После капитализма. Будущее западной цивилизации - Константин Фрумкин

России удалось создать свою империю в том числе и потому — или, точнее, «в связи с тем», — что ей был дан исторический шанс быть цивилизатором и модернизатором для многих народов и территорий. Однако этот шанс был использован Россией, потому что она сама активно впитывала европейское просвещение. Сегодня же и среди пишущей братии, и в политических кругах иногда бытуют странные настроения, что можно руками и ногами отбиваться от всего лучшего, что наработано западной практикой, и одновременно ждать, что на нас, как божий дар и как нефтяные цены, с неба падет роль «лидера» и «сверхдержавы». Пока наши государственники пребывают в этой мечтательности, Казахстан обгоняет Россию по многим важнейшим реформам, например, реформе железных дорог, или по принятию некоторых законов, касающихся фондового рынка. Если раньше мы могли говорить, что «зато в России лучше, чем в Казахстане, с демократией и свободной прессой», то теперь и по этому критерию позиции двух стран сравнялись. Россия все более вписывается в роль объекта, а не субъекта исторического процесса, в роль «сырья» истории, и не потому, что она бедна или слаба, а потому, что в существующем сегодня на мировой арене раскладе она скорее может играть роль просвещаемого, чем просветителя.

Лидером сегодня является тот, кто берет на себя роль «учителя» для будущих наследников западной цивилизации.

Часть 2. Что будет после капитализма?

«Ноосферный социализм»

Отвращение к капитализму остается неотъемлемой частью культурного наследия, доставшегося от Советского Союза. Не стоит забывать, что марксизм обладал и обладает огромным обаянием и был еще неоцененной во всей своей громадности интеллектуально-воспитательной силой.

Поэтому крушение социалистической экономики не сопровождалось столь же основательным крушением марксистской идеологии — других интеллектуалов и в особенности других преподавателей гуманитарных дисциплин в ВУЗах в России просто не было. Люди, чье сознание было преобразовано многими десятилетиями господства одной идеологии, никуда не делись, а среди преподавателей высшей школы концентрация тайных или даже бессознательных адептов марксизма была особенно велика. Ну а эти преподаватели готовили себе достойную смену.

С таким наследием российская культура не может не быть в значительной степени «социалистической» и «антикапиталистической».

В пространстве современной русскоязычной общественной мысли можно отыскать взгляды сторонников более или менее ортодоксального марксизма-ленинизма, сохранивших свои подходы к истории в почти полной неприкосновенности с советского времени. О манерах авторов этого типа стоит сказать — без оценки, только ради констатации факта — то же, что говорили о французских аристократах эпохи реставрации: «они ничего не забыли и ничему не научились». Для анализа современной ситуации в мире современные марксисты считают вполне достаточным ссылаться на Маркса, Ленина, и — в качестве особого интеллектуального изыска — на Розу Люксембург. Ничего нового за последние 100 лет, по их мнению, в мире открыто не было. Есть авторы, которые находят уместным теперь, с двадцатилетним перерывом публиковать свои монографии о политической экономии социализма, которые в свое время не были опубликованы из-за наступившей перестройки.

Для авторов этого типа никакой загадки в вопросе «что может быть после капитализма» нет, поскольку ответ на этот вопрос хорошо знали еще большевики в начале XX века, и к их знаниям можно добавить лишь некоторые новые аргументы вроде экологического кризиса капитализма или слов о кризисе «фаустовской цивилизации», то есть и Шпенглер оказывается на стороне Ленина.

Капитализм должен сменить социализм, социалистическая революция 1917 года есть первая ласточка этой глобальной трансформации, ну а крушение мировой социалистической системы — это просто случайность, временное отступление, недоразумение, порожденное либо бездарностью Горбачева, либо насильственными действиями «империализма». Но победа капитализма лишь временная, и, кстати, важным аргументом тут является быстрое экономическое развитие Китая, который — как в этом уверены российские марксисты — продолжает строить социализм.

