Дж. Р. Р. Толкин: автор века. Филологическое путешествие в Средиземье - Том Шиппи

Толкину, мягко говоря, не везло с критиками. Его обвиняли в подтасовке сюжета (на это возражение я постарался ответить выше), в несоблюдении им же самим установленных правил по поводу Кольца (это я попытался объяснить с помощью слова «зависимость»), в отсутствии границы между «добрыми» и «злыми» героями — тут уж за Толкина вступился У. Х. Оден со своей сокрушительной логикой. В 1955 году, а потом еще раз в 1961-м он отметил колоссальную разницу между героями и антигероями: положительные персонажи, всякие там Гэндальфы и Галадриэли, способны вообразить свое превращение в злодеев, тогда как главная слабость Саурона — даже на тактическом уровне — состоит в том, что он не может себе представить, чтобы кто-нибудь вздумал навсегда уничтожить Кольцо, разрушив тем самым себя самого. Пытаясь добиться своего не мытьем, так катаньем, некоторые стали жаловаться, мол, положительные герои какие-то уж слишком положительные — никаких тебе обычных человеческих слабостей и грешков, — совершенно упустив из виду последовательно раскрываемую концепцию превращения в призрака.

Особенно сильное раздражение вызвали у Толкина отзывы Эдвина Мьюира, опубликованные в газете «Обсервер» (см. «Письма», № 177). Мьюир сделал обзоры каждого из томов «Властелина колец» по мере их выхода в свет, и его работы были напечатаны в «Обсервере» 22 августа 1954 года, 21 ноября 1954 года и 27 ноября 1955 года. Яростнее всего он раскритиковал первый и третий тома (онты ему понравились). Замечание Мьюира по поводу третьего тома, которое так разозлило Толкина, состояло в том, что все произведение выглядит недостаточно зрелым, поскольку в нем слишком мало боли: «Хорошие парни поучаствовали в смертельной схватке и вышли из нее здоровыми и счастливыми триумфаторами, как и положено хорошим парням».

Ответ на это прост. По крайней мере Фродо нельзя назвать здоровым или счастливым: он избегает любых намеков на триумф и, по-видимому, навеки искалечен — и физически, и морально. Да, его забирают с собой эльфы, чтобы излечить от ран, как короля Артура, хотя это все равно не то же самое, о чем пишет Мьюир. Однако есть и другие люди, существа и предметы, которые нельзя забрать с собой или исцелить. На самом деле, гораздо проще увидеть в книге Толкина пессимизм, нежели глупый или ребяческий оптимизм — это еще одно качество, отличающее его от большинства подражателей.

Очевидно, что многие, если не большинство «старших» персонажей «Властелина колец» в долговременной перспективе ждут поражения. Галадриэль говорит: «И с тех пор обреченно, без надежды на победу, однако не отступая, [мы] сдерживаем Зло». Ей вторит Элронд: «Я свидетель всех трех эпох Средиземья и участник бесчисленных битв с Врагом, кончавшихся страшными для нас поражениями или поразительно бесплодными победами». Позднее он сам оспаривает свой эпитет «бесплодные», но повторяет, что давняя победа, когда Саурон был сломлен, но ушел живым, была «неполной». Кажется, что вся история Средиземья показывает: то, что добру достается дорогой ценой, зло получает почти даром — стоит только захотеть. Тонгородрим пал, и эльфы думали, что «разделались с врагом», но они ошибались. Нуменор затонул, так и не сумев избавиться от Саурона. Саурон побежден, и его Кольцо попадает в руки Исилдура, но это лишь становится толчком к началу катастрофы на исходе Третьей эпохи. Кроме того, автор совершенно ясно (можно даже сказать, недвусмысленно) дает понять, что даже уничтожение Кольца и низвержение Саурона тоже будут в каком-то смысле «бесплодными» — точнее, плоды их будут горьки. По словам Галадриэли, уничтожение Кольца означает, что свою силу утратят и другие три кольца, принадлежащие ей самой, Гэндальфу и Элронду, так что Кветлориэн «увянет», а эльфы станут «смертными». Вместе с ними уйдут и онты, и гномы, да и все Средиземье, а на смену им придет современная эпоха владычества людей; от всех его обитателей и рассказов о них только и останется, что непонятные слова, тут и там встречающиеся в стихах, да списки имен, значение которых забылось (такие как список гномов «Dvergatal»), да пересечения, заметные лишь глазу филолога.

И первой жертвой падет красота. В главе «Дорога на Изенгард» (глава 8 книги III) Теоден печалится: «Ведь даже если мы победим, все равно много дивного и прекрасного исчезнет, наверное, из жизни Средиземья». Гэндальф отвечает лишь: «Лиходейство Саурона с корнем выкорчевать не удастся, и след его неизгладим». Древень подтверждает опасения Теодена примерно так же, как и Гэндальф, говоря о своем обреченном на вымирание роде: «Песни — они ведь как деревья: плодоносят по-своему и в свою пору, а случается, что и безвременно засыхают» (глава 4 книги III). Общее мнение обитателей Средиземья можно выразить афористичным заявлением Гэндальфа: «Я — Гэндальф, Гэндальф Белый, но черные силы ныне превозмогают» (глава 5 книги III).

Это зловеще отдает манихейством и «пораженчеством». Однако, как уже говорилось, Толкин несколько раз озвучивал разные возражения против манихейской точки зрения. А с учетом того, что его лучшие друзья погибли во Фландрии, он, скорее всего, не потерпел бы и пораженчества в его изначальном смысле — как синонима французского слова défaitisme, которое вошло в употребление в 1918 году для обозначения усталости союзников от войны, ощущения (особенно распространенного среди гражданских лиц), что надо забыть об уже принесенных жертвах ради мира — пусть даже не окончательного. Откуда же в его произведении такой постоянный пессимизм и ожидание поражения?

Одна из причин наверняка состоит в том, что Толкин хотел в некотором роде заново познакомить мир с «концепцией мужества». Обратите внимание: не просто с мужеством или его образами, но с «концепцией мужества», которая, как он сказал в своей лекции о «Беовульфе» в 1936 году, представляет собой «важнейшее наследие» древней литературы Севера. Толкин имел в виду следующее. В древнескандинавских источниках есть миф (по убеждению Толкина, ранее он существовал и в древнеанглийской мифологии), очень похожий на традиционное христианское представление о конце света — Судном дне, когда силы добра и зла наконец сходятся в последней битве. Разница между ними состоит в том, что в скандинавской версии побеждают силы зла — великаны и чудовища, — поэтому конец света там называется Рагнарёк, «сумерки богов». Но если боги и их союзники из числа людей все равно потерпят поражение, и это всем известно, то чего ради вообще принимать эту сторону? Почему тогда не уподобиться чудовищам и не стать, так сказать, сатанистом? Подлинно мужественный ответ — в своей лекции о «Беовульфе» Толкин назвал его «действенное, но ужасное решение» — состоит в том, что победа и поражение никак не связаны с правильными и неправильными поступками и что, даже если миром правят враждебные, злые