Никто не знает тебя - Лабускес Брианна

Преступление Виолы Кент, дочери баснословно богатых Рида и Клэр Кентов, не подпадало ни под одно из перечисленных.

Шонесси и Маркони качнулись вперед, и воздух задрожал от напряжения. Гретхен умело подвела детективов к волнующей развязке. Разумеется, она просто играла с ними, добиваясь от Шонесси полной свободы действий, и все же, вероятно, не сильно уклонилась от истины, произнеся:

— Лена думала, что Виола Кент невиновна.

Брови Шонесси изогнулись домиком, Маркони хрипло задышала.

— А это значит, детектив, — хмыкнула Гретхен, — что ты снова попал пальцем в небо.

4. Рид. Через месяц после гибели Клэр…

Организация похорон заняла у Рида месяц. И это притом, что основная работа легла на плечи Эйнсли.

Разумеется, с похоронами он хватил через край, однако теперь Риду прощалось все: никогда прежде к нему не относились с такой благостной снисходительностью. Ну как же — погибшая жена и психопатка дочь! Добавьте к этому двух затравленных мальчуганов, которых Рид, по общему мнению, защищал всеми мыслимыми и немыслимыми способами, и он вышел бы сухим из воды из любой передряги — даже если бы совершил убийство.

Неуместный смешок, заставивший вздрогнуть отца Ричардса, вырвался из груди Рида. Он притворно закашлялся, извинился перед священником и ринулся прочь, раздвигая толпу, битком набившуюся в коттедж. Люди, вытягивая шеи, оборачивались ему вслед, чтобы ничего не упустить из разворачивающейся на их глазах, словно в замедленной съемке, катастрофы человеческой жизни.

Эйнсли рассеянно протянула ему блюдо с нарезанным дешевым тортом, но не проследила, взял ли он хоть кусочек. Торт покупали в спешке, внезапно осознав, что на поминки явятся все кому не лень: и родня, седьмая вода на киселе, и зеваки-знакомые, имевшие самое отдаленное отношение к семейству Кентов. Клэр онемела бы от возмущения, узнав, что сожранный гостями изысканный торт ручной работы заменили приторно-сладкой грубой кондитерской поделкой, облитой глазурью, с кривобокой надписью «Скорбим», небрежно выведенной неумелой рукой.

Скорбим о вашей жене, убитой вашей же дочерью. Дочерью, которую бросили за решетку.

Волна страха, захлестнувшая Рида, отозвалась болью в сердце. Унимая ее, он приложил ладонь и начал мягко массировать грудь.

Уже несколько лет он страдал от панических атак и научился распознавать их симптомы: учащенное сердцебиение, удушье, пелену перед глазами. Подгоняемый нестройным гвалтом, Рид взлетел вверх по лестнице и помчался по коридору. Но голоса, пробившиеся сквозь пол, догнали его и здесь, заполнили собой все пустоты, все поры его тела, уничтожили его собственное «я» и превратили его в героя людских пересудов и сплетен.

На мгновение он ослеп. Когда же зрение вернулось к нему, он понял, что находится в спальне Виолы — скорчившись в углу, он сжимал в кулаке фарфорового единорога, вонзившего рог в выемку его линии жизни. Клэр подарила фигурку на тринадцатилетие Виолы — символ призрачной надежды вернуть все в нормальное русло. Хотя, как они знали, этого быть не могло.

«Я хотя бы пытаюсь! — вздернула подбородок Клэр, неистовая и упрямая, несмотря на подкосившие ее невзгоды. — А ты… ты сдался!»

Обвинение Клэр острым клинком вонзилось в его сердце да там и осталось, напоминая о себе всякий раз, когда он смотрел на Виолу и видел в ней дьявольское отродье, несущее их семье гибель. Уж лучше бы Клэр просто заехала ему по роже.

Но где взять руководство или хотя бы справочник, объясняющий, как вести себя с порожденной тобой дочерью-монстром? Они обращались к психиатрам, но те все как один щипали переносицы, толкли воду в ступе и изрекали непроходимую банальщину.

И не приносили никакой пользы. Виола лечению не поддавалась.

Оставалось только ждать, когда она полностью слетит с катушек и совершит нечто настолько ужасное, что ее запрут за семью замками.

