Истинный джентльмен - Алекс Вуд

Однако голос Селин затмевал даже ее красоту и актерские таланты. Она пела так, что слезы наворачивались на глаза. Все остальные исполнители казались по сравнению с ней жалкими дилетантами. Слушая Селин, я понимал, что она просто не в состоянии взять неверную ноту. Пение для нее – все равно что вода для рыбы или воздух для человека. Это ее мир, ее среда, и петь сложнейшие партии для нее так же естественно и нетяжело, как для нас дышать или для птицы лететь. Я был заколдован и повержен в прах. Я сходил с ума, потому что на моих глазах совершалось чудо – богиня сошла со своего небесного трона на один вечер, чтобы продемонстрировать смертным, что в мире есть еще место истинной Красоте…

Как закончился спектакль, я не помню. Кажется, музыка стихла, и в зрительном зале вспыхнули мириады электрических лампочек. В едином порыве зрители повскакивали со своих мест и зааплодировали. Артисты кланялись, и со всех концов зала плыли цветы, от скромных букетов до пышных корзин. Все складывали к ногам Селин Дарнье, которая с королевской простотой принимала эти знаки внимания.

Как во сне я вышел из театра. Кто-то заговаривал со мной, я что-то отвечал, не задумываясь и не видя лиц собеседников. Перед моим внутренним взором стояло лицо Селин, прекрасное, холодное и недоступное. Тогда я еще не думал о ней, как о женщине. Она была для меня неземным существом, чей необычайный блеск слепит глаза обычного человека. Я уже боготворил Селин, но еще не представлял себе, что ее можно любить…

Моя парижская неделя растянулась на целый месяц. Город потерял для меня былое очарование. Я купил билеты на все спектакли, где пела Селин. «Тоску» я послушал четырнадцать раз и выучил наизусть все либретто оперы. Я запомнил расположение актеров на сцене, их костюмы, особенности голосов, ужимки.

Лишь одна Селин не переставала удивлять меня. Она была разной на каждом спектакле. Ее Тоска была то нежной и уступчивой, то храброй и непокорной, то соблазнительной, то девически наивной, то мягкой, то неистовой… И каждый раз она была невероятно красивой. Я уже тщательно изучил лицо Селин, но оно все равно поражало меня совершенством своих черт. Через месяц я понял, что больше не могу любоваться своим божеством на расстоянии. Мне захотелось взглянуть на нее поближе.

Устроить знакомство с мировой знаменитостью было проще, чем я предполагал. Полезно иметь связи в высшем свете, как бы я ни относился к светской жизни. Среди парижских друзей моей матери оказалось немало людей, кто давал приемы в честь примадонны Гранд-опера. Селин Дарнье была чрезвычайно модна в то время. Я без труда получил приглашение на один из таких вечеров.

Вопреки всем мрачным ожиданиям, вблизи Селин была еще красивее, чем издалека. Красивее и неприступнее. Я никогда не видел женщину, которая была бы настолько вежлива и настолько холодна одновременно. У любого ловеласа, имеющего солидный опыт в обращении со слабым полом, отнялся бы язык в ее присутствии. Что же говорить обо мне? Я ощущал себя ничтожнейшим из людей, когда ледяной взгляд Селин скользил мимо меня.

Я до сих пор не знаю, как у меня хватило смелости подойти к ней и представиться. Эта храбрость была сродни отчаянию. Если ты не сделаешь этого сегодня, сказал я себе, ты будешь обречен вечно следовать за ней безмолвной тенью. Возможно, если подойти к ней ближе, ее очарование рассеется без следа, и я перестану быть ее жалким рабом.

Хозяйка дома подвела меня к Селин.

– Позвольте представить вам, душечка, Майкла Фоссета, большого почитателя вашего таланта, – привычно проворковала она. Интересно, сколько раз за вечер ей приходилось произносить нечто подобное?

Селин посмотрела мне прямо в глаза и слегка кивнула. Ее лицо можно было чеканить на монетах. Идеальный овал лица и идеальный профиль. В ее лице нет ничего, что нельзя было бы назвать идеальным. Ровный прямой носик, обладать которым сочла бы за честь любая древнегреческая богиня. Точно срисовать четкий абрис ее губ могли бы только Джотто или Рафаэль…

Глаза Селин были способны говорить лучше, чем слова. Ее брови, ресницы и волосы были чернее воронова крыла, что, как известно, составляет один из важнейших канонов красоты древних египтян. Ее глаза кто-то вульгарно называл серыми, однако я подобрал бы для них другое описание – хрустально-жемчужные. В них был нестерпимый блеск граненого стекла на ярком солнце и мягкое теплое мерцание жемчуга, гибкость стального клинка и веселье весеннего ручейка, пробивающегося сквозь толщу снега. В Оксфорде я писал стихи и, говорят, недурные, но сейчас я твердо знал, что, обладай я даже пером Шекспира, я не сумел бы передать всю прелесть облика Селин и мое восхищение этой необыкновенной женщиной.

Она вела себя на удивление скромно, и случайный гость ни за что бы не подумал, что эта неразговорчивая девушка в лиловом вечернем платье – звезда мировой оперной сцены и что ей рукоплескали все столицы музыкального мира. Однако не заметить Селин было невозможно. В ней было столько скрытого достоинства, что, проходя мимо нее, каждый невольно замедлял шаг.

– Вы очень любите оперу, мсье Фоссет? – спросила меня Селин.

Как хорошо я изучил ее голос, и все же от его звука у меня мурашки побежали по коже. По-английски Селин говорила с явным акцентом, но он не только не портил ее речь, но придавал ей какое-то особое очарование. Она говорила тихо, плавно, но очень отчетливо, и ее голос, казалось, достигал самых глубин моего сердца…

Я люблю вас! – чуть не вырвалось у меня. Но разве она не привыкла к подобным признаниям? Мужчины не чета мне склонялись перед ней и будут склоняться всю жизнь, потому что такая красота неподвластна годам.

– Да, – просто ответил я. – Ваша Тоска изумительна.

Селин едва заметно улыбнулась, словно мой банальный комплимент доставил ей удовольствие.

– Как долго вы еще пробудете в Париже? – услышал я собственный голос со стороны и ужаснулся. Неужели это я, Майкл Реджинальд Фоссет, спокойно беседую с женщиной, которая вот уже месяц является мне во сне?

– Еще четыре дня. – Селин вздохнула, как будто сожалея об этом. – Я очень люблю Париж, но мой гастрольный график заставляет меня двигаться дальше…

Через четыре дня ее уже не будет в Гранд-опера! Во что превратится моя жизнь, если в ней не будет Селин?

– Но если пожелаете, вы можете послушать «Аиду» в Ла Скала. Милан – моя следующая остановка, – улыбнулась она. – Потом Рим, Венеция и краткий тур по Восточной Европе.

Сердцеед усмотрел бы в этих словах откровенное приглашение, но я-то знал, что для Селин они ничего не значат. Просто только что армия ее поклонников увеличилась на одного человека, а настоящая звезда никогда не упускает возможности подстегнуть интерес к себе…