Вождь викингов - Александр Владимирович Мазин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя я бы предпочел, конечно, телегу. Валяться и глядеть в небо мне нравится больше, чем трюхать по дороге, полируя штанами седло.
По дороге заехали к родичам Ренди Черного. Покойного Ренди. Отдали долю… И застряли на три дня.
Нет, я не понимаю. Живу здесь уже хрен знает сколько времени. Но — не понимаю. Как смерть брата может быть поводом для праздника?
Абсурд.
Старший брат убитого, Сван Черный, упился в хлам, раз за разом поднимая тост за младшего, с которым непременно будет сидеть в Валхалле на одной скамье. А посередине — их покойный папа, зарубленный фризами, но утянувший на ту сторону сразу троих врагов.
А мама Свана и Ренди глядела на последнего живого сына с обожанием и утирала слезы восторга. Хотя, может, я неправ, и она оплакивала младшего сына. А вот ее невестка, жена Черного Лебедя[35], смеялась вместе с мужем и всё время трогала дорогую заколку, добытую Ренди и только что подаренную ей старшим братом убитого.
Хотя, может, я опять неправ, и женщина просто была очень пьяна.
Эти дикие поминки продолжались без малого трое суток. И к концу последних я вдруг понял, что совсем не против, если мне устроят такие же. Чтобы куча народу смеялась и пела, вспоминая, каким я был славным парнем и сколько замечательных подвигов совершил.
А понял я это, когда Медвежонок склонился ко мне и проорал в ухо, перекрывая шум, о том, как здорово нашему дренгу Ренди Черному глядеть на нас сверху и видеть, как мы им гордимся и как радуемся за него.
Вот тогда я встал и заплетающимся от выпитого и усталости языком провозгласил славу Ренди, который шел в первых рядах Иварова войска и потому был одним из первых поражен стрелой. А еще я рассказал о том, как он помог мне, раненому (продемонстрировав розовеющие шрамы на руке), выйти из боя. И как мужественно прикрыл щитом и собственным телом днище нашего драккара от огроменного камня, который нечеловеческим усилием низвергли на нас злобные англы.
И тогда старший брат Ренди обнял меня и, уткнувшись мне в лицо мокрой от слюней и пива бородищей, назвал меня любимейшим из родичей и попытался подарить цепь со своей шеи. Но, к счастью, не смог ее снять сразу, а через полминуты забыл, зачем начал ее стаскивать, уткнулся мне в плечо и заснул.
И к этому времени за столом остались только трое: мы с Медвежонком и мать Свана и Ренди.
И мы с Медвежонком продолжали пить, наливая сами себе, потому что вся прислуга обоего пола уже была — в лежку.
А мать моего дренга смотрела на нас и улыбалась всё той же замороженной улыбкой, и слезы текли по ее белым щекам…
* * *
— Этот норег, Лейф Весельчак… Что ты о нем скажешь, мама?
— Думаю, он хороший воин, — осторожно ответила Рунгерд. — Так я слыхала. Твой будущий муж побил его в поединке и взял в свой хирд. Вот все, что я знаю. А почему ты о нем спрашиваешь?
— Он меня беспокоит. Смотрит на меня как кот на птицу. Зазеваешься — прыгнет и схватит.
— Скажешь Ульфу?
— О чем? Что — смотрит? Так почти все мужчины так на меня смотрят.
— Что же тогда тебя тревожит?
— Не знаю. Он мне не нравится. Чувствую нехорошее что-то… Может, спросишь у богов, что мне от него ждать?
— Ничего, — отрезала Рунгерд. — Забудь о нем, дочь. Норег — викинг. И он принес клятву Ульфу-хёвдингу, так что он не посмеет причинить тебе вреда. Боги ему не простят. К тому же я — и ты об этом знаешь — уже раскладывала руны, и они сказали мне, что муж сделает тебя счастливой. Не стоит докучать богам вопросами. Что тебе до какого-то там норега…
— И верно, — согласилась Гудрун. — Нет мне до него дела. Однако он все равно меня беспокоит. Лучше бы Ульф не брал его в хирд.
— А вот это уж точно не твое дело! — заявила Рунгерд. — И не вздумай сказать такое будущему мужу. Если он захочет тебя побить за такие слова, это будет правильно.
— Ма-ама! Конечно, я не стану ему такое говорить. А вот ты бы — могла. А лучше скажи брату. К словам брата Ульф точно прислушается!
— Может быть. Зато сам Свартхёвди не станет меня слушать. Негоже женщинам лезть в дела мужчин. Это может лишить их удачи. Не обращай на норега внимания, вот и все.
— Не буду, — пообещала девушка.
Но уверенности в ее голосе не чувствовалось.
Глава двадцать девятая
Пир Рагнара Лотброка
— Рагнар! Конунг! — Я не поклонился, и уж тем более не пал ниц. Здесь такое не принято.
Однако лицом выразил почтение и преданность. И вручил подарок. От нас с Медвежонком. Головной убор английского архиерея.
Идея была не моя. Более того, лично я был против, но Медвежонок настоял. Сёлунд — это вотчина Рагнара, и ему положено. Да, с таких, как мы, конунг не требует дани, потому что и без того богат. Но если мы рассчитываем на его защиту и покровительство, надо занести. Тем более что за Рагнаром не заржавеет. Вон он мне какую цепку подарил. Со своего плеча.
Ну да. Он мне — цепку, а я ему — Париж.
Но Свартхёвди прав. Без подарка к конунгу приходить — неправильно. И английская мирта, или митра, или как там это называется, — вполне годится. Вещь, на мой взгляд, совершенно безвкусная, зато богатая. Золото, серебро, камешки.
Вручил, короче. От себя и брата Свартхёвди.
Конунг даже не поблагодарил. Развернул, глянул… И небрежно сунул кому-то из прислуги. Мол, прибери.
— Ульф. Сядь.
Какой он всё-таки большой, Рагнар Лотброк. Причем не размерами. Харизмой. Как-то так сразу понимаешь: он здесь главный. Хотя вокруг — тоже отнюдь не мелочь. Ярлы. Громадные, мясистые, разодетые в самое лучшее, увешанные драгоценностями и оружием. Самые успешные и эффективные убийцы этого времени. Из всех, кого я знаю, только Хрёрек Сокол мог бы смотреться рядом с ними — равным. Ну и Рагнарсоны, разумеется. Их место — около папы. Около, но не рядом. Рядом — никого.
Лотброк — единственный.
— Говори.
— Когда я уходил, Ивар стоял у стен города Йорка.
— Почему?
— Это