Рядом с носителями традиционных «ленинских» взглядов на историю существует другой тип наследников советской культуры, существуют авторы, разум которых признает поражение социализма, но сердце не хочет этого делать, и которые в силу этого стремятся сохранить «не букву, но дух» советской модели, а точнее «все лучшее, что в ней было». У левых политиков и мыслителей этого типа — а их ряд, несомненно, открывается именем Михаила Горбачева — социализм становится не особенно определенной, но противостоящей капитализму тенденцией по улучшению всего и вся, по внесению в общество начал нравственности и духовности. Поскольку капитализм отождествляется с грубой реальностью, а социализм после его крушения можно ассоциировать исключительно с высокими мечтами, то социализм становится привлекательным, но несколько неконкретным, скорее совокупностью пожеланий по улучшению общества. Известный перуанский экономист Уэрта де Сото навал такого рода концепции «идиллическим социализмом». Идиллическое отношение к социализму распространено по всему миру, и многие выдающиеся интеллектуалы планеты, несмотря на все произошедшие в XX веке события, считают нужным иметь про запас концепт, в котором бы концентрировались все их недовольство несовершенством общества и все надежды на его улучшение. Так, всемирно известный итальянский социолог и экономист Джованни Арриги, признавая, что термин «социализм» дискредитирован, считает, что тем не менее его надо использовать в новом смысле, как «взаимное уважение людей и коллективное уважение к природе», причем «все это может быть организовано скорее через регулируемый государством рыночный обмен при поддержке труда, а не капитала».

Вне зависимости от того, каким именно видят будущее общество современные противники капитализма, и видят ли они его вообще, они считают законным выводить предположение о предстоящей замене капиталистического строя из проблем современного общества, несомненно порожденных именно капитализмом. Среди всех классических обвинений, бросаемых левыми в лицо капитализму, особенно актуальны сегодня попреки, что капитализм порождает неразрешимые экологические проблемы. Практически невозможно найти левого мыслителя, который бы среди причин предстоящего коренного изменения общественных отношений не называл бы экологию. Этот ход мысли распространен и на западе: например, в конце 1980-х лидер партии демократических социалистов США Майкл Харрингтон, писал, что социализму нет альтернативы с точки зрения распределения ресурсов и экологии. В России подобные размышления побудили всемирно известного ученого, академика Никиту Моисеева, выдвинуть лозунг «экологического социализма», а профессора Александра Суббетто — «ноосферного социализма».

Но почему же капитализм не способен решить экологические проблемы? Этот вопрос— о связи капитализма с разрешением экологической проблематики — является частным случаем другой, более общей социально-философской проблемы, поставленной в марксизме: в какой степени многие социальные и политические характеристики общества жестко детерминированы духом его экономического строя? Начиная с XIX века левая критика, борясь с реформизмом, утверждала, что многие социальные проблемы в принципе не могут быть решены, пока не будут изменены экономические основы общества, что капитализм по своей природе не способен на избавления от некоторых социальных язв. Такой подход можно было бы назвать «теорией побочных эффектов»: решения важнейших стоящих перед человечеством проблем якобы можно добиться только в качестве побочного эффекта от изменения «способа производства». И если раньше говорили, что при капитализме в принципе нельзя добиться достойной жизни для трудящихся, то теперь наследники социалистов говорят, что при капитализме в принципе невозможно решение глобальных, в частности экологических, проблем.

Однако опыт последних полутора столетий вроде бы говорит, что капитализм способен существовать во множестве самых разнообразных социально-политических форм, что на базе одной и той же рыночной часто-собственнической экономики реализуются самые разнообразные решения как в области социальных гарантий, так и в области охраны природы, и нельзя не признать, что развитые страны добились в экологии больших успехов. Это создает надежду, что если требуется решение каких-либо проблем— экологических или социальных, — то добиваться их решения и даже преуспевать в этом вполне возможно, не затрагивая фундаментальные механизмы рынка и собственности.