Распутин-1917 (СИ) - Васильев Сергей Александрович

— Да, и могу биться об заклад — этим не могут похвастаться девять из десяти членов РСДРП, во всяком случае — из числа рабочих.

— Вы жестоки, — Сталин покачал головой, — но не могу не признать — справедливы. Рабочие действительно политически инертны и малообразованны… Но есть мнение, что если дать им больше свободного времени и возможность закончить школу…

— Вы получите таких же политически инертных, но только эрудированных членов общества. Они будут охотно и грамотно костерить начальство, живо интересоваться международными делами, но при попытке заставить конспектировать “Капитал” или изучать программу партии протекут водой сквозь пальцы. И это не от лени. Рабочий — всегда практик. Его не интересует теория, но волнует практическое воплощение. Поэтому программы и планы пролетариату надо предоставлять в виде кратких, как выстрел, и простых, как пять копеек, лозунгов. “Долой войну!”, “Даёшь электрификацию деревни!”, “Землю — крестьянам, заводы — рабочим!”… Ну и так далее… “Море — морякам, горы — горнякам!”… - продолжил он, грассируя и пародируя ленинский выговор.

— За вами хочется записывать, — улыбнувшись, заметил Сталин. — Такое впечатление, что в вашей голове есть образ справедливого будущего…

— Только в общих чертах.

— Не скромничайте. Будем считать, что партия решила посоветоваться с народом в вашем лице. Что является главным? Какой лозунг может объединить всех подданных империи, включая лелеемую вами армию?

Распутин закинул ногу на ногу, сцепил руки в замок, обхватил колено и, прикрыв глаза, начал говорить медленно, словно диктовал текст машинистке.

— Самодержавие перестало отвечать требованиям времени, когда на высшие должности проникли люди, не готовые нести какую-либо ответственность за результаты своей работы, отрицающие саму возможность таковой.

— Государственная дума требует от царя ответственное правительство… — вставил реплику Сталин.

— Имитация! Чем готовы отвечать за свою работу думские министры?

— А какую меру ответственности вы считаете оправданной и приемлемой?

— Ту, что определил для себя в 1914-м генерал Самсонов после разгрома его армии в Восточной Пруссии…

— Не слишком ли круто? — Сталин вновь мерил шагами помещение. — Кабинет министров — это всё-таки не штаб армии на линии фронта.

— Не фронт, — согласился Распутин, — но людские потери от ошибки или преступного бездействия министров вполне сопоставимы с военными. Поэтому не вижу ни одной причины для снисхождения высшему политическому руководству. “Кому много дано, с того много взыщется” — говорит Евангелие от Луки…

— Министр, готовый в случае ошибки застрелиться, — это слишком радикально даже для профессионального революционера, — покачал головой Сталин.

— В случае ошибки, повлекшей человеческие жертвы, — поправил его Григорий, — готовый к тому, что его могут расстрелять…

— Расстрелять… — машинально повторил Сталин за Распутиным. — Как в вас уживается жестокость к обитателям коридоров власти с христианской апологетикой?

— Человеческая жизнь бесценна, её необходимо беречь. Для того, чтобы простой человек был защищен, чиновник должен чувствовать себя ужом на раскаленной сковородке, видеть над собой дамоклов меч ответственности, готовый снести голову совсем не фигуральным образом…

— А сами? Вы готовы лично соответствовать таким жестким требованиям?

— Так я всё время рассказываю именно про себя.

Сталин остановился, достал из бездонных карманов брюк пачку с папиросами, долго мял одну из них в руках, думая о чем-то и глядя мимо Григория. Наконец, приняв решение, он кивнул своим мыслям, закурил, добавив чада в насквозь прокуренное помещение.

— Хорошо. На таких условиях я готов принимать участие в реализации ваших планов. Вы говорили, что главное сейчас — прекратить войну, защитить ценных специалистов и не допустить голода в Петрограде. Это полностью совпадает с задачами нашей партии на данном этапе. Как вы намерены поступать?

— Я попрошу у вас карту Петрограда и его окрестностей.

—------------

(*)Одна из прокламаций, изданных в тот период Петербургским комитетом большевиков под названием «К пролетариату Петербурга».

