевал нормально. Хотел к награде представить, но какая, к черту, награда! На фронте вон что творится. А курсы организованы при нашем корпусе. В случае чего я тебя успею выдернуть. Снайперы в батальоне нужны.

Глава 2.

ВТОРОЙ ВЫСТРЕЛ

И все же, собирая свои немудреные вещички, я больше обижался на Чистякова, чем на самолюбивого взводного. Я просто не представлял обстановку, которая творилась в тот период на южном крыле фронта. Иначе как хаосом ее назвать было трудно. Мы еще не успели прийти в себя от харьковской трагедии, где, по разным данным, потеряли убитыми и взятыми в плен до полумиллиона человек (об этом не сообщалось много лет), а немцы, форсировав Дон, продвигались к Сталинграду. В обстановке нервозности, повального дезертирства (было, и никуда его не вычеркнешь!) Чистяков решил избавить меня от ненужных дрязг. Конечно, он понимал, что переформировка не продлится долго, полк снова скоро уйдет на передовую. Ну а учеба позволит мне какое-то время остаться в тылу.

В приказе предлагалось направлять на трехмесячные курсы снайперов наиболее подготовленных, политически надежных бойцов и сержантов, имеющих хорошие показатели в стрельбе и желательно боевой опыт. Обдумав все, я понял, что это не худший вариант, если только не тормознут особисты. Но характеристики на меня и Григория Маковея, стрелка-спортсмена, готовил лично Чистяков. Взводный Егоров не вмешивался. Он был доволен, что я ухожу из взвода, а у особистов хватало других дел.

В учебном лагере корпуса, расположенного километрах в семи от моего полка, проходили подготовку пулеметчики, бронебойщики, связисты. Снайперский взвод сформировали впервые. Набралось нас человек тридцать пять. Были и фронтовики, и новички, призванные совсем недавно. Всего — три отделения.

Дело начинали новое, материальная база взвода состояла в основном из обычных трехлинеек. Снайперских винтовок имелось не более десятка: «мосинки», две-три самозарядки Токарева и даже трофейная польская винтовка с дорогим ореховым прикладом, явно принадлежавшая офицеру. Имелась также пара винтовок с раздвижным металлическим прицелом, но без оптики. Считалось, что, сдвигая металлические кольца до нужного диаметра, можно обойтись без оптических стекол. К счастью, это странное оружие вскоре убрали. Кому не достались снайперские винтовки, временно пользовались обычными.

Насколько я мог понять за время службы, снайперское дело в Красной Армии широко не внедрялось. Хотя после финской войны о снайперах заговорили. Я сам читал в газете «Красная Звезда» о том, что «кукушки» стрельбой из укрытий наносили «определенный урон» нашим войскам. Но командиры и бойцы быстро научились с ними бороться и уничтожали «кукушек» метким пулеметным и ружейным огнем. Ну, и шли рассуждения о повышенном уровне стрелковой подготовки в пехотных частях, внедрении специальных винтовок с оптическими прицелами.

Статья показалась мне расплывчатой, видно, автор имел слабое представление о снайперах, а термин «специальные винтовки» вызывал усмешку. В 1311-м пехотном полку снайперов я не видел. Возможно, в сорок первом — сорок втором годах было не до того. Зато немецкие снайперы появлялись на любом участке. Это они отучили многих наших командиров расхаживать на переднем крае в фуражках. За фуражками охотились, и вскоре лейтенанты и капитаны стали носить обычные солдатские пилотки. Ну а командиры рангом выше (особенно полковники и генералы) к передовой и близко не подходили. Берег ли себя. Для них и блиндажи рыли очень глубокие, с мощным накатом из рельсов и бревен. Ну, об этом расскажу отдельно. А пока я втягивался в новую жизнь. Рассудив, воспринял назначение как повышение по службе. Да и само слово «снайпер» было окружено ореолом загадочности и особенного положения в армии. Это уже не пехота, а нечто большее. Охотник на фашистских офицеров, наблюдателей, пулеметчиков. Куда интереснее, чем высиживать сутками напролет в траншеях.

Вначале у нас проверили зрение и слух. Из-за слабого слуха (следствие контузии) два человека были отсеяны. Остальных разместили в трех брезентовых палатках. Они казались намного уютнее, чем сырые полутемные землянки, но зато так нагревались на солнце, что часов до девяти вечера находиться в них было просто невозможно. Лишь спустя несколько дней догадались поднять нижние края брезента, получился хоть какой-то сквозняк. Командир взвода, лейтенант Белых Михаил Евдокимович, мне сразу пришелся по душе. Во-первых, тем, что уделил каждому курсанту какое-то время для личной беседы. Расспросил и меня, чем занимался до войны, кто родители. Знал он и о моем удачном выстреле в немецкого танкиста.

— До него не так и далеко было, — заскромничал я. — Метров сто или чуть больше.

— Недалеко, — согласился лейтенант. — На полигоне будем учиться поражать цели за пятьсот-восемьсот метров. Только любое попадание во время боя дается куда труднее, чем стрельбище. По себе, наверное, знаешь?

— Знаю. Мы ведь отход полка прикрывали, стрелять много пришлось. Когда в тебя пулемет бьет, руки трясутся и про прицел забываешь. Потом ничего, успокаиваешься.