Белая перчатка - Майн Рид

в этой опасной школе. Так вот, мы устроим ему встречу по старому обычаю, достойную Бэкингемшира. А вам, девочки, придется поработать и принять на себя заботы по приготовлению к приему гостей.

С этими словами сэр Мармадьюк повернулся и пошел к себе, оставив племянницу и дочку обсуждать эту приятную перспективу.

После его ухода кузины стояли молча, каждая погруженная в свои мысли.

«Ах, какой это будет счастливый день! Ведь Уолтер уже будет здесь!» радовалась про себя Лора.

А Марион шептала, замирая:

«Ах, какой это был бы счастливый день, если бы Голтспер был здесь!»

Глава V

УОЛТЕР УЭД

В воздухе еще чувствовалась осень, но это была уже поздняя осень, и буковые леса давно оделись в багряно-желтый наряд. Кукушка уже не куковала в роще, а ласточки собирались стаями на деревенской колокольне; дикие голуби попрятались в долинах; перепела сновали там и сям. Фазаны со своими выводками выходили из чащи, куропатки водили птенцов по сжатому полю, а зяблики, воробьи и коноплянки собирались каждый своей семьей в летучие отряды, готовясь к холодным, ненастным дням, когда они будут так нуждаться друг в дружке, чтобы сохранить бодрость.

Надо отдать должное этому прекрасному краю: он прекрасен и ранней весной, и жарким летом, и еще прелестнее в октябре. Куда бы вы ни поехали, вы нигде не найдете таких чудесных буковых лесов, а цветущие долины, окаймленные мягкими холмами, недаром славятся своей красотой. Здесь нет скалистых гор, редко попадаются озера, но всюду перед вами и вокруг вас простираются отлогие склоны волнистых холмов, романтические долины; взор путешественника беспрестанно пленяют всё новые лесные красоты, и он, восхищенный, останавливается и долго не сводит с них глаз.

Так думал юный всадник, покидая окраины города Эксбриджа и въезжая на своем рослом коне на старый мост, перекинутый через реку Колн.

Солнце уже садилось за Чилтернскими холмами; их лесистые склоны, пронизанные золотым сиянием, сбегали в долину, словно встречая и приветствуя его.

Чудесный пейзаж расстилался перед глазами всадника. Из-за гребня Красного Холма лучи заходящего солнца, пробиваясь сквозь заросли буков, окрашивали их блеклую желтизну в червонное золото. Там и сям дикая вишня выделялась яркой листвой, светло-зеленый дуб, черно-зеленый падуб пятнами выступали на склоне, а на другой стороне, глубоко между холмами, долины Элдерберна и Челфонта постепенно окутывались сумраком в угасающем пурпуре заката.

Справа и слева глубокие излучины Колна прорезали изумрудную зелень лугов, и его широкая гладкая поверхность отражала сапфировое небо; стада упитанных коров бродили в густой траве или стояли неподвижно в воде, словно их поставили туда для завершения картины, изображающей спокойствие и довольство.

Поистине это была картина, достойная кисти Ватто[3] или Кейпа[4] и словно созданная для того, чтобы вселить спокойствие и мир даже в сердце чужеземца. Так, вероятно, думал Уолтер Уэд, который после долгой разлуки с родным краем любовался теперь его лесистыми холмами и долинами и узнавал знакомые места, где протекало его детство.

Его охватило неизъяснимое чувство радости. Поднявшись на высокий настил старого моста, откуда Чилтернские холмы предстали перед ним во всей своей красе, он задержал лошадь посреди дороги, и из груди его невольно вырвался восторженный возглас.

— Милые Чилтернские холмы! — воскликнул он. — Вы — словно друзья, простирающие ко мне объятия! Какими светлыми и чистыми кажетесь вы после дымного Лондона! Как жаль, что я не выехал на час раньше — я мог бы тогда полюбоваться чудесным закатом с вершины Красного Холма! Ну, не беда! К тому времени, как я поднимусь на перевал, выйдет месяц, и это не менее чудесно! Солнечный или лунный свет — все равно, только бы мне проскакать на коне по нашим буковым лесам.

«Право, я не понимаю, — продолжал он рассуждать про себя, — как это можно любить городскую жизнь? Вот у меня ведь, кажется, были все возможности жить в свое удовольствие. Королева была так добра ко мне, просто удивительно добра! Она дважды поцеловала меня. И король тоже был доволен моей службой. Только когда я пришел проститься, он ужасно рассердился на меня. А за что не знаю. Я ничего такого не сделал, чтобы его прогневать… Интересно, зачем меня вызвали домой? Отец ничего не пишет об этом в письме. Но, наверно, скажет, когда я приеду. Все равно я так рад вернуться в милый старый Бэлстрод! Надеюсь, что этот неисправимый браконьер Дик Дэнси не перестрелял всех наших оленей. Я мечтаю поохотиться зимой, устроить хорошую облаву!.. Сколько же это будет? Три года… нет, три года исполнится на Рождество, как я поступил на королевскую службу при дворе. Я не удивлюсь, если кузина Лора стала за это время совсем взрослой девушкой. И сестра Марион тоже? Да, Марион и тогда уже была совсем большая. Лора никогда не будет такой рослой, как она. Нет, у нее совсем другое сложение. Лора из тех, кого королева называет «petite»[5]. Но как бы то ни было, все-таки она уже взрослая женщина. Ей столько же лет, сколько и мне, а уж про себя-то я, кажется, могу сказать, что я мужчина. Ой-ой, как время-то летит!»

И, как будто он вдруг понял, что надо поскорей наверстать время, юный всадник ударил хлыстом коня и помчался во весь опор.

Но хотя Уолтер Уэд и назвал себя мужчиной — правда, не так уж уверенно, это не совсем соответствовало действительности, и его заблуждение следует приписать вполне простительной слабости, свойственной очень молодым людям, которым почему-то не терпится скорее возмужать.

Это был юноша девятнадцати лет, правда достаточно рослый для своего возраста, так что с этой точки зрения он вполне мог сойти за мужчину. Маленькие усики уже пробивались на его верхней губе. Они были светлые, как и волосы, не рыжеватого, а скорее соломенного оттенка — иначе говоря, того истинно саксонского «желтого» цвета, который так часто сочетается с голубыми глазами и пленяет нас в женщинах, ибо сочетание это дает совершеннейшие образцы женской красоты.

Это признавали и греки — высшие ценители прекрасного, хотя сами они темноволосый народ и, следовательно, этим признанием отвергали превосходство собственной расы.

Морской пене кипрская богиня уподоблялась белизной своей кожи, лазурному небу — цветом глаз, золотистому солнцу — золотом своих волос. Темноволосая Венера у древних не пользовалась большим успехом.

Но удивительно, что голубые глаза не пленяются голубыми очами и белокурые косы не жаждут переплестись со светлыми кудрями. Может быть, противоположные натуры инстинктивно стремятся к сближению… может быть, это вложено в них природой,