веры христианской всех императоров и королей, кто были в христианском мире до сего дня». Рыцарь, сокрушитель сарацинов, должен был вдохновить короля и его армию на победу в войне с англичанами, ибо к этому взывают «великие деяния и труды рыцарей, кто многажды сражался без отдохновения, без питья и без еды весь день до вечера… в Испании, когда, вняв молитвам доблестного Карла Великого, солнце остановило свой путь по небу на целый день, дабы враги были бы полностью разбиты». Так Господь воздавал ему за истинное благочестие и набожность. В подтверждение этого автор описывает как «этот благородный государь, в великой набожности, в самую лютую зиму в полночь вставал и из своего Дворца в Париже, сопровождаемый одним единственным камерарием, шел пешком по грязи в Нотр-Дам на заутреню… И так же возвращался он, король Франции и император Римский». Оплакивая упадок набожности во Франции, когда церковные службы походят на ярмарку, где совершаются сделки, и стоит шум и гам, автор призывает в свидетели «набожность, почтение и тишину, которые благословенный Карл Великий поддерживал во время божественных служб и заставлял соблюдать доблестное рыцарство Французского королевства». Щедрость Карла Великого в отношении церкви представлена как соединение рыцарских и христианских добродетелей: так, он почтил память Роланда и Оливье, «пэров, баронов и рыцарей, погибших в Ронсевале, принявших мученичество в битве», даровав 12 тысяч унций золота и столько же серебра Богу и церкви, дал еды 12 тысячам бедняков и каждому одеяние, а также передал церкви земли в оплату молитв за всех, «кто в будущем погибнет в битвах с врагами веры»; и все это помимо оплаты месс, «прочитанных без числа». Вера короля должна быть сильнее критиков нравов духовенства, которые так усилились в период схизмы, и здесь автор ссылается на речь Карла Великого, который в ответ на известие о застигнутом в грехе клирике, отказался поверить и заявил, что если бы своими глазами это увидел, то прикрыл бы грех своим плащом, дабы «мать святая Церковь не была бы опозорена». «Вот благородные слова доблестного государя и истинного сына церкви», — восклицает автор. При этом он призывает короля запретить практику турниров и судебных поединков, поскольку сражаться стоит только за веру, и ссылается на пример Карла Великого, не позволявшего, чтобы в его присутствии рыцари сражались в пустом поединке. Образ Карла Великого использовал автор и для осуждения нравов чиновников, искажающих образ власти короля. Так, он не приемлет внедренное чиновниками обращение к королю как к «грозному» (
redoutable) государю, ибо «страх влечет тиранию», и все это выдумали нотариусы и советники, «чтобы короля больше боялись, чем любили». А вот «доблестнейший и святой Карл Великий никогда не терпел, чтобы его называли грозным». Осуждая алчность этих чиновников короля, стимулирующих разграбление казны ссылками на щедрость Александра Македонского, автор противопоставляет этому пример Карла Великого. Выбирая между безумной и тиранической щедростью, разорительной для короля и народа, и скупостью, способной породить лишь ненависть к королю, он предлагает пример доблести Карла Великого, щедрого умеренно, соразмерно оказанным услугам и своим возможностям. В противоречие картине о пешем Карле Великом по пути в Нотр-Дам, автор призывает короля заботиться об охране своей персоны, которая представляет «общее благо, славу и радость французского корабля и защиту всех людей в королевстве» на манер Карла Великого, которому «все народы Рима подчинялись и мирно и всемерно ему служили», однако он установил, чтобы по 120 «доблестных воинов его охраняли», по 40 в смене (с четырех сторон кровати), «стоя, держа в одной руке шпагу наголо, в другой горящий факел». Наконец, Карл Великий предстает как мудрец на троне, кто постоянно черпал знания в мудрости предков, книгах и истории. Для обучения управлению королю необходимо знать Библию, труды Аристотеля, Тита Ливия, Валерия Максима, Сенеку, но особенно «О Граде Божьем» Августина, которого «доблестный Карл Великий изучал особо внимательно». Он же выступает аргументом против увлечения в это время астрологией, чему Филипп де Мезьер противится как языческому и опасному предрассудку. Протестуя против мнения соблазнителей астрологией о якобы увлечении Карла Великого этим знанием, Филипп де Мезьер отвечает, что это маловероятно, поскольку тогда он, «великий и глубокий знаток всякого знания», знал бы заранее и смог бы помешать гибели Роланда, Оливье и пэров в Ронсевале, «ибо он находился в четырех лье от них».
Образ Карла Великого, выработанный идеологами королевской власти во Франции, освящал и утверждал теорию о наихристианнейшем короле, каковым являлся король Франции. Карл Великий представал защитником веры и церкви, к тому же якобы собирался в крестовый поход накануне смерти. Отныне все короли избранного народа должны были бороться с неверными, защищать святые места и закончить дни в крестовом походе. В «Большие Французские хроники» включили знаменитый эпизод из хроники Псевдо-Турпина о посмертной судьбе Карла Великого: когда демоны надеялись получить душу Карла, Св. Дионисий кинул на чашу весов все церкви, построенные императором, и душа его была спасена.
В борьбе Филиппа Красивого с папой Бонифацием VIII утверждается идея о связи короля Франции с Богом без посредничества папы. И он был первым королем, регулярно называемым христианнейшим, «министром Бога», опорой веры, выше всех смертных правителей. Король Франции зависит только от Бога, но не от людей, будь то папа или император. Отсюда и символика орифламмы, королевского знамени, идущего от Карла Великого, отсюда и священный характер королевской власти, основанный на церемонии коронации и помазания священным елеем. Как сказано в «Трактате о коронации» Жана Голе на, из-за помазания короля «он именуется наихристианнейшим, защитником веры и церкви, и не терпит над собой никакого господина от мира сего». Из этого особого положения королевства Франции выводилась теория о необходимости вмешательства в дела церкви и папского престола. И здесь пример Карла Великого был полезен: Филипп де Мезьер напомнил, как он «поставил на престол викария Христа и завоевал для веры многие королевства у Сарацинов». Экстремизм королевских советников достиг апогея в «Сновидении садовника», где автор считает Францию более достойным местом для святого престола, чем Рим. Каждого короля, особенно в период схизмы, убеждали в его окружении вмешаться в дела церкви. Так, осенью 1390 г. было решено, что Карл VI отправится в Рим и поставит там папу Климента VII, что в умах современников заменило бы крестовый поход. Именно от «огромной доблести в отношении веры, проявленной наидоблестнейшим святым Карлом Великим», выводит Филипп де Мезьер «вечную славу среди королей и над королями христианскими» королей Франции. И предупреждает Карла VI не соглашаться именоваться наихристианнейшим, если он не имеет в мыслях «уподобиться предшественникам».
Представление
