Утро без рассвета. Камчатка - Эльмира Нетесова

Яровой улыбнулся

— А знает ли он Авангарда?

— Что вы! Конечно! Этот всех помнит. На каждого по тетрадке заводил…

Вскоре в дверь снова постучали. Вошел круглый бородатый человек.

— О! Почта! Для тебя не существует пурги? Я даже зэкам велел закрываться в бараках.

— За меня не беспокойся, Виктор Федорович. Ничего со мною не случится. Говорят, всех почтальонов и почтарей сам бог бережет, — расплылось в улыбке лицо человека. Рот от уха до уха лицо разломил.

— Хорошо человеку на Севере почтой заправлять, — засмеялся начальник лагеря. — Она из-за погоды к нам не чаще как два раза в месяц попадает. Поработал эти дни, а остальные спи. Зарплата идет — выходные, праздничные, льготы. Все, как положено. А спроси его — сколько дней в году работает, на пальцах рук все пересчитать можно.

— Завидуете, Виктор Федорович? — рассмеялся Яровой.

— Что вы! Ему ведь на нартах ездить в поселок приходится. Пурговать. В снегу. Так что завидовать тут нечему. Это я так всегда подшучиваю над ним. Почта меня тем же концом по тому же месту бьет, — будто оправдывался Виктор Федорович.

— И то верно сказать, ведь у тебя весу нынче— что в медведе. Но мне и половины не найдется от того. А это — как ничто краше говорит, кто с нас дольше спит, — обнажил человек желтые с мизинец величиной зубы.

— Ладно, почта, знакомься с человеком и поговори, а то ты в конторке у себя скоро от голоса людского отвыкнешь.

Вошедший срывал сосульки с бороды. Бубня, что от языка человечьего лишь командир роты охраны отвык, да и то не с добра…

— Ну, ладно тебе сплетничать. Иди! — подтолкнул почтальона начальник лагеря.

— Как зовут вас? — спросил Яровой, представившись.

— Меня-то? Николай Терехин. Работаю тут с самого начала.

— Скажите, вам кто-либо из них знаком? — протянул Яровой фотографии.

— Отчего же! Вот — наш Авангард. Скальпом его тут звали.

— Что вы можете о нем рассказать?

— Культурный человек. Вежливый. Он один из заключенных от начала и до конца на человеческом языке говорил. Без фени. И мат терпеть не мог, — посерьезнел Терехин.

— Каковы были у него взаимоотношения с людьми?

— С зэками?

— Да.

— Всякие. Но большинство не любили его.

— За что?

— Золотишко с его помощью мы изъяли. У воров. Сделал обыск. Я понятым был. А потом все вместе с командиром роты охраны изъятое в Магадан. Сдали по описи. Как положено. И премию получили. Оба.

— А Бондарев?

— Нет, ему не дали.

— Все, что изъяли, включили в опись?

— Только Авангарду вернули его перстень. Остальное все вписали.

— Вы это точно помните? — спросил Яровой.

— Еще-бы!

— Бондарев себе ничего не оставил?

— Нет? Игорь руками не прикасался. Все делал командир охраны. На моих глазах. Игорь не брал ничего. А что? Брехнул кто? Так я сам тому в глаза плюну, — вскипел Николай.

— Скажите, вы все письма проверяете?

— Это моя работа.

— Получал ли письма Авангард.

— Приходили и ему.

— От кого?

— От матери.

— Откуда?

— Из Еревана, — ответил Терехин.

— С Камчатки не получал писем Евдокимов?

— Приходило одно, — почему-то покраснел Терехин.

— От кого? — заметил его смущение Яровой.

— От Трубочиста. Но я не передал это письмо Авангарду.

— Почему?

— Бондарев не велел.

— Как объяснил? — терял терпение Яровой.

— Сказал, что ни к чему.

— Что в письме было написано?

— Просил его заехать по освобождении в гости к нему. Мол встретит, как родного.

— Адрес, куда приглашал, сохранился?

— Нет. Игорь письмо то порвал. А я не запомнил.

— Еще-что?

— Что хочет увидеться по выходу.

