Венецианский эликсир - Мишель Ловрик

Когда я передала Певенш монахиням, мне на мгновение стало ее жаль. Я знала, что ей предстояло пережить. Я утешала себя тем, что теперь в ее крови было достаточно опиума. Это должно было помочь ей не обращать особого внимания на тяготы монастырской жизни. Я оставила монахиням достаточное количество эликсира, чтобы она пребывала в таком состоянии до тех пор, пока мой план не даст плоды. Монахиням я сказала, что Певенш не может прожить без этого зелья и дня.

— Она также страдает от глистов, — сказала я аббатисе и ее сестрам, на чьих морщинистых лицах тут же отразилось сострадание несчастной Певенш. — Ей нужно делать эту припарку трижды в день, прикладывая ее к пупку.

Я протянула банку с мазью ближайшей сестре. Меня удивлял на редкость хороший аппетит девочки, и я хотела объяснить это паразитами.

Сант-Алвизе был не таким богатым монастырем, как тот, в который в свое время заточили меня. Монахини были рады даже небольшой сумме, которую я передала им для того, чтобы они ухаживали за Певенш.

— Она побудет у вас до тех пор, пока за ней не приедет опекун, — сказала я им. — Неделя или самое большее две.

Это еще сильнее обрадовало сестер.

— Она очень милая девочка, — сказала я им. — Вот увидите, она послушная. Несмотря на аристократическое образование в Лондоне, ее, по всей видимости, забыли обучить итальянскому, но она поймет вас, каким бы образом вы с ней ни общались. Она необычная девушка.

Мне пришлось использовать все свое актерское мастерство, чтобы дать им понять, какая Певенш замечательная.

Сестры были благодарны, что я привезла им такую жемчужину. Я надеялась, что они не скоро разочаруются в ней. Подчеркивая ее выдающиеся качества, я надеялась, что они посчитают ее странности сносными и даже милыми. Все новое нравится венецианцам, не говоря уже о живущих взаперти монашках. Мои прощальные слова вызвали улыбки на их лицах.

— Она отличается завидным аппетитом.

Певенш действительно необычна. Ее нельзя любить. Все мои попытки подружиться разбивались о стену ее презрения. Чему бы я ее ни научила, все пойдет насмарку. Это все равно, что метать бисер перед свиньями. Надеюсь, она не будет обижать этих милых женщин.

Певенш заковыляла к аббатисе, улыбчивой круглолицей женщине, такой непохожей на строгих сестер из монастыря Святого Захарии. Аббатиса ласково взглянула на мой выпятившийся живот, но промолчала.

— Мы о ней позаботимся, — улыбнулась она, — а вы, дорогая, должны позаботиться о своем будущем ребенке. В эти благословенные месяцы беременности необходимо следить за собой.

— Ты будешь здесь в безопасности, — сказала я Певенш по-английски. Она поморщилась, услышав мой голос. Хоть она и не спала, но все равно боялась меня. Мучили ее воспоминания о той ночи или она поняла, что это был трюк, но тем не менее боялась меня и моих выходок, — я не знала. Да мне и не было интересно. Ей не довелось пережить того, что выпало на мою долю в монастыре Святого Захарии.

— Я не верю, — снова повторила она, и больше я ее не видела. Аббатиса, нежно обняв Певенш за плечи, повела ее по одному из многочисленных коридоров прочь от приемного помещения на втором этаже, где сидела я.

Бодрящая клизма

Берем вино, одну пинту; дискордиум, пол-унции; яичные желтки, две штуки; смешать.

То, что сердечные сиропы делают для желудка, для кишечника делает клизма. Она освежает его и укрепляет все кишки, чем улучшает их работу и помогает справляться с болезнями.

Я покинула Венецию. Даже если кто-нибудь смог отследить мой извилистый путь по северной Италии, даже если мои следы привели преследователей во Францию, по всей видимости, там они меня потеряли.

Если же они проследили за мной до Лондона, то маскировка ролью помощницы шарлатана позволила мне скрыться от их зорких глаз. Возможно, им в голову не пришло искать меня, девушку из богатого рода, к югу от реки, среди пивоварен, стекольных заводов и сырых прачечных возле моста Блэкфрайерз. Возможно, они до сих пор рыщут по Мейфэр в поисках женщины, похожей на меня, встречающейся с каким-нибудь богачом. Не исключено, что они также заглядывают в театры и дорогие бордели, полагая, что меня может прокормить только сцена или сопутствующие профессии. Также можно предположить, что, не обнаружив меня в Лондоне, они принялись проверять моих бывших любовников в Париже, Вене и Санкт-Петербурге.

