Бездна - Анатолий Зарецкий

В воскресенье Худолеи, как и обещали, навестили нас всей семьей. Сам Худолей мне не понравился. Едва взглянув на него, сразу понял, почему год службы в Магадане засчитывают за два. За три года он действительно постарел на шесть лет. А может и больше. Маленький, лысенький, с морщинистым лицом, сверкая золотыми зубами, он хвалился кучей заработанных денег. И только. Ничего интересного о жизни на краю Земли и о путешествии туда и обратно так от него и не услышал. Одним словом, Худолей.

– Деньги – это хорошо, – сказала ему тогда мама, – Но здоровье не купишь. На кого ты стал похож, Худолей? – сокрушалась она.

– А что? – не унывал тот, – Да я сейчас все могу купить… Видишь, какие зубы себе вставил? Мне теперь все нипочем… Вот и по выслуге, и по званию твоего Афанасия обогнал. Завидуете, наверно, что с нами не поехали?.. А надо будет, вылечусь. Деньги есть.

– Было бы, чему завидовать… Правильно сделали, что не поехали. Мне золотые зубы не нужны… А выслуга и звания пусть лучше приходят в срок. На фронте тоже все шло досрочно. Но, то война. А тут ты добровольно себя загубил, и семье твоей, похоже, пришлось не сладко.

Мне и маме было неинтересно слушать похвальбы Худолея. Вскоре с ним остался лишь отец, а мы с остальными гостями дружно перешли в другую комнату.

А вот статная и красивая жена Худолея, тетя Дуся, мне очень понравилась. Она вела себя просто, много и интересно рассказывала о жизни на Дальнем Востоке, как, оказывается, назывался тот край Земли. Я был в восторге. Но вскоре мама с тетей Дусей уединились в маленькой комнате, предложив нам во что-нибудь поиграть. Во что? Дети Худолея, которых я видел впервые, оказались вовсе не малолетними. Младшая дочь Милка – старше меня года на четыре, а Стасик и Рая вообще оказались взрослыми. И я потихоньку сбежал во двор. Мне, конечно, влетело, когда вернулся. Но гостей уже не было.

Через неделю мама поехала в Покатиловку и взяла меня с собой. И хотя она знала поселок, как свои пять пальцев, мы с трудом отыскали Худолеев. Оказалось, за время отсутствия их дом кто-то самовольно занял, и они вынуждены были временно жить на съемной квартире.

Ко мне приставили Милку, которой поручили меня развлекать. Я быстро понял, что у нее свои дела, и переключился на Стасика. Благодарно улыбнувшись и помахав мне ручкой, Милка тут же куда-то умчалась.

Стасик что-то ремонтировал и не обращал на меня никакого внимания. А я с нескрываемым интересом наблюдал за его работой. Вскоре он это заметил и стал кое-что пояснять. Осмелев, измучил его вопросами. Сначала он отвечал односложно, отмахиваясь от меня, как от назойливой мухи. Потом понял, что спрашиваю не из праздного любопытства, и стал объяснять подробно, и я довольно быстро разобрался в сложном механизме будильника, который ремонтировал Стасик. А через час мы уже болтали обо всем на свете, словно были ровесниками.

– Занятный у вас сынок, тетя Надя, – похвалил меня Стасик, когда наши матери, наконец, возникли на горизонте, – Любознательный и сообразительный. И рассказывает интересно.

– Не удивительно. Читает много. За два года полбиблиотеки прочитал, – пояснила мама.

– Как за два года? – удивился Стасик, – Он же еще в первом классе учится.

– Да он читать научился, когда ему и пяти не было. А в библиотеку мы его записали еще до школы. Целый год выдавал себя за первоклассника. Так хотел читать, – расхваливала меня мама, а мне вдруг нестерпимо захотелось убежать. Я очень не любил, когда меня хвалили. Особенно не нравилось, когда подвыпивший дядя Володя Макаров громко провозглашал: «А что?.. Толик еще себя покажет!.. Он очень умный… Это будущий Ленин!» Мои родители обычно тут же пытались любым способом угомонить дядю Володю. Их пугали его сравнения с вождем. Но дядя Володя лишь распалялся: «Да!.. Именно будущий Ленин!.. Не меньше!» А я, как и сейчас, не знал, куда деться от неловкости…

– Мама, смотри! – включилась в разговор появившаяся откуда-то Рая, – Покраснел, как девочка, – неясно чему обрадовалась она.

– Мама, хочу домой, – шепотом сказал я матери.

– Отстаньте от парня! – вдруг осадил всех Стасик, – Толик, пойдем со мной. А то они тебя еще в девочку превратят, – скомандовал он, вставая. Я бросился за ним, не желая превращаться в девочку.

Мы вышли в другую комнату, где был лишь письменный стол и койка. Мы сели прямо на койку, и Стасик начал делать уроки. Он был старшеклассником. Я молчал, чтобы ему не мешать.

