Без шума и пыли - Леонид Влодавец

— Пошли, что ли, в балок, — предложила Милка, — а то тут и правда отсыреешь! Тем более я, блин, от юбок отвыкла…

Таран кивнул, и они почти бегом перебежали несколько десятков метров, отделявших сарай от ближайшего балка. Дверь открылась без проблем, никакого замка на ней, конечно, не оказалось. Но стекла в окнах сохранились, и крыша действительно была не худая. Мебели, конечно, не имелось, за исключением маленького столика, привинченного к стене у окна, справа от двери. Очень порадовало, что никакой бомж не попользовался вагончиком в качестве сортира. На первый случай сойдет…

КРУТАЯ ПАРА — ГУСЬ ДА ГАГАРА!

— Отсюда сарай как на ладони, — сказала Милка. — Если этот вдруг выберется

— враз заметим.

— Ни хрена он не выберется, — мотнул головой Юрка, — легче, блин, зубами подкоп выкопать…

— Это точно! — ухмыльнулась напарница. — Вполне можно было всем уехать. А то сиди да скучай, дожидайся у моря погоды…

— Если б еще было на чем сидеть, — проворчал Таран. — Надо было из «буханки» хоть одно сиденье сюда притащить. А теперь хрен — заперто!

— Может, в других балках что-нибудь нашарим? — предположила Милка.

— Другие торцами к сараю стоят, не присмотришь так, как отсюда.

— Ну тогда перенесем сюда! — энергично заявила Мила. — Пошли!

Ежась от моросящего дождика, перебежали к соседнему балку. Там даже столика не уцелело, к тому же часть пола была выломана и окна побиты. Перескочили к третьему. С этого не только пол, но и часть обшивки ободрали, да и с крыши посдирали покрытие. А вот в четвертом, куда заходили уже безо всякой надежды «что-нибудь нашарить», совершенно неожиданно обнаружили старинный дерматиновый диван, без спинки и валиков, облезлый и потрескавшийся, но вполне пригодный для того, чтоб сидеть на нем.

— То, что доктор прописал! — констатировала Милка. — Взяли!

Конечно, диван оказался тяжелый, и для того, чтоб перетащить его из вагончика в вагончик, пришлось попыхтеть, тем более что двери были узкие. Но зато, когда дотащили, настроение сильно улучшилось. По крайней мере, комфорту прибыло.

— Во, — порадовалась Милка, усаживаясь, — сидеть иногда приятно, если не в тюряге! Пожалуй, и прилечь можно, если надо!

И хмыкнула, подмигнув Тарану.

Юрка уселся и сказал:

— Прилечь хорошо после сытного обеда и где-нибудь дома. А то, блин, это мороженое и сок — одно расстройство, а не жратва.

— Это ты прав, — кивнула Милка, которая сама любила покушать. — Калории в мороженом, конечно, есть, но я бы сейчас пару котлет с картошечкой навернула. Ну, ничего, на ужин-то нас доставят, я думаю?

— Я лично, — вздохнул Юрка, — морально готовлюсь к завтраку. Меня этот звонок Ляпунову именно на такую мысль настраивает. Что-то у них не склеилось, по-моему!

— Фиг его знает, — мрачно произнесла Милка. — Наше дело сидеть и ждать. Хотя на фиг это нужно — неизвестно. Клиент и так, блин, никуда не денется.

— Ну, оставлять его просто так, конечно, нельзя, — возразил Таран. — Мало ли, еще зайдет кто-нибудь, а он выть или орать из-под земли начнет.

— Ни хрена его оттуда не услышат, — хмыкнула Милка. — Просто Серега решил перестраховаться или Птицын так приказал. А мы тут скучать будем, не жравши.

— Куда денешься, жизнь такая…

— Да уж, как видно, никуда не деться. Серега приятного вечера пожелал…

Помолчали. За окном моросил дождь, на обрывах карьера шумел облетающей листвой лес, гнусно-серые облака тянулись по небу, затянутому мутной пеленой. Тоска! Ностальгически вспоминалось лето, особенно жаркий июнь, когда Юрка был в отпуске и купался по три раза в день.

— Чего грустишь? — Милка положила Тарану на плечо тяжелую лапу. — Скучать — это не воевать, верно? Служил бы в нормальной армии — так небось ползал бы сейчас по горам, «духов» зачищал. А так — вроде и служишь, а вроде и нет.

— Нам и без «духов» возни хватало…— проворчал Юрка. — Вот так уже настрелялся за эти четырнадцать месяцев!

— Да, блин, есть что вспомнить! — кивнула Милка. — Кажется, всего ничего времени прошло, а кажется — лет сто, не меньше…

Да, четырнадцать месяцев назад они еще не знали друг друга и не представляли себе, сколько придется испытать за этот относительно короткий отрезок времени.

