Цена счастья - Анджела Шайвли

Я не хочу сказать, что Фарамон д'Эшогет выглядел привлекательнее, чем его брат, — оба были очень привлекательны, — но он производил впечатление более энергичного и веселого человека. Не было сомнения, что он проще в общении, чем Брайан, и его открытость вызывала ответное чувство. Кроме того, Фарамон был мне ближе по возрасту. Когда Алан уезжал из Квебека, Фарамон был еще маленьким мальчиком, маленьким братиком. Как раз из-за этого чувствительного и переполненного фантазиями ребенка больше всего и беспокоился Алан, так как оставлял его на произвол «гиен». «Они сломают его, перемелют и превратят неизвестно во что», — сказал он тогда. Однако же теперь Фарамон выглядел достаточно оптимистично и респектабельно.

В течение нескольких мгновений он разглядывал меня так внимательно, как если бы никогда прежде ему не приходилось видеть женщин. «Что он себе позволяет?» — сердито подумала я, не выказывая, однако, никаких внешних признаков недовольства. Откровенно говоря, я надеялась произвести выгодное впечатление на оставшихся в живых членов семьи. И тут, словно отражение моих мыслей, на лице Фарамона появилась улыбка — такая лучистая и такая неотразимая, что я не смогла удержаться от ответной улыбки.

— Ага, — сказал он, — это, по всей видимости, Леонора.

У него был небольшой акцент, который не производил неприятного впечатления и звучал явно по-французски.

— Ну что за приятный сюрприз! Кто бы мог подумать, что наша давно потерянная невестка так молода и хороша собой! — игриво продолжил Фарамон.

Затем он подошел и поцеловал меня в обе щеки. Он наверняка собирался поприветствовать таким же образом и Майкла, но тот только еще глубже спрятал свое лицо в моей юбке и пробормотал что-то протестующее.

Мои извинения Фарамон прекратил милой улыбкой.

— Ну о чем тут говорить, — заметил он. — Я прекрасно знаю, что англосаксы считают недостойным демонстрировать свои чувства, обнимать других мужчин и вообще вести себя как нормальные люди. Но ведь мы потом изменим все это, правда?

Он потрепал Майкла по волосам, в результате чего мальчик лишь теснее прижался ко мне. Скорее всего, в его ушах легкомысленно брошенные дядюшкой слова прозвучали как некая угроза.

Фарамон обратился к брату и в его тоне слышалось недовольство, пока он что-то выговаривал ему. И хотя я понимала далеко не каждое слово, мне было ясно, что он говорил на литературном французском. Я поняла, например, что «мама» уже ждет с нетерпением и что она уже рассердилась на то, что к ней сразу же не привели ее «petit fils»[5] и «англичанку». Я могла ее понять. Не радовало меня во всем этом только то, что меня величали «англичанкой».

— Вы простите, пожалуйста, — сказал по-английски Фарамон и при этом вновь улыбнулся мне. — Я понимаю, что это страшно невежливо, но мы сейчас как раз переживаем небольшой семейный кризис. Впрочем, это не следует воспринимать очень трагично, поскольку у нас и дня не проходит без кризисов... Мы бы без них просто скучали. Ну а теперь, не хотите ли пройти со мной?

Брайан во время монолога своего брата откровенно наблюдал за мною.

— А тебе, дорогой мой Фарамон, не приходила в голову мысль, — поинтересовался он, — что мы тут не единственные, кто владеет несколькими языками?

— Вы говорите по-французски, Леонора? Да это же великолепно! Как это обрадует маму!

И Фарамон поспешил обрушить на меня шквал яростно выскакивавших из его рта слов, но я почти ничего не поняла из сказанного.

Молодой человек рассмеялся.

— Теперь установлено абсолютно точно, что французский нашей очаровательной невестки хотя и должен звучать великолепно, но, тем не менее, едва ли достаточен для общения с нею.

А для меня было так же очевидно, что он рад этому обстоятельству, хотя и пытается разыграть разочарование.

3

Маделон д'Эшогет была моей свекровью в течение девяти лет, но в этот вечер мы встретились с нею впервые. Встреча состоялась в гигантском по своим размерам и потрясающем своей обстановкой салоне, который в гораздо большей степени приличествовал бы какому-нибудь музею, но никак не личной комнате в частном доме. Хотя, с другой стороны, называть этот замок частным домом было бы, пожалуй, не совсем правильно.

— Не позволяйте запугать себя, — нашептывал мне Фарамон, когда мы вчетвером этакой процессией шествовали по длинному абиссинскому ковру в другой конец комнаты, где старая дама величественно восседала в своем кресле. — Мама как раз этого и добивается. Обычно семья в подобных случаях собирается в розовом салоне, но сегодня она явно намеревается в полной мере продемонстрировать свои наихудшие стороны.

В высоком резном деревянном кресле, выглядевшем еще старше, чем сам замок, Маделон д'Эшогет всем своим видом вызывала ужас. Кресло на самом деле было очень старым. Потом мне рассказывали, что оно было изготовлено в двенадцатом веке, в то время как сам замок был построен лишь в восемнадцатом, хотя и стилизован под норманнскую крепость двенадцатого столетия. Кресло же было настоящим реликтом одного из норманнских замков, принадлежавших кому-то из предков д'Эшогетов.

— Мой прадед выкупил практически все из того замка во Франции, — сообщил мне Фарамон. — А потом путем неимоверных усилий и колоссальных затрат переправил вещи сюда, включая и целую кучу всевозможных мелких ценностей, которые ему удалось собрать среди представителей тамошней обедневшей знати.

Как выяснилось позже, Фарамон испытывал мало почтения к «славным традициям», которые так много значили для других членов его семьи. Он полагал, что д'Эшогеты с их стилем жизни в условиях двадцатого века являются явным анахронизмом. И точно так же были они анахронизмом и в девятнадцатом веке, — а точнее говоря, с тех самых пор, как нога первого из д'Эшогетов вступила на канадскую землю.

Во всяком случае, для меня с первого взгляда стало ясным, что мадам д'Эшогет анахронизм из анахронизмов. В тот первый вечер, когда я ее увидела, она была одета в черное шелковое платье, украшенное сказочно красивыми бриллиантами. И они наверняка были настоящими, не могло быть даже мысли о том, что мадам д'Эшогет может носить модную бижутерию. С небольшой головой и коротко подстриженными снежно-белыми волосами она выглядела настоящей королевой. И когда она протянула мне руку, я вдруг поняла, что мне следует поцеловать ее.

Однако я ограничилась тем, что скромно подала ей свою руку. То же проделал и Майкл. Она же притянула его к себе и поцеловала в лоб. Как ни странно, это ему понравилось. Во всяком случае, процедуру знакомства он перенес спокойно, без протестов. Майкл даже не покривился, когда она сказала: