Бремя лишних (За горизонт 2) - Д Димитрюк

Не попрощавшись, прибалт убежал за форт.

Взвыл мотор.

А вот дальше произошло совсем неожиданное.

Ревя мотором, багги перевалил через периметральный вал и, поднимая пыль, помчался на запад.

Альбинос заторможено повернулся на звук. Судя по удивлению на лице, его планами бегство багги не предусматривалось.

Сейчас он поймет, что Все. Совсем ВСЕ.

БАХ!

Вот такая я редиска. С пары шагов, тяжелая пуля шестнадцатого калибра мгновенно обрывает мучения белоголового. Даже конвульсий нет, «Бам!» — готов.

На выстрел прибегает Степаныч, косоглазые и Дядя Саша привстают на своих позициях, причем, совсем не там, где я ожидал их увидеть.

Меняю патрон в стволе. — Мы победили. Теперь нужно собрать трофеи. И вообще осмотрится.

Перевернув альбиноса на спину, смотрю в пустые глаза. Умер человек, а взгляд совсем не изменился — был как у рыбы, такой же и остался после смерти.

Снимаю с бедра покойника кобуру.

Что там у нас? «Беретта». Годится, на стол ее.

Хлопаю по карманам, обойма, еще одна. На стол их. Нож туда же. Бумажник в карман, потом посмотрю, что там. Часы, аптечка, таблетки какие–то, на стол их. Открытая пачка сигарет незнакомой марки, это Степанычу. Все, больше ничего интересного.

Ан, нет, есть еще ключи от машины, прицепленные к брелоку сигнализации.

А если нажать?

Тот самый заряженный на проходимость пикап отозвался на зов брелка.

— Дядя Саша, принимай аппарат. А то твой, похоже, свое отъездил.

Бывший егерь поймал брошенные ключи и пошел догонять косоглазых, ушедших на западную половину стоянки.

С той стороны, куда ушли Итц*Лэ и Син, все тихо.

А раз все тихо, то можно и мне выдвигаться.

— Олег ты с нами?

Бывший зек отрицательно покачал головой, — Я тут пригляжу.

Ну и чудно.

В узком дефиле между северной стеной форта и валом воняет смертью — выпущенной человеческой требухой и гарью. За ночь местные насекомые добротно обосновались на трупах. Наше вторжение в облюбованный насекомыми мирок вызывает утробное, монотонное жужжание тысяч крыльев.

Тьфу ты, в длинной, рваной ране трупа под стеной уже копошатся мелкие, белые личинки.

Оружие сразу отложить в сторону. Похлопать труп по карманам. Толстые пачки денег не прощупываются. А мелочь потом выгребем.

Что тут, у нас по стволам?

«М 16», с каким–то коротким магазином. Еще пара таких же коротышей рассованы по карманам трупа. Страшного вида нож. Маленькая фляга с рваным, явно осколочным отверстием. Фу–у, сивуха какая–то.

Негусто, следующий.

Еще «М 16», с таким же ущербным магазином. Запасные магазины? Всего один, зато здоровый — на три десятка патронов. Карманы не топорщатся пачкой местных тугриков — обидно, но вполне ожидаемо. Зато топорщатся характерными сферами.

Гранаты?

Гранаты. Пластиковые черные. С малопонятной буквенно–цифровой надписью на корпусе.

Слезогонка?

Очень похоже. Очень.

Прилети к нам пара таких подарков, паники было бы не избежать. Да и как бойцы мы бы стали не очень.

Что еще?

Все.

Идем дальше.

Ни денег, ни длинноствола. На ремне трупа, кобура с пистолетом и мачетоподобная железяка местного производства. Зато рядом с трупом нашлись очки со сломанной дужкой. Пойдут в мою коллекцию.

Дальше.

Последний труп самый интересный.

Бурая полоса тянется на два десятка шагов. Не повезло мужику, изрядно намучался, прежде, чем костлявая заключила его в свои нежные объятия. И ведь почти дополз до подельников. Будь подельники посильнее духом, или сообрази покойный, перетянуть ремнем пробитое осколком бедро, имел бы все шансы и дальше радоваться жизни.

Переворачиваю тело.

Хм, других ран нет — точно бы выжил. Обыскиваю карманы.

Не считая еще одной черной гранаты, пусто.

— Степаныч, оставь ты в покое эту страсть американскую, — пожилой водитель со вздохом прислоняет М 16–ю к стене.

— Твою мать! — Степаныч буквально пронизывает пространство, вот только что ставил винтовку к стене, а через мгновение тяжело дышит в пяти метрах от винтовки.

— Приведение увидел?

— Ась? — Степаныч сгреб с головы некогда белую кепку и судорожно вытер выступившую на лбу испарину. — Сам посмотри, только аккуратно, она живая еще.

Успеваю схватить за ошейник Муху, решившую проверить, кто это там такой дерзкий, что до дрожи в коленках нашего Степаныча напугал.

— Дура, блин, была же команда — Место! Какого ты сюда приперлась? Хорошо еще на земле всех змей затоптали, — распустил я собаку, придется наисрочнейшим подтягивать ее воспитание. Для нее, это вопрос выживания.

В щели между камней кладки замерла тоненькая серая змейка. Вот ведь минеры расстарались, ее при свете дня с пары метров не разглядишь, а они в кромешной темноте на ощупь навязывали. И ведь как грамотно привязали. Ботинки или сапоги змеюкам не по зубам, но косоглазые абсолютно правильно рассчитали, что в темноте нападавшие будут придерживаться руками за стену форта. Тут–то змейка и попробует вкус человеченки.

— Степаныч, штаны сухие? Ага, обязательно схожу, куда ты меня послал. А пока пошли дальше. Самое интересное впереди.

Связанный человек извивается на земле. Рвет жилы в попытке отыграть сантиметры между собой и смертью. Будь у него возможность вцепиться в землю зубами, он без раздумий вцепился бы в нее, помогая телу отползти еще на пару сантиметров. Но такой возможности у него нет — рот страдальца заткнут замасленной, грязной тряпкой, долго пылившейся под сиденьем грузовика.

— А–А–А–А–А Фак! — (дальше не разборчиво, но от души), хрипит справа.

Придя из кошмаров и заслонив полукруг восходящего светила, Смерть склонилась над человеком. Не милая добрая старуха с косой, нет. Теперь человек знает, истинный облик смерти может быть только один — это облик бога смерти древних индейцев — ацтеков или мая. Хотя, какая разница, кто разберет этих желтозадых обезьян, скормивших своим богам миллионы вырванных из живой плоти сердец.

И глаза — глубоко посаженные, слегка косящие к переносице, напрочь лишенные эмоций.

Смерть заглядывает человеку в глаза, с минуту пытается рассмотреть что–то понятное ей одной. Косые лучи рассвета сверкают на бритвенно–остром лезвии выкидной навахи. Смерть нагибается и переворачивает человека на живот.

Вспышка боли в давно потерявших чувствительность запястьях, туго стянутых собственным ремнем. Так хочется жить, хотя бы пару лишних мгновений, ну, что вам стоит.

Сверкает нож, и еще раз, и еще.

Нестерпимая боль толкает потерявшее разум тело вперед. Метр, еще один, и …. Лицо упирается в пропахшие моторным маслом сапоги из странной кожи.