Я представила, как разозленный Маззиолини носится по Европе. Для него должно быть делом чести найти меня и немного наказать, прежде чем передать в руки хозяев. Мой побег, надо полагать, пошатнул его авторитет, и только моя поимка могла восстановить его в глазах хозяев. Он, подобно ищейке, будет бегать из города в город, задавая вопросы вкрадчивым голосом:

— Вы видели ее? Недавно? Где именно? Вы знаете, где она сейчас?

Мне снились глаза Маззиолини. Такие светло-зеленые, что, если посмотреть под определенным углом, они кажутся совершенно бесцветными. В них сложно что-либо прочесть. Я знала, что он не прекратит поиски, пока не найдет меня.

Оставив Певенш в монастыре, я поспешила в Санта-Кроче, где снова арендовала комнату, сказав, что недавно овдовела и жду ребенка. Мой испуганный вид и объемистый живот служили тому подтверждением.

Я не выходила из дома по несколько дней. Когда же все-таки решалась, то тщательно готовилась к этому. Я надевала маску, натягивала на себя как можно больше одежд, поверх которых цепляла передник с подкладкой. Чтобы ходить ковыляющей походкой, я засовывала между ног скатанную рубашку.

Вернувшись после первой подобной вылазки, я сбросила с себя всю одежду, кроме сорочки, и повалилась на кровать, тяжело дыша.

Я сделала это! Я приехала в Венецию и оставила Певенш в безопасном месте. Никто меня не заметил, и никто не знал, кто я на самом деле. Я была в безопасности. Мне следовало лишь написать Валентину письмо, не высовываться и ждать. Валентин мог заявить, что я блефую, но я предпочитала об этом не думать. Я хотела надеяться. То, чего мне следовало бояться, окружало меня со всех сторон на тихих улочках Венеции — глаза и уши венецианцев, которые могли предать меня.

Чем раньше я напишу письмо, тем быстрее минует эта опасность. Но что-то останавливало меня. До сих пор все шло по плану, но мне не хватало уверенности, чтобы потребовать то, что мне нужно. Я медлила, не решаясь пойти на этот шаг. Почти месяц я каждый вечер садилась за стол, макала перо в чернила и замирала. В конце концов, когда на город наползала тьма, я украдкой выходила на улицу в поисках пищи.

Я шла в портовый район Заттере и слушала, как плещется вода. Я стояла там много часов подряд, вдыхая соленый воздух и наблюдая за тем, как гаснут огни на острове Джудекка, пока он полностью не погружается во тьму, искривленный, словно лапа гиббона, охватывающая район Дорсодуро.

Потом я возвращалась, снова садилась за стол, но письмо не писала.

Я выпивала немного джина, потом еще чуть-чуть и еще.

Сердечный горячий напиток

Берем сладкий миндаль, толченный в ступке, двенадцать штук; яичные желтки, две штуки; консервированные розы и левкои, всего по одной унции; вода, пол-унции; вино, настой дамасской розы, всего по полпинты; хорошо смешать, процедить и добавить алкерм, две драхмы; коричное масло, две капли.

Укрепляет и оживляет дух.

Между тем с Певенш происходили странные вещи.

Вместо того чтобы кричать и ссориться, вместо угроз и истерик она спокойно смирилась с жизнью в монастыре.

Поначалу я ее не проведывала. Я не хотела смотреть на ее выходки и слушать этот пронзительный голос. Я насытилась ими по горло за время нашего путешествия. Я надеялась, что монахини не будут жалеть снадобий, которые я оставила для нее. Опиат Дотторе Велены был достаточно сладким, чтобы Певенш не стала воротить от него нос. Потому я понимала, что им не будет нужды уговаривать ее принимать его. Скорее напротив, им, вероятно, придется оттягивать ее за уши.

Я получала от монахинь отчеты о поведении Певенш, но в них не было ничего плохого.

После часа ворчания и слез она попросила, чтобы ее выпустили из кельи пообедать с сестрами. На следующий день она съела обильный завтрак, за которым последовал не менее питательный обед. Днем она, отметив вкусный запах миндаля, источаемого пирожными, попросила показать ей кухню, на которой их готовят. Там ее поразил вид монахинь, отмерявших муку и масло и мешавших порошковый миндаль, пока не получалась марципановая паста.

На следующее утро она попросила дать ей попробовать сделать марципан самостоятельно. Спустя три дня она работала с самыми опытными пекарями. Она показала, что умеет обращаться с разными видами блюд, содержащих сахар. У нее получались отличные пирожные, хотя и немного приторные.