Тайный коридор - Андрей Венедиктович Воронцов

Звонарев, – мне было столько же лет, сколько тебе теперь. А сейчас и машинисток-то никаких нет, и никто больше не нуждается в их услугах. Компьютеры, принтеры… Рассказ устарел, и я устарел.

– Неправда! Ни герой, ни героиня не устарели, а эту несчастную машинку можно заменить компьютером. А можно и не менять. Я в этой героине видела себя, а на машинку эту даже не обратила внимания. И, между прочим, для меня все сбылось, как в твоем рассказе!

Конечно, после такого разговора, забыв об опасных днях, Катя вскоре снова прыгала на его животе, отбрасывая волосы назад, кусая губы, кончила бурно, вся в слезах, крупно содрогаясь и зажимая сама себе рот ладонью. Потом она упала к нему на грудь и, распластавшись на нем, моментально уснула, уже не вспомнив о ванной.

В шесть утра Катя растолкала тяжело спящего Звонарева, сказав, что через час обитатели коммуналки начнут подниматься.

– Сварить тебе кофе?

– Не надо. – Мрачно сопя, он одевался. «Поутру так невыносима пустоты беспредельность в сердце». Это уже не Лупанарэ, а настоящий японский поэт.

Свеженькая Катя, сидя среди скомканных простыней, с прищуром глядела на него. Отвернулась бы, что ли! «Утро сорокалетнего мужчины» – слишком натуралистическая картина. Хотя – пусть смотрит. Должны же быть у молодости преимущества.

Она легко вскочила на ноги, повисла у него на шее.

– Внутри все боли-ит! – Она спрятала лицо у Алексея на груди.

«А у меня – и внутри, и снаружи. Я весь – тупая, угрюмая, подлая боль». Он осторожно разжал ее руки, чмокнул в темя и сказал:

– Пока. Увидимся на работе.

Коридор был пуст, но в ванной уже завывал кран, поэтому расстояние до выхода Звонарев преодолел широким шагом. Здесь, несмотря на Катькины инструкции, он завозился с замком, а кран между тем замолк. Дернув изо всех сил защелку и содрав при этом кожу с пальцев, он распахнул наконец дверь. В проеме ее, словно ожидая, когда он откроет, стояла женщина в лыжном костюме с собачкой на поводке.

– Вот спасибо, – пропела она и тут же смолкла, уставившись на него с открытым ртом.

Он с испугом покосился на нее. Неужели Катькина мать? Да нет, слишком молода для этого, лет тридцать пять. Чего же она так смотрит? Посторонних мужчин здесь не видала? В глазах незнакомки зажегся странный огонек, она метнула взгляд через плечо Звонарева, вглубь коридора. Он проследил его направление: взгляд ударился в Катькину дверь и рикошетом вернулся к нему. Значит, все-таки – мать? Блин!.. И похожа! Да нет, ничего не похожа, просто он видел ее где-то. Но где? Крашеная блондинка, смазливая, в теле, но стройная. Переспал, что ли, с ней где-то спьяну?

И тут он узнал ее. Он переспал с ней спьяну – лет пятнадцать назад, в общежитии Литинститута. Это была Лена Порывайло – немного погрузневшая, с красноватой кожей на шее.

Глаза Алексея выдали, что он узнал ее.

– Это ты? – только и сказала она.

– Это я, – ответил он, как в анекдоте. Всю жизнь его преследуют эти аристотелевы узнавания-неузнавания, будь они неладны!

Позади щелкнула задвижка на двери ванной. Звонарев, прижавшись спиной к косяку, обошел по левому флангу крутое бедро госпожи Порывайло, на лице которой застыло какое-то странное, незаконченное выражение: словно человек собирался улыбнуться или заплакать, но что-то ему помешало. Собачка дергала женщину за поводок. Алексей, не оборачиваясь, пошел по ступенькам вниз. Вся эта сцена заняла не больше тридцати секунд.

На улице Звонарев перевел дух, закурил. Ну, дела! Живет в одной с Катькой коммунальной квартире! Он знал, что Лена перебралась после института в Москву, вышла замуж, потом развелась, но чтобы встретиться с ней вот так, точно в такой же ситуации, какая была пятнадцать лет назад, когда он выходил в коридор общежития от нее самой!.. Кузовков утверждает, что книга высших смыслов читается нами в совпадениях. Какой же смысл в этой встрече? Показать мне, дуролому, что пятнадцать лет жизни выброшены коту под хвост? Что я в тридцать восемь нахожусь на той же точке отсчета, как и в двадцать три, а может, еще ниже? Да, нехорошая квартирка, как говорил Булгаков! Вертикальный срез интимной жизни господина З. в перспективе! Точнее, без перспективы. Вот комната 23, из которой господин З. вышел по этому коридору пятнадцать лет назад, а вот комната 38, из которой он вышел полторы минуты назад. Вопрос: из какой комнаты господин З. выйдет в следующий раз и с кем столкнется в конце коридора?

Алексей увидел кафе-стекляшку с надписью «24 часа», зашел, попросил кофе. Умыться бы! Но в этой забегаловке нет санузла. Вот и тогда ты выбрался от Ленки неумытый. Интересно, а не за стенкой ли Катькиной комнаты она живет? И не слышала ли она звуки наших сопряганий? Впрочем, а почему ты думаешь, что она сама спала в одиночестве? «Сегодня – точно в одиночестве, – ответил он сам себе. – Сегодня – день памяти господина З.»

Умыться удалось только на работе. Он даже, придя на час раньше всех, успел вздремнуть за своим столом. Потом он вышел в «предбанник», столкнулся с Катей. Она молча вытянула перед ним руку. Пальцы мелко дрожали.

– Видишь, что ты со мной делаешь? – шепнула она. – Я умираю по тебе. Люблю тебя ужасно.

Звонарев зашел к себе, посмотрел на свою руку с набрякшими жилами. Хоть и его пошатывало с недосыпу, но ни малейшей дрожи в пальцах не было. Он с удовольствием, по-сорокалетнему тяжеловато отодрал эту сладкую девчонку. Так, наверное, и его Наталью кто-то дерет… Но он не любил Катю, как не любил когда-то и Лену Порывайло. А кого он любил?

Приехав домой, он наткнулся на хмурый взгляд Натальи. Она непривычно долго смотрела на него из глубины прихожей, прислонившись плечом к косяку, хотела, очевидно, что-то сказать, но, так ничего не сказав, ушла к себе.

Несколько дней Катерина не проявляла по отношению к нему особой активности, если не считать нежных взглядов: видимо, залечивала травмы заветных мест, причиненные ей его страстью. Но в пятницу она вызвала Алексея на лестничную клетку и, прямо глядя в глаза, спросила:

– Поедешь сегодня ко мне?

Он отвел свои глаза. Ему хотелось бы поехать. Чувственная и нежная Катька здорово возбуждала его. Но романа с молодой девчонкой заводить было нельзя. Им только поначалу нужен большой секс, а потом – все остальное. Ничего остального он ей дать не мог, да и не хотел.

– Ты что, не хочешь? – голос ее дрогнул.

– Хочу, – честно ответил он.

– Так в чем же дело? У тебя какие-то другие планы?

О, планов у