Дверь открылась и тотчас закрылась. Рид еле удержался, чтобы не запустить единорогом в того, кто посмел переступить порог этой комнаты. Пусть Виола чудовище, но она его дочь. Его! И никто не имеет права находиться в ее спальне!

Опустившись на корточки, Лена нежно погладила его колени.

— Мне тут сорока на хвосте принесла, что тебе требуется адвокат, — протянула она весело и беззаботно, словно ничего и не происходило в эти последние месяцы. Словно бремя тайн, которые они делили между собой, не тянуло их прямо на дно. Словно после двух десятилетий мертвого молчания она не ворвалась метеором в его жизнь и не разорвала ее в клочья.

5. Гретхен. Наши дни…

— Скажи им, что смерть Лены не столь очевидна, как кажется, и необходимо провести дополнительное расследование, — втолковывала Гретхен Шонесси.

Эксперты-криминалисты давно ушли, и Гретхен с Шонесси устроились на Лениной кухне, по-современному обставленной до блеска отполированной безликой хромированной мебелью, от которой причудливыми бликами отражался льющийся сверху свет.

Толстой, мясистой рукой Шонесси провел по обвислым щекам.

— Но ведь это неправда…

— Но ведь об этом никто не знает, кроме нас двоих…

Гретхен вздохнула: как все-таки трудно проявлять деликатность, однако оно того стоит. Припомнив слова Шонесси о мэре и комиссаре, Гретхен мотнула подбородком в сторону гостиной:

— К тому же от тебя требуют расставить все точки над i, я правильно поняла?

— Правильно, — уныло согласился детектив, чувствуя, что его завлекают в ловушку.

Дипломатические игры просты до изнеможения. Создаешь видимость силы — и весь мир у тебя в кармане. Гретхен понимала это лучше других. Нельзя утверждать, что подобные игры ей нравились, но она всегда одерживала в них победу.

— Тогда скажи им, что расставляешь все точки над i, — лучезарно улыбнулась она. — Лезешь из кожи вон, лишь бы ничего не упустить.

— Это даст тебе пару дней, — сощурился Шонесси. — Что за пару дней ты надеешься выяснить?

— Без понятия, — призналась Гретхен, раздумывая, а не броситься ли Шонесси прямо в ноги, моля о содействии.

Она бы и бросилась, если бы не сомневалась в успехе. Заодно и Шонесси выставила бы полным идиотом. Гордость по боку, когда надо добиться того, чего хочешь.

А она хотела чересчур многого. Для того чтобы ее допустили к расследованию в качестве консультанта, требовалось открытое уголовное дело. Закрытое дело о смерти в результате передозировки наркотиков не подходило. Следовательно, ей кровь из носу нужно было получить официальное разрешение на работу от Бостонского полицейского управления, иначе нужные ей двери не приоткрылись бы даже на щелочку.

— Сделай мне одолжение, Шонесси. Иначе я с тебя живого не слезу.

— Ой, можно подумать, до этого слезала, — грубо хохотнул Шонесси, но резко оборвал себя и пытливо вытаращился на нее. — Ты всерьез считаешь, Лена что-то нарыла?

«Я наломала дров, Грета».

— Нет, но… — Гретхен часто-часто заморгала и отвела глаза.

Порой Шонесси забывал о ее натуре, забывал, что плакать ее заставляли не душевные муки, а невозможность подчинить его своей воле. Смиряясь с поражением, она устало приподняла плечи.

— «Виола Кент невиновна» были ее последние слова…

Господи, да кого это волнует!

— Если мы начнем расследование смерти Лены, доступа к делу Кент ты не получишь, — раздался от двери голос Маркони.

Гретхен недовольно скрипнула зубами, прикидывая, как бы ей избавиться от новоиспеченной напарницы Шонесси. Познакомиться с этой выскочкой она не успела, но эта выскочка ей определенно не нравилась. А тот, кто не нравился Гретхен, недолго оставался напарником Шонесси.

— Разве я хоть словом обмолвилась, что мне нужен доступ к делу Кент?

Гретхен пронзила Маркони холодным и оценивающим взглядом, который долго тренировала перед зеркалом наравне с другими разнообразными выражениями лица, дававшимися ей с огромным трудом, но детектив даже не вздрогнула.