Брежнев. Генсек «золотого века» - Юрий Михайлович Чурбанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Много пересудов и даже сплетен вызвал тот факт, что на похороны Машерова из Москвы приехал только секретарь ЦК КПСС Иван Васильевич Капитонов. Спрашивается: что из этого следует? Ведь прежде чем говорить, надо, наверное, хотя бы знать предмет, а не давать, как это происходит сейчас, волю эмоциям и догадкам. Кто кого должен хоронить? В таких случаях принимается решение Секретариата ЦК. Ну хорошо, а почему на поминках Леонида Ильича тоже был только Капитонов? Это как объяснить? Неуважением к памяти покойного Генерального секретаря ЦК КПСС со стороны его товарищей по Политбюро и лично Юрия Владимировича Андропова? Конечно, нет. Тогда как?..
* * *
Я только раз в жизни говорил с Леонидом Ильичом о Сталине. Иногда я спрашиваю себя: почему Брежнев не повторил Хрущева в плане развенчания «культа личности»? Думаю, здесь есть по крайней мере две причины. Во-первых, Леонид Ильич прошел войну с самого начала и до 9 мая 1945-го. Как и каждый боец, он был «заряжен» на победу, а олицетворением этой победы тогда для всех без исключения был именно Сталин. Конечно, это сказалось и на Брежневе. А во-вторых, XX съезд КПСС уже высказал отношение партии к Сталину. Решения этого съезда в «эпоху Брежнева» никто не отменял, просто все было нормально и спокойно, никто Сталина не возвеличивал, но никто его и не затаптывал. Не было такого драматизма, ажиотажа и спекуляции вокруг имени бывшего руководителя страны, как сейчас. Но ведь при Брежневе никто не осуждал и другой «культ» — Хрущева. А это был именно культ. Тем не менее никто не трубил о каких-то ошибках Хрущева, не твердил со страниц газет и журналов об «эпохе волюнтаризма». Каждый лидер партии и государства имеет право на ошибку хотя бы потому, что он не только лидер, но и человек.
Были ли свои слабости у Леонида Ильича? Конечно, были. Что я имею в виду? Скажем, его страсть к наградам. Эту страсть, почти болезнь, видели все. Для меня ясно, что в этом вопросе Генеральный секретарь ЦК КПСС должен был бы, конечно, вести себя скромнее, и я — признаюсь — говорил об этом Леониду Ильичу. Как-то раз, пользуясь тем, что он был в хорошем расположении духа, я в очень осторожной и деликатной форме повел с ним разговор на эту тему. Леонид Ильич меня не понял. «Я, — говорил он, — не просил эти „звезды“ у партии». «Кто же будет отказываться, — отвечаю, — если предлагают? Но, наверное, не надо бы, чтобы предлагали». Леонид Ильич промолчал. По-моему, этот разговор шел после присвоения ему звания маршала. Но во второй раз подобные вопросы не задаются.
А потом мне и жена сказала: «Ну что ты раздражаешь человека, зачем это надо?» Тут уже я промолчал. А у него это действительно была слабость. И находились люди даже из членов Политбюро, скажем — Суслов, которые по-своему играли на этой «струнке» Леонида Ильича. И не без пользы для себя. А Леонид Ильич это не видел — или не хотел видеть, не знаю. Но никогда не появлялся на людях при полных орденах…
История — это та самая наука, которая со временем все поставит на свои места. Я где-то читал или слышал, что история есть величайший хирург; по-моему, так говорили древние. Обидно другое. Только у нас в стране хают бывших высоких руководителей. При жизни захлебываемся от аплодисментов, а стоит человеку уйти из жизни — или просто на пенсию, — как мы тут же начинаем вытирать об него ноги и изгаляемся над ним на все лады. Да порядочно ли это, на самом-то деле?! Почему в той же Америке так не бывает? Или мы просто уже не люди?..
Е. И. Чазов
Трагедия Брежнева. Записки врача
История не терпит пустот и недомолвок. Если они появляются, то вскоре их заполняют домыслы, выгодные для определенных политических целей, предположения или набор не всегда проверенных и односторонне представленных фактов. Вот почему надо наконец ответить на вопрос: что же произошло с Генеральным секретарем ЦК КПСС, когда он из активного, общительного, в определенной степени обаятельного человека, политика, быстро ориентирующегося в ситуации и принимающего соответствующие решения, за 10 лет превратился в дряхлого, «склерозированного» старика?
Откуда начать рассказ о трагедии Брежнева?
Для меня она началась в один из августовских дней 1968 года — года Пражской весны и первых тяжелых испытаний для руководимого Брежневым Политбюро. Шли горячие дискуссии по вопросу возможной реакции СССР на события в Чехословакии.
Как я мог уяснить из отрывочных замечаний Ю. В. Андропова, речь шла о том, показать ли силу Варшавского пакта, в принципе, силу Советского Союза, или наблюдать, как будут развиваться события, которые были непредсказуемы. Важна была и реакция Запада, в первую очередь США, которые сами погрязли в войне во Вьетнаме и не знали, как оттуда выбраться. Андропов боялся повторения венгерских событий 1956 года. Единодушия не было, шли бесконечные обсуждения, встречи, уговоры нового руководства компартии Чехословакии. Одна из таких встреч Политбюро ЦК КПСС и Политбюро ЦК КПЧ проходила в середине августа в Москве.
В воскресенье стояла прекрасная погода, и моя восьмилетняя дочь упросила меня пораньше приехать с работы, для того чтобы погулять и зайти в кино. Узнав у дежурных, что в Кремле все в порядке, идут переговоры, я уехал домой выполнять пожелания дочери. В кинотеатре «Стрела» демонстрировались в то время детские фильмы, и мы с дочерью с радостью погрузились в какую-то интересную киносказку. Не прошло и 20 минут, как ко мне подошла незнакомая женщина и попросила срочно выйти. На улице меня уже ждала автомашина, и через 5 минут я был на улице Грановского, в Управлении.
Здесь никто ничего толком не мог сказать. И вместе с П. Е. Лукомским и нашим известным невропатологом Р.А. Ткачевым мы выехали в ЦК, на Старую площадь.
Брежнев лежал в комнате отдыха, был заторможен и неадекватен. Его личный врач Н.
