Беспощадный - Патриция Поттер

– Я не знаю…

– Лучше бы вам это знать, – грубо сказал он. – Иначе у вас не будет выбора.

Шей ощутила комок в горле. У нее и такие было выбора. Не было с того самого поцелуя, три дня назад, с той минуты, как мука исказила его лицо, и она поняла, что он потерял свою последнюю надежду. Прежде она не совсем понимала это, и только приступ мучительного отчаяния открыл ей глубину того, что пришлось ему испытать. Он все время казался таким несгибаемым, таким уверенным, даже гордым, что она не сознавала, как сильно подкосила его несправедливость, в которой она больше не сомневалась.

Шей хотела излечить его. Но это было только частью правды. Она не солгала, когда заявила, что клеймо безразлично ей – теперь, когда она узнала его. Она жаждала, чтобы он дотронулся до нее еще раз с такой же нежностью, как и раньше. Она даже не подозревала, что прикосновения могут заставить вибрировать каждый нерв, будто виртуоз-скрипач ласково дотрагивается до струн, наигрывая мелодию.

Шей вместо ответа приблизилась к нему.

– Шей? – сдавленно произнес он.

Она коснулась пальцами левой руки его губ, предотвращая дальнейшие протесты. Она не позволила себе думать о том, что делает. Ею руководил инстинктивный порыв. Чувство.

Он со стоном склонил голову, и их губы встретились. Он коснулся ее рта сначала робко, хотя она сама побудила его к этому. Похоже, он все еще не верил ей.

А Шей тянулась к нему каждой клеточкой. Она ощущала его боль, его неуверенность, гордость. Она понимала, что внутри у него кровоточащая рана, и эта рана терзала ее не меньше, чем его.

Она взглянула в обычно настороженные глаза цвета морской волны, но сейчас они потеряли всякую настороженность. Они были полны такого отчаяния и боли, что она содрогнулась.

Рейф отпрянул от нее, словно уверился, что это дрожь отвращения, а не бесконтрольный трепет в ответ на его прикосновения.

– Не уходи, – прошептала она.

– Ты не знаешь…

– Я знаю все, что хочу знать.

Это была не правда. Это была в действительности самая большая ложь, когда-либо сказанная ею, но угрызения совести ее не мучили, потому что она увидела, как он сразу успокоился. Он вновь ее поцеловал, на этот раз так жадно, что она затрепетала с ног до головы. По всему ее телу разлился жар, когда он прижал ее к себе, и она почувствовала его твердые мускулы. Он обхватил руками ее бедра и притянул к себе, и жар внутри нее превратился в огненные, бурные реки желания.

Никогда в жизни Шей не испытывала такого страстного порыва, такой жажды. Она даже не знала, к чему стремится, но ей было все равно. Она хотела всего лишь дотронуться до него, почувствовать ту нежность, которая красноречивей всяких слов.

Она услышала, как он коротко вздохнул, крепко прижавшись к ней губами, когда почувствовал, что она хочет и жаждет этого не меньше, чем он. Но даже тогда он был скован, это было видно по напряжению, написанному на его лице.

– О Шей, – сказал он нетвердым голосом, с искаженным от желания лицом, слегка отстранившись от ее губ. – Это…

Он замолчал. Она не знала, что он хотел сказать – что это невозможно, или смешно, или безумно, или все вместе.

– Правильно, – договорила она за него.

– Ничего правильного в этом нет, – прошептал он, но тут же, сам себе противореча, снова поцеловал ее с отчаянием, говорившим совершенно о другом.

Шей обняла его осторожно, стараясь не коснуться раны на руке. Она подставила губы для поцелуя, чуть приоткрыв рот, уступая его мягкой настойчивости.

Так ее никогда не целовали, и она с удивлением и испугом обнаружила, что его поцелуи разожгли огонь во всем теле. Затем она перестала удивляться и целиком отдалась ощущениям. Она инстинктивно ответила тем же, когда он начал ласкать ее языком, и почувствовала, как он весь напрягся, тихо застонав.

Его руки больше не сжимали ее бедра, а скользили вверх и вниз по спине в легком поглаживании. Она вся вытянулась под его ласками, пораженная охватившим ее томлением, тем, что его тело, его руки вызывают в ней дрожь ожидания. Она никогда не думала, что с радостью воспримет такой натиск, но сейчас она его жаждала все больше и больше.

Он оторвался от ее губ и теперь покрывал ее лицо легчайшими поцелуями. Она закрыла глаза. Ей хотелось только чувствовать и наслаждаться каждым мгновением. Запомнить. Запомнить навсегда.

Рейф расстегнул ей платье, его руки скользнули под сорочку. Она не носила корсета, ей казалось глупым мириться с таким неудобством здесь, в горах, а теперь она была этому рада, потому что его рука легко нашла ее грудь и дотронулась до нее почти с благоговением. Шей почувствовала, как грудь налилась упругостью и затрепетала.

И заныла. Нестерпимо заныла. Шей показалось – ее сейчас разорвет от чувств, от новых ощущений, терзавших тело. Новых и чудесных, возбуждающих и томительных.

Она крепче прижалась к нему, неосознанно стремясь слиться с ним воедино. Провела руками по его спине и, коснувшись шеи, игриво вплела пальцы в густые кудри.

В ответ он оторвался от ее груди и, развязав ленточку, погрузил руки в ее волосы. Волосы упали ей на плечи и грудь.

– Господи, до чего ты красива, – прошептал он. Это было сказано почти с обожанием, и она ощутила себя красивой. Впервые в жизни – по-настоящему красивой. Не думая о ране, Рейф подхватил ее на руки, и она замкнула объятия у него на шее. Он пронес ее несколько шагов и опустил на ложе из сосновых иголок, ставших мягкими после того, как пролежали на земле несколько месяцев. Он опустился рядом с ней на колени, напряженно всматриваясь ей в лицо, и она знала, что он ждет ее «нет».

Она не могла так сказать. Не хотела. Он был ей нужен как никто другой. Она хотела увидеть, как глаза его оттают, губы улыбнутся и суровые складки на лице разгладятся. Она хотела услышать его смех. Она хотела любить его. Но об этом сказать не смела.

Только глазами дала понять, что он нужен ей так же, как она ему.

Взгляд его не подобрел, губы не улыбнулись и лицо не разгладилось, когда его руки сняли с нее платье и сорочку и стянули панталоны. Он проделал все это с той же напряженной сосредоточенностью, с какой тренировал коня, лечил медвежонка или колол дрова. Она с печалью подумала, что он совершенно разучился радоваться. Как будто угадав ее мысли, он на секунду замер в нерешительности, прежде чем совлечь с нее последнюю одежду.

Какой-то миг его пальцы оставались на ее бедрах, затем он взял ее правую руку и, перевернув, внимательно разглядел ладонь. Она больше не носила повязку, и волдыри быстро заживали. Хотя ладонь еще болела – когда он провел по ней большим пальцем, едва касаясь, стало даже приятно.