На столе лежала стопка книг, которая и привлекла мое внимание. От нечего делать стал читать на корешках названия книг. Одно из них заинтересовало настолько, что, не заметив, произнес его вслух:

– «Немецкий язык»… Стасик, а что это за книжка? – спросил, удивленный странным названием.

– А-а-а… Это учебник немецкого языка. По нему мы учимся говорить по-немецки. Здесь все правила и немецкие слова с переводом. Но тебе это еще рано, – пояснил он.

– Ихь фэрштэе унд шпрэхе дойч, – тут же сообщил Стасику, увидев, как от удивления округлились его глаза.

– Что ты сказал?.. Ты говоришь по-немецки? А откуда ты знаешь язык? – забросал он вопросами.

– Я тебе сказал, что понимаю и говорю по-немецки. А никакого языка я не знаю, тем более немецкого, – ответил ему, ибо понятие «язык» у меня ассоциировалось лишь с анатомическим органом, размещенном во рту.

– Ну, ты даешь!.. Говоришь по-немецки, а не знаешь языка… Я вот действительно не знаю… Так, где же ты научился говорить? – снова спросил Стасик.

– В лагере военнопленных. Я так разговаривал с моими немецкими друзьями. Они по-другому не понимали. Только гер Бехтлов. Он мог говорить, как мы и как немцы.

– Понятно, – Стасик взял учебник и открыл его на какой-то страничке, – Что здесь написано? – показал он мне какой-то текст, напечатанный непонятными буквами.

– Стасик, я не знаю. Я такими буквами читать не умею.

– А если я прочитаю, поймешь?

– Читай. Я попробую.

Стасик начал читать, а я скорчился от смеха. Он так забавно произносил знакомые немецкие слова, что слушать это было невозможно. Стасик посмотрел на меня с удивлением и даже с обидой:

– Что смешного?

– Стасик, ты неправильно говоришь слова. Читай сначала. А я буду повторять. По-немецки, а потом по-русски.

Стасик прочел фразу, и я, как когда-то гер Бехтлов, произнес ее правильно, а потом пересказал смысл по-русски. Минут за пятнадцать мы прочли и перевели весь текст. И Стасик записал его по-русски. Оказалось, это были его уроки.

– Толик, а ты можешь мне разъяснить кое-что из грамматики? Я тут некоторые правила не понимаю.

– Стасик, не знаю я никакой грамматики. А что это такое? – испугался я.

– Ну, всякие там подлежащие, сказуемые.

– Нет… Это я не знаю.

– Жаль, – огорчился Стасик, а в моей голове надолго застряли незнакомые слова с непонятным смыслом: «грамматика», «подлежащие», «сказуемые». Но дольше всего размышлял о смешном названии книги «Немецкий язык».

– Грам-ма-ти-ка. Грам-ма-ти-ка. Грам-ма-ти-ка, – весело, но непонятно стучали колеса рабочего поезда, везущего нас с мамой домой – в Харьков.

– Не-мец-кий язык. Не-мец-кий язык. Не-мец-кий язык, – так же непонятно стучали колеса трамвая по дороге с вокзала…

Примерно через месяц тетя Дуся приехала к нам одна. Они с мамой уединились в маленькой комнате и долго разговаривали. Я слышал, как тетя Дуся плакала, а мама ее утешала. А когда вечером с работы вернулся отец, оказалось, тетя Дуся ждала его. Из разговора, который взрослые уже не скрывали от нас, стало ясно, что деньги окончательно испортили Худолея. И тетя Дуся не знала, что делать.

И еще тетя Дуся рассказала, что они все еще живут на съемной квартире, потому что их дело о возврате дома, в котором они жили до Магадана и который перед отъездом сдали под охрану, будет решать суд…

А через полгода мне довелось прожить в этой семье почти месяц. Тот месяц показался мне годом…

Накануне нас с братом впервые отправили в деревню на целых три летних месяца. Несмотря на обилие ярких впечатлений, мы все же скучали по дому и к концу лета уже считали деньки до возвращения. Но едва вернулись, мама тут же огорчила ворохом новостей. И самая неприятная заключалась в том, что я должен снова на время уехать в деревню, причем, один, без брата. К тому же там предстояло прожить неопределенное время – то ли месяц, то ли три, а может быть и целых полгода.

– Не хочу никуда ехать, мамочка, – говорил сквозь рыдания, – Знаю я, что такое полгода… Это очень долго… Целых полгода пролежал в больнице… Думал, никогда не вернусь оттуда… Зачем мне уезжать из дома, мамочка?

В конце концов, мама не выдержала и раскрыла тайну моего вынужденного отъезда. Оказалось, теперь девочки будут учиться вместе с мальчиками в одной школе. А потому нас с моим другом Вовкой и еще несколько ребят должны перевести в женскую школу, которая просто чуть ближе к нашему дому.