Юрка тогда был всего-навсего выпускником средней школы, боксером-второразрядником, которого выгнали из ДЮСШ с формулировкой «за неспортивное поведение». У Милки биография была побогаче: за плечами — детдом, занятия легкоатлетическим многоборьем, два года ИТК за драку, потом еще три за торговлю наркотиками, занятия проституцией, убийство сутенера, «работа» в личном порнотеатре областного пахана Дяди Вовы, где она изображала садистку и расхаживала в костюме «Зены — королевы воинов».

В принципе они не должны были встретиться. Таран, хоть и числился «грозой района» среди старшего школьного возраста, в криминальный мир особо не рвался. Милка там уже давно была своей и иной жизни на ближайшую перспективу себе не представляла.

Но жизнь распорядилась по-иному. Первая любовь Юрки— интеллигентная стерва по имени Даша, выдававшая себя за студентку театральной студии, а на самом деле — проститутка по вызову, втравила Тарана в разборки с очень крутой публикой, из которых он, по идее, не должен был выйти живым. Но, видать, бог был на его стороне — Юрка не только выкрутился из всех передряг, но и нашел себе надежную защиту в лице МАМОНТа — Мобильного антимафиозного отряда нелегального террора, эдакого частного спецназа, руководимого бывшим полковником Генрихом Птицыным. В отряд же пришлось поступить и Надьке Веретенниковой, бывшей однокласснице Тарана, которая позже вышла за Юрку замуж.

Правда, в первый же день службы Тарана похитили братки Дяди Вовы, решившие использовать Юрку в качестве взрывника-камикадзе, а заодно подставить МАМОНТ под удар правоохранительных органов. Но Юрке и здесь повезло: на воздух взлетели авторитеты и их чиновные покровители, а сам Таран, побегав малость по лесам и переплыв речку, случайно вышел к тому месту, где Милка, имевшая возможность бегать в «самоволки» из «театра» Дяди Вовы, культурно отдыхала на бережку. Вот так они и познакомились. А потом Милка тоже стала «мамонтихой», благо физические данные у нее для этого были вполне подходящие.

После того как они вдвоем расшурудили Бовину «хазу», а потом и самого Дядю Вову отправили к праотцам, Юрке и Милке еще не раз приходилось попадать в разные передряги. Прошлой зимой они на пару разнесли логово Вани Седого, весной в компании с Ляпуновым похищали компьютерную умницу Аню Петерсон и экстрасенсиху Полину с нелегального завода психотропных препаратов, принадлежавшего господину Антону, минувшим летом выручали самого Птицына, угодившего в «зиндан» к некоему Дяде Федору… Вспомнить, конечно, было что.

Например, как летом прошлого года, спасаясь от Бовиных братков, ползли через узкое пространство между полом одного этажа и перекрытием другого или как этой зимой чудом уцелели в подземельях бывшего пионерлагеря «Звездочка», заминированных Ваней Седым. При взрыве их тогда завалило обломками, а чудо состояло в том, что бетонные плиты по божьему промыслу образовали нечто вроде шалаша или вигвама, где Юрка и Милка избежали опасности быть раздавленными.

— А мне с тобой в кафе сидеть понравилось, — заявила Милка, — девка эта, мороженщица, аж завидовала. Дескать, как же этой толстой корове — мне то есть! — удалось такого фраерка захавать.

Таран ничего такого за мороженщицей не приметил. Ему лично казалось, что эта девица дремала за стойкой, почитывая любовный роман, и на них с Милкой не смотрела. Однако Юрка понимал, что Милке будет приятно, если он согласится с ней.

— Насчет «коровы» ты это зря, — произнес Юрка. — У тебя фигура — дай боже всякой другой. Мне кто-то говорил, блин, что в Голландии был такой художник, который исключительно таких баб рисовал. Рубенс, кажется. Так вот, ты рубенсовская женщина.

— Мерси за комплимент! — хмыкнула Милка. — А я-то думала, что художники только худышек уважают. Между прочим, мне твоя Надька показывала свой портретик, который ты карандашом нарисовал. Очень клево! Похожа как две капли воды. Ты что, учился по этому делу, да?

— Нет, — отмахнулся Таран, немного поморщившись. — Это я так, баловался. Помнишь Дашку?

— Ну!

— Так вот, когда я был в нее влюблен как дурак и считал, блин, существом неземным, то пытался, типа того, подтянуться до ее уровня. Она же вся из себя интеллигентная была! — саркастически-безжалостно оскалился Юрка. — Ну, я тогда на гитаре играть научился, стишата сочинял, а заодно еще и рисовать пытался. В музеи и на выставки ходил, приглядывался, как тени кладут, чтоб объемно получалось, другое всякое… Штук сорок ее портретов карандашом начирикал. Так помаленьку и научился.

— Ни фига себе! — покачала головой Милка. — Должно быть, все-таки польза была от этой любви, раз в тебе такие таланты пробудились. А мне вот никто стихов не писал и портреты не рисовал. Только трахали, и все… Рубенс этот жив еще?