Океан безмолвия - Миллэй Катя

В целом, своих учителей я делю на две категории. На тех, кто игнорирует меня, делает вид, будто меня не существует, и на тех, кто постоянно тормошит меня, навязывает свое внимание, считая, что мне это только на пользу, – или, может быть, они просто сами балдеют от собственного диктаторства. Мисс Макаллистер не принадлежит ни к той, ни к другой категории. Она не трогает меня, но и не игнорирует – почти что идеальная училка.

Только она собирается закрыть дверь, как в класс проскальзывает Дрю.

– Привет, мисс Макаллистер. – Он улыбается, подмигивает ей – ни стыда, ни совести.

– На меня ваши чары не действуют, мистер Лейтон.

– Когда-нибудь мы с вами будем читать стихи друг другу. – Он усаживается за единственную пустую парту, в первом ряду.

– Непременно. Поэзия у нас в следующем семестре, так что придется вам попридержать свои сонеты до той поры. – Она возвращается к своему столу, достает из ящика желтую полоску бумаги и подходит к нему. – Но вы не очень расстраивайтесь. Завтра утром у нас с вами свидание. В шесть сорок пять. В пресс-центре. – Она тоже подмигивает Дрю и кладет перед ним на парту уведомление о штрафных санкциях.

Четвертым был урок труда. В общем-то, ничего страшного. Мистер Тернер внимания на меня не обращал, а это надо очень постараться, если в классе всего-то четырнадцать человек. Он сразу проверил мое расписание, решив, очевидно, что я забрела не в тот класс, затем спросил, почему меня записали на его факультатив. Я пожала плечами. Он пожал плечами. Вернул мне расписание, сказав, что за остальными я не угонюсь, но, если действительно хочу остаться здесь, он разрешит мне помогать, как-то так. Он, конечно, против того, чтобы я посещала его занятия, но, думаю, я останусь. Класс маленький, доставать меня здесь, скорей всего, не будут, а это самое большее, на что я могла бы рассчитывать в свой первый учебный день в новой школе.

Я благополучно, более или менее, дожила до пятого урока, на котором мне вместе со всеми было предложено поучаствовать в тупой игре из разряда «Давайте познакомимся». Это – урок музыки. Ненавистный факультатив, от которого я скоро попытаюсь отбрыкаться всеми возможными способами. Преподаватель, мисс Дженнингс, миловидная женщина двадцати с чем-то лет, белокурая, с короткой стрижкой – у нее руки настоящей пианистки, аж смотреть тошно, – заставила нас сесть в круг. Как в детском саду. Что позволило бы каждому из нас рассмотреть во всех деталях друг друга, составить мнение о каждом. Ну и, конечно, познакомиться. Не без этого.

Игра как игра, бывает и хуже. Каждый должен озвучить три факта о себе, один из которых не соответствует действительности. И весь класс пытается вычислить, какой из фактов недостоверен. Вообще-то, жаль, что я не приму участия в этой игре, потому что иначе это было бы нечто. Я бы многое отдала, чтобы послушать, как мои одноклассники вместе с прелестной белокурой феей обсуждают правдивость каждого из трех моих заявлений.

Меня зовут Настя Кашникова.

Я была одаренной пианисткой, а теперь мне даже в подготовительном классе музыки делать нечего.

Два с половиной года назад меня убили.

Переходим к дискуссии.

Вместо этого, когда доходит очередь до меня, я сижу с каменным лицом и молчу. Мисс Дженнингс выжидательно смотрит на меня. Загляни в журнал. Она все так же смотрит на меня. Я смотрю на нее. Мы обе, как чудны́е, смотрим друг на друга. Загляни в журнал. Тебя предупредили, я знаю. Я пытаюсь телепатически навязать ей свою волю, но, к сожалению, сверхъестественными способностями похвастать не могу.

– Вы не хотите сообщить нам о себе какие-нибудь три факта? – спрашивает она так, словно обращается к дебилке, которая понятия не имеет, что происходит вокруг.

Наконец я бросаю ей кость: чуть заметно качаю головой. Нет.

– Ну же. Не робейте. Берите пример с остальных. Это ведь так просто. Никто не просит, чтобы вы раскрывали какие-то свои страшные тайны, – весело говорит фея.