— Откуда это письмо было?

— Из Петропавловска-на-Камчатке.

— Он не писал, когда вый дет?

— Писал. Он срок дополнительный получил за Авангарда. С начале этого года должен был освободиться. Просил забыть недоразумение и простить его.

— Говорил ли вам Авангард, куда он собирается поехать после освобождения?

— Поделился как-то. Что сначала на родину поедет. Навестит могилу матери. А потом обдумает, куда податься.

— Кто, кроме вас, знал об этом?

— Кому он сам рассказал.

— Скажите, кроме матери, писал ли кто ему не из зэков? Ну, женщина или еще кто?

— Ни от кого, кроме матери, когда та была жива, писем ему не приходило.

— О себе он вам ничего не говорил?

— Только то, что я уже сказал.

— Как вы думаете, кто мог его убить? — спросил Яровой Терехина.

— Кто ж его знает. Я в бараках не был. Ни с кем ни о чем не говорил. Бондарев им это запрещал. Знаю только о том, что касается переписки. Это была моя работа. В другое не вникал.

— А почему ему перстень Бондарев вернул? Не знаете? — вспомнил Яровой.

— Игорь хотел этот перстень в опись включить. Да упросил его Авангард. Разжалобил.

— Перед освобождением вы виделись с Евдокимовым? — спросил Яровой.

— Вечером. Перед отправкой на судно.

— Не заметили, перстень был у него на пальце или нет?

— Был. Он еще сказал, что камень — рубин на перстне — друзей продал, но помог выжить, перенести весь ад заключения. Он любил красиво говорить. И умел.

— Скажите, а он вам не говорил о прежних ереванских друзьях?

— Что вы, дорогой человек! Если они у него и были когда-то, когда он был свободным человеком, то разве найдутся они у певекского зэка? Нынешним друзьям подай положение, связи, деньги. Кому нужны зэки! В дружбе с таким разве кто в плохом сне сознается. Нет! Не говорил он о них. Видно, всем знал цену Авангард. И никогда не говорил даже слова такого — друг. Знал свое место, — вздохнул свидетель.

— Сколько лет было Евдокимову? — спросил Яровой.

— Когда от нас выходил, пятьдесят исполнилось. Но с виду старше смотрелся. Сами понимаете. Север сказался. Условия. Они никого не красят.

— Ну, спасибо, помогли вы мне, — улыбнулся Яровой.

— Еще, может, что нужно? Так я всегда пожалуйста, — сделал улыбку Николай.

— Если что, я зайду к вам. Коль возникнут какие вопросы, — пообещал Яровой.

— Рад буду вам, — Терехин кивнул на прощанье, и, укутав лицо, скрылся за дверью.

«Кому он понадобился, перстень? Именно он? Часы золотые не взяли. Деньги на месте, а перстня нет!» — думал Яровой, измеряя кабинет быстрыми шагами.

— Успокойтесь. Не нервничайте, — подал голос от печки Виктор Федорович.

— Да вот думаю, куда же мог перстень деваться? — остановился Яровой.

— О! Это же ясно! Тот, кто убил, забрал. В доказательство. Его убийце надо было предъявить кому-то. Кто знал этот перстень. Из всего ясно, что сам Скальп, будь он живым, никому бы его не отдал. И об этом знали. Это самое лучшее доказательство. А чтобы следы замести — деньги и часы подложили. Для «темнухи»— говорил начальник лагеря.

— Это не исключено. Но и не доказано… Есть несколько версий. И все ведут на Камчатку.

— О! Ее вам не миновать, к сожалению, — развел руками начальник лагеря.

— Как туда добраться? — спросил Яровой и уточнил: — Мне короткий маршрут нужен.

— От Певека на Петропавловск прямиком рейсов нет. Можно лишь до Магадана. Или до Анадыря. А там судном. Три дня ходу. Или из Магадана сделать пересадку на Хабаровск и оттуда самолетом на Петропавловск. Но здесь немало своих неудобств. Времени можете много потерять. Из-за непогоды. Смотрите, как складывается! От нас до Магадана — шесть летных часов. Так?