(**)Одна из партийных кличек Сталина.

(***)В ноябре 1917 Ленин опубликовал фундаментальный труд “Государство и революция”, где отчаянно пропагандировал снесение до основания всех царских институтов, ликвидацию полиции и армии с заменой их вооруженными рабочими. “Все граждане превращаются здесь в служащих по найму у государства, каковым являются вооруженные рабочие”. Жизнь камня на камне не оставила от этих фантазий, а красную гвардию (то самое государство вооруженных рабочих) пришлось срочно расформировывать, вливая в возрожденные армейские структуры, а кое-где даже воевать с ней. Позже, пряча этот постыдный крах ленинской идеи, партийная историография назовет бои против красногвардейцев с применением артиллерии подавлением кулацких восстаний. Восставшие кулаки в городах в 1918 м? НЕ ВЕРЮ!

(****) В книге “Император из стали” (https://author.today/work/73583) я более подробно, на основании исторических документов, описал процесс развала предприятий после их передачи в управление трудовым коллективам в 1918 м году. Вторая неудачная попытка отдать предприятия в руки рабочих состоялась в 1986–1990 м, начиная с выборов директоров трудовыми коллективами и заканчивая раздачей приватизационных сертификатов.

Глава 27. Мировая революция в частных примерах.

Гарри Беннет, глава «сервисного отдела» Ford, агентства внутренней безопасности компании, просочился в кабинет своего босса с грациозностью слона, крадущегося в посудную лавку. Начинал моряком, потом стал профессиональным боксером, а затем попал к Форду в телохранители, приглянулся и сумел выбиться на самый верх. Получив пост заместителя по особым поручениям, имел право являться без доклада и называть начальника по имени. Плотный, мускулистый, Гарри приводил в священный трепет фордовских секретарей, бухгалтеров и домочадцев: его лицо было покрыто шрамами, в свой рабочий кабинет он приходил под охраной двух бывших уголовников, пресс-папье ему заменял огромный кольт. Менеджером Беннет оказался никаким, зато был предан Форду до самозабвения, и тот благоволил Гарри, прощая пренебрежение любым этикетом и бесконечные скандалы с его участием в Детройте и окрестностях.

— Как? — коротко спросил Форд, не поднимая головы от бумаг.

— Всё в порядке, — отчитался Беннет, садясь в гостевое кресло и с наслаждением вытягивая уставшие ноги, — все векселя погашены, банки претензий не имеют, готовы открыть кредитную линию без каких-либо предварительных условий. Сейчас не до торгов. Акции финансовых организаций стремительно падают в цене, и им позарез нужна демонстрация респектабельного бизнеса с надежными клиентами.

— Стало быть, прав этот русский, утверждая, что добрым словом и револьвером вы можете добиться большего, чем одним только добрым словом.(*)

— Всегда думал аналогично, но не получалось так красиво сформулировать, — криво улыбнулся Гарри, догадываясь, куда клонит босс.

— Если думал, почему не предложил ничего подобного?

— Чтобы устраивать войну в Нью-Йорке и его окрестностях, как они, надо быть полностью отмороженным. А я еще не сошёл с ума…. Точнее — сошёл, но не до такой степени.

— Гарри, — усмехнулся Форд, — мне всё равно, какой масти кошка, лишь бы она ловила мышей.

Беннет надул губы и отвернулся. Он не предполагал, что гордиев узел тяжелых, вязких отношений босса с ростовщиками можно так просто и безжалостно разрубить. Взаимная неприязнь банкиров и Форда появилась в 1914 году в начале Первой мировой войны. Он стал одним из символов движения пацифистов и даже предпринял поездку в Европу, где вместе с единомышленниками пытался убедить враждующих закончить кровопролитие. Обе стороны конфликта высмеяли его инициативу, а раздосадованный Форд вернулся в США, обогащенный пониманием, что из-за каждой горы трупов на фронтах обязательно торчат уши менял Сити и Уолл-стрит. Тогда он в сердцах, но от души высказался при репортёрах: “Достаточно перестрелять, как шакалов, пятьдесят банкирских морд, и все войны прекратятся!”