Это хорошо, что никто не просит, иначе от моих страшных тайн ей бы кошмары стали сниться.

– Представьтесь хотя бы, пожалуйста, – наконец просит мисс Дженнингс, идя на попятную. Она явно не из тех, кто готов состязаться в борьбе характеров. Ее терпение на исходе.

Я снова качаю головой. Я по-прежнему смотрю ей в глаза, и, полагаю, ее это выбивает из колеи. Мне жаль мисс Дженнингс, но ей следовало выполнить свою домашнюю работу до занятия. Как это сделали остальные учителя.

– Ла-адно, – тянет она, и ее тон меняется. Видно, что она начинает злиться, но и я – тоже. Я разглядываю темные корни ее волос. Надо же хоть на чем-то сосредоточиться, пока она, опустив голову, просматривает что-то – вероятно, классный журнал, – лежащее перед ней на планшете. – Пойдем методом исключения. Вы, должно быть… – она умолкает, улыбка на мгновение сходит с ее губ, и я понимаю, что до нее дошло, ибо лицо мисс Дженнингс совершенно иное, когда она снова поднимает голову и обращает на меня взгляд: – Простите. Вы, должно быть, Настя.

На этот раз я киваю.

– Вы не разговариваете.

Глава 4

Все решения, что я принимаю с тех пор, как моя жизнь внезапно полетела в тартарары, ставятся под сомнение. Всегда находятся люди, которые, наблюдая со стороны, только и ждут, чтобы раскритиковать мои поступки.

Те, кого жизнь никогда не била по башке, уверены, что точно знают, как нужно реагировать на то, что твой мир разрушен. Те, кто пережил трагедию, считают, что со своей бедой ты должен справляться точно так, как они. Как будто есть учебник, в котором прописано, как можно уцелеть в аду.

В начале четвертого я подъехала к дому Марго. К этому времени я уже взмокла от облегчения или, может быть, просто вспотела, потому что здесь невообразимо высокая влажность. Как бы то ни было, я не ропщу, потому что впервые за день я свободно вздохнула. В общем и целом, могло быть и хуже. После пятого урока молва быстро распространилась, но учебный день, слава богу, был почти на исходе. Полагаю, к завтрашнему дню уже вся школа будет знать, ну а потом будь что будет.

Даже седьмой урок – факультатив по риторике (жестокая шутка!) – прошел относительно без эксцессов, а это о многом говорит, учитывая, что с речью у меня проблемы. Нас опять посадили в круг, но к этому времени я уже была невосприимчива ни к своему собственному страху, ни к шепоту у меня за спиной.

Мой добрый приятель Дрю тоже был там. Он не сел рядом со мной, и слава богу: его дурацкие реплики ничего не стоило игнорировать, но я боялась, что мне придется отбиваться от его лап. Радовалась я недолго, до тех пор, пока не сообразила, что в кругу он занял место строго напротив меня. Каждый раз, поднимая голову, я волей-неволей встречала его взгляд, будто говорящий: «Я могу сделать тебя женщиной», и видела его наглую ухмылку, которой он давал понять, что знает, как я выгляжу без одежды. Наверняка практикуется перед зеркалом. Вполне мог бы давать мастер-классы. Я уткнулась взглядом в парту, рассматривая вырезанные на ней имена. Иначе, того и гляди, расплылась бы в улыбке – не потому, что нахожу его привлекательным, – этого у него не отнять; просто он чертовски забавный.

Вообще-то я рада, что он здесь. Пусть лучше он отвлекает мое внимание, чем вся прочая ерунда в этом отстойном классе, а под прочей ерундой я подразумеваю абсолютно всё. В том числе темноглазого темноволосого и поразительно необаятельного болвана со двора, которого, как выяснилось, зовут Итаном. К счастью, в классе полно свободных парт, так что мне не пришлось воспользоваться его на редкость «заманчивым» предложением сесть к нему на колени. К сожалению, одна из этих свободных парт стоит рядом с моей; за нее-то он и садится. Он не отпускает замечаний, но много ухмыляется, а у него это получается далеко не так очаровательно, как у Дрю.