Британия. Краткая история английского народа. Том II - Джон Ричард Грин

навлек на себя суровое порицание председателя. Уже первая мера, принятая Палатой, — закон о ненаказуемости и забвении всех проступков, совершенных во время последних смут, — доказывала умеренность Общин. В сущности, на наказании цареубийц пресвитерианин мог настаивать так же, как и кавалер. В первые дни после своего возвращения Карл II издал воззвание, в котором пообещал помилование всем судьям казненного короля, которые явятся на суд; но, несмотря на это, он настаивал на наказании людей, которых считал убийцами своего отца, и лорды оказывали ему в этом горячую поддержку. К чести Общин, нужно сказать, что они постоянно противились требованию казней. Согласно первоначальным постановлениям «Закона о безнаказанности и забвении», прощения лишались только семь из уцелевших цареубийц; этот закон обсуждался три месяца, в течение которых пыл роялистов возрос, что и заставило Палату привлечь к суду почти всех цареубийц; тем не менее, для казни тех, кто подчинился воззванию, требовалось особое постановление парламента, и это сохранило жизнь большинству из них.

В конце концов, к ответу перед нарочно для того составленным судом были привлечены 28 судей короля, но из них были казнены только тринадцать, из которых только один, генерал Гаррисон, играл сколько-нибудь заметную роль в возмущении. Двадцать других, выдвинувшихся в то время, которое теперь было принято называть «смутным», были лишены права занимать государственные должности; но перед окончательным принятием закона в него произвольно было введено постановление, лишавшее общего помилования сэра Гарри Вэна и генерала Ламберта, хотя они и не принимали участия в казни короля. Больше трудностей представляло для Конвента решение имущественных вопросов, вызванных конфискациями и передачей имений во время междоусобиц. Возвращение государству королевских земель не вызвало сопротивления, но Конвент пожелал защитить права владельцев церковных земель и частных имений, конфискованных Долгим парламентом или правительством. Однако подготовленные с этой целью проекты были задержаны уловками Гайда, и по окончании сессии епископы и изгнанные роялисты спокойно вступили во владение своими прежними имениями. Эта всеобщая конфискация далеко не удовлетворила роялистов. Штрафы и секвестр имений разорили всех ревностных сторонников роялизма и заставили многих из них поневоле продавать свои имения; теперь они потребовали вознаграждения за свои потери и уничтожение этих продаж. Без таких постановлений, говорили фанатики роялизма, закон только закрепит «безнаказанность врагов короля и забвение его друзей». Но тут Конвент упорно стоял на своем. Закон объявил действительными все земельные отчуждения и запретил требовать вознаграждения за убытки, причиненные секвестром имений.

Определив положение народа, Конвент перешел к выяснению отношений между народом и короной. Конституционная работа Долгого парламента вовсе не была уничтожена; напротив, наиболее важные его меры негласно были приняты за основу дальнейшего управления. Ни один голос не потребовал восстановления Звездной Палаты, монополий или суда Высокой комиссии; никто не оспаривал справедливости осуждения корабельной подати или подтверждения права парламента лишать корону субсидий. Правда, милиция была подчинена королю; зато армия была распущена, хотя Карлу II и было позволено сохранить несколько полков в качестве гвардии. Доход короны был определен в 1 миллион 200 тысяч фунтов, и сумма эта назначалась королю пожизненно; такое назначение могло бы оказаться опасным для свободы, если бы назначенные для его покрытия налоги не давали постоянно меньшего дохода, а текущие расходы короны даже в мирное время значительно не превышали его. Но и за это назначение Конвент потребовал дорогую цену. Власть короны над рыцарскими ленами, какими было большинство английских поместий, утратила особую денежную ценность, но косвенно оставалась источником значительного влияния. Право опеки и выдачи замуж давало государю полную возможность оказывать сильное давление на всех землевладельцев в их общественных и семейных отношениях. При Елизавете правом опеки пользовались для того, чтобы обеспечить воспитание в протестантской вере всех малолетних католиков; при Якове I и Карле I опека над малолетками жаловалась придворным фаворитам или открыто продавалась с торгов.

Но для короны в этих правах важнее всего было политическое влияние, которое она через их посредство могла оказывать на поместное дворянство. Помещик, естественно, старался заручиться расположением государя, который мог стать опекуном его дочери и управляющим его имения. Те же побуждения, какие заставляли корону держаться за эти права, побуждали парламент стремиться к их упразднению. Хлопоты парламентариев об этом при Якове I разбились об упорное сопротивление короля; но в течение смут эти права были забыты, и потому восстановление их при Реставрации оказалось почти невозможным. Одним из первых действий Конвента и было освобождение дворянства от притязаний короны на сбор средств при переходе имений на опеку, на поставку припасов и преимущественную покупку, а также превращение рыцарских ленов в земли, принадлежащие владельцам на основе общего права. Взамен этого Карл I получал ежегодную субсидию в 100 тысяч фунтов. Эту сумму предполагалось первоначально получать через обложение земель, освобожденных от феодальных повинностей, но потом ее получали менее справедливым путем общего обложения.

Вопросы политические Конвенту удалось разрешить удачно; меньше успеха было в деле переустройства церкви. В Бредской декларации Карл II обещал уважать свободу совести и принять все законы, которые для ее обеспечения представит ему парламент. Большинство членов Конвента были пресвитерианами; но скоро выяснилась невозможность сохранения чисто пресвитерианской системы. «Масса народа, — писал из Лондона проницательный наблюдатель шотландец Шари, — предана епископату и служебнику». Тем не менее Конвент еще надеялся на некоторое изменение епископского управления, которое позволило бы массе пуритан остаться членами церкви. Правда, значительная часть духовенства принадлежала к индепендентам, для которых всякое соглашение с епископатом было невозможным; но большинство его представителей были умеренными пресвитерианами, и «из опасения худшего» они готовы были принять предложенный архиепископом Эшером план церковного устройства, по которому епископ являлся только председателем епархиального совета пресвитеров, и допустить служебник с некоторыми исправлениями и опущением «суеверных обрядов». Сначала и сам король склонялся к подобному компромиссу, и на собрании обеих партий была прочитана королевская декларация, указывавшая на одобрение им требований пуритан, а вместе с ней — ходатайство индепендентов о даровании религиозной свободы. Король предлагал даровать свободу не только ииденендентам, но и всем христианам; но в вопросе терпимости к католикам и англиканцы, и пуритане были заодно и поэтому отвергли предложение, внесенное в Палату общин сэром Мэтью Гэлом, — превратить декларацию в закон. Было обещано новое совещание, но при бездействии парламента епископальная партия смело воспользовалась своими законными правами. Еще остававшиеся в живых изгнанные священники вернулись в свои приходы, епископы — в свои епархии, а роспуск Конвента уничтожил последнюю надежду на примирение с церковью.

В течение его сессии волна роялизма поднималась все выше, и влияние этого сказалось в позорном деле, совершенном по приказу самого Конвента. Тела О.