Технопарк юрского периода. Загадки эволюции - Александр Александрович Гангнус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пришлось возвращаться. Позвонили на станцию. Связь, к счастью, не прервалась. Там ничего - работа идет, не унывают. Но «Космос» - без свежих продуктов, дежурство - без смены. Бульдозеристы не обещают расчистить дорогу раньше чем через несколько дней. Надо идти.
Собрались, снарядились по-альпинистски, доехали снова до завала - и на склон. А он обледенелый, неудобный для лазанья. Но добрались благополучно. К космостанции подошли - все выбежали встречать. Сменщиков качали, чествовали - прямо как героев, будто они спасли терпящих бедствие со льдины в океане.
Утром - очень рано - меня разбудил очередной «выстрел» камеры Вильсона. Морозный рассвет занимался над белыми пиками Заилийского Алатау.
У ног плескалось облачное море. По нему ходили волны, бесшумно разбиваясь о крутые берега, и брызнувшее из-за хребта солнце протянуло по этому морю дорожку. Из белой пучины торчали острова с причудливой и эфемерной береговой линией!- это были отдельные вершины.
Скоро стало заметно, что в этом море исчезают все новые метры дороги, ведущей вниз. Пенная поверхность приблизилась к постройкам станции. Вот уже и солнце в туманном кругу, и.контуры антенн еле видны.
В зале, где стоит камера Вильсона, опять бухнул выстрел. Эта стальная машина таким шумным образом автоматически сбрасывает давление, чтобы следы частиц, летящих через нее, обросли капельками сконденсировавшейся воды и стали видимыми для глаза фотоаппарата.
По вечерам космики на Тянь-Шане спорили до хрипоты о какой-то очередной частице. Или о снежном человеке. Или еще о чем-нибудь. Сверхдержава шла к своему концу, поскольку в ней многое делалось неправильно. Но пока она была, она позволяла тому, кто не хочет все только о хлебе едином, да о росте прироста, жить мечтой (о неизведанном) и диалогом. С единомышленником, с соперником. Со Вселенной. Не знаю, есть ли сегодня физика и вообще наука в Казахстане. Жив ли и чем занят в эпоху большого кризиса на просторах бывшего СССР Марат, физик и поэт. Но он был и работал. И писал стихи о космических лучах.
Он явился, покорный рассвет,
Чем-то розовым выкрасив атомы.
Он шагает по горной росе
Неуклюже, как циркуль по ватману.
Распускается роза ветров
И звенят колокольчики инея,
И граница небес и хребтов
Проявляется ломанной линией.
На границе хребтов и небес
Космостанции люди расставили.
Там, где желтый цветет эдельвейс,
Охраняется космос заставами.
Пограничник — стажер-практикант,
Ждет он гостя, упрям и решителен.
Гость способен без виз проникать,
Протекать в этот мир нарушителем,
И слетит с электрода разряд.
Он помчится погонею высланной.
И мерцания ламп озарят
Заключенного в камере Вильсона.
Но отыщется общий язык.
Невиновным предстанет подследственный,
К нам не враг, а бродяга проник,
Любознательный и непосредственный.
Он расскажет о гибели звезд,
О вселенских законах-обычаях,
О трильонах космических верст —
И вещей незнакомом обличии.
Все светлей пограничная высь,
Скалы стали синей и скуластее...
Здесь живет не враждебность, а мысль 一
И с Природой союз и согласие.
Книга вторая
ТЕХНОПАРК ЮРСКОГО ПЕРИОДА, ИЛИ ЧЕРЕЗ ГОРЫ ВРЕМЕНИ
ГЛАВА 1
«РЮРИК» И «БИГЛЬ»
Физические наблюдения возлагаются на Вас и на Естествоиспытателя... Если я и почитаю возможным, чтобы кто-либо мог сравниться с Гумбольдтом, но тем не менее пример сего достопамятного мужа служит сильным поощрением, доказывая на самом деле, сколь много совершить может один человек, который, одарен будучи счастливым сложением, вместе с тем соединяет столь благородную склонность к добру.
С. Крузенштерн.
Капитан-командор Флота Российского (Из инструкции, данной О. Коцебу, командиру брига «Рюрик», и А. фон Шамиссо, естествоиспытателю экспедиции для отыскания северо-восточного прохода, год 1815.)
Дарвин является основателем современной геологии наряду с Ляйелем.
Академик Н.С. Шатский
«Мне предоставляли Землю...»
Однажды я спросил приятеля, необычайного эрудита, что он знает о Шамиссо. Приятель строго посмотрел на меня.
- Какого? Их было несколько.
- Разве? - Я знал только об одном.
- Конечно. Их по меньшей мере было двое. Ну, один - писатель, поэт, «Шлемиля» написал. Немец. Другой - известный русский этнограф. Первым исследовал грамматику полинезийского языка.
Торжествующее изумление столь явственно отразилось в моих глазах, что приятель в свою очередь сам растерялся.
- Что? Неужели... Это один и тот же?
Я не стал топтать его самолюбие: все-таки он знал больше, чем я год назад. Неведение приятеля было скорее от избытка эрудиции: он просто читал о том, что «Шамиссо - известный русский этнограф». Многие этнографы совершен-но убеждены, что так оно и есть. А запоминал мой приятель все, о чем читал.
Между тем француз Шамиссо был прежде всего немецким поэтом и ботаником. И географом. Правда, работа его о полинезийцах и их языке, напечатанная в отчетах русской экспедиции, завоевала широкую известность у специалистов. Кажется, что плохого в путанице по поводу профессии и национальности ученого? Это даже как-то трогает: вот, мол, как много человек сделал; даже и неведомо, что все это - один и тот же Шамиссо. Но мне это показалось обидным по отношению к памяти поэта и ученого.
...Родители увезли четырехлетнего Людовика Карла-Адальберта Шамиссо де Бонкура из родового замка, спасаясь от французской революции. Молодым офицером француз Шамиссо не без отвращения участвовал в войне против родной страны, но скоро порвал с эмигрантской партией. Он не пожелал возвратиться на родину ни после «прощения», дарованного дворянам Наполеоном, ни после реставрации Бурбонов. Он стал немецким ученым и немецким писателем. Прошло это не безболезненно: свидетельство душевных метаний молодого изгнанника - удивительнейшая сказка о Петере Шлемиле, человеке, потерявшем тень. Сказка быстро принесла славу А. Шамиссо и возбудила всевозможные гадания насчет того, что бы она могла значить. А позднее и попытки повторить успех (похожая сказка есть и у Андерсена).
