Путешествия за камнем - Александр Ферсман

Широкая дорога среди зарослей леса белого саксаула и песчаной акации — сезена — освещается лучами прожекторов. Мы мчимся со скоростью 40 километров, как в зачарованном лесу, среди распускающейся весенней зелени. Отыскиваем место для ночлега между двумя песчаными грядами. Машины ставятся одна около другой — между ними защищенное от ветра место для сна в мягком чистом песке. Маленькая электрическая лампочка освещает нашу трапезу. Огромный котел супа, сваренного из купленного по дороге козленка, утоляет голод нашей новой семьи, спаянной теперь и общими переживаниями и общими надеждами.

Начинается второй день. Вчера мы проехали 100 километров — 3 дня караванного пути — и хотим в этот же день достичь Иербента, где, как мы слышали, нас ждет небывалый в песках комфорт. Но нашим надеждам не суждено сбыться.

Уже через несколько километров после ночевки наши машины вдруг останавливаются. Перед нами замечательная картина: внизу, у наших ног, расстилается — как белоснежное озеро — шор. Желтоватые пески высотой до 5 метров окаймляют его ровную поверхность, а через его гладь в нескольких направлениях идут узенькие вытоптанные тропы верблюдов. Крутой спуск и дальнейший подъем нам нипочем, но «форд» останавливается в нерешительности: спуститься ему в шор нетрудно, но кто и как его будет тащить наверх? Мы решаем с ним проститься, убедившись, что первые 100 километров вполне доступны даже для не специальных машин, и… мчимся дальше.

Идем хорошо, настроение прекрасное, моторы гудят, счетчик быстро отсчитывает десятки километров. Но Щербаков и Полянцев советуют нам не радоваться, — впереди нас ждет такыр Яннык с колодцами, а перед ними труднопроходимая гряда сыпучих, подвижных песков. Мы уже знаем по опыту первых экспедиций, что большие такыры с колодцами всегда окружены подвижными песками — окланами — и что еще издали всегда можно подметить, где расположен такой такыр.

Не успели мы выслушать эти опасения, как действительно заросли саксаула стали редеть. Появились кустики селина. Пески сделались сыпучими и вскоре преградили нам дорогу сплошными валами. К тому же поднялся сильный ветер. Все вершины и гребни задымились. Сильные порывы ветра поднимали тучи песка. Не было и следа какой-либо тропы.

В недоумении остановились мы перед возникшим новым препятствием. Необходимо было не только взбираться на песчаные гряды, но и проходить по узким гребешкам, рискуя свалиться в глубокие ямы выдувания. Принялись за работу, стали лопатами готовить проход, срывать кочки, насыпать мосты. Больше двух часов провозились мы перед Янныком, но наши машины прошли и через это испытание, с гордостью доказав, что сыпучие пески для них не препятствие.

Чистые пески машины берут великолепно, иногда развивая на них скорость в 20–30 километров. Двенадцать колес едва врезываются в сыпучий песок: тяжесть автомобиля и груза распределяется между двенадцатью колесами, из которых каждое, таким образом, выдерживает давление не больше 7–8 пудов, то есть погружается в песок не больше, чем нога человека или ступня груженого верблюда.

Успех прохода песков-окланов нас окрылил. Но вскоре начались настоящие трудности. Пески приняли бугристый характер. Небольшие впадины с крутыми склонами разделяли отдельные бугры и гряды. Автомобилям приходилось следовать по извилинам склонов или проскакивать по откосу, всё время выбирая путь между густыми зарослями саксаула. Здесь, в этой обстановке, на 146-м километре произошла первая серьезная авария со второй машиной: сломалась шестеренка одной ведущей пары колес, а замена ее имевшейся запасной частью требовала не менее десяти-двенадцати часов работы наших шоферов-механиков.

Мы остановились в песках среди густых зарослей саксаула, разбрелись по пригоркам и холмам, а неутомимый Щербаков, знающий Кара-Кумы лучше, чем улицы Ленинграда, сразу определил, что в 4 километрах на запад от места аварии есть такыр Союной, на такыре — кибитки, а в кибитках холодное верблюжье кислое молоко — чал.

Действительно, не прошло и двух часов, как на гребне песков появилась фигура верблюда с бочонком холодной воды и с огромным кувшином чала. Старый туркмен вел верблюда на поводу, не без страха подходя к нашим двум чудищам. Впрочем, он, наверное, уже раньше знал, что в пески пошла шайтан-арба: «узун-кулак» песков лучше радио успел разнести эту весть по всем Кара-Кумам, так как наши машины всегда и всюду обгонял «песочный телеграф», совершенно непонятными путями распространяющий сведения по пескам и степям.

Снова теплая и приятная ночь на песке, утром чай у костра, маленькая экскурсия в окрестности, где мы наблюдаем интересные белоснежные шоры, а в песках собираем известковые трубочки — акырши, образующиеся вокруг корней растений.

В 5 часов двинулись дальше. Вот как описал я в своем дорожном дневнике наш путь:

«Мы идем в темноте, при электрических прожекторах, как бы в райском саду. Вторая машина не сразу берет крутые подъемы. Но ее экипаж скоро научился помогать ей. Он сидит на подножках, наверху поклажи, и, когда машина взлетает на бугор, все, как лягушки, соскакивают и помогают ей в минуты перелома или поддерживают ее на крутых откосах, чтобы задние колеса не свесились и не забуксовали. Эта картина со стороны напоминает мчащуюся пожарную команду, тем более, что в машине по очереди кто-либо стоит, облегчая задачу шофера указанием часто непредвиденных и крутых поворотов тропы».

Неожиданно на 167-м километре забренчал мотор нашей машины, и мы на полном ходу остановились. Вдребезги сломалась пружина клапана одного цилиндра, — очень редкое явление, объяснимое лишь новизной и неразработанностью мотора и машины, пущенной в нашу экспедицию совершенно необкатанной. Запасных пружин не было. Но разве русский человек не найдется в трудную минуту? Быстро распороли подушку сиденья, вынули из нее стальные пружины и на славу все исправили.

Но все же пришлось заночевать в 4 километрах от желанного Иербента.

Следующий день был днем торжества победы над песками. Выспавшись в песке, исправив машины, мы в несколько минут пересекли склоны и оказались на такыре Иербент.

Мне вспомнилось, как четыре года назад мы с трудом попали на этот такыр — усталые, измученные в поисках аула и хорошей воды. Уже тогда мы поняли, какое значение может приобрести в будущем Иербент как центральный пункт центральных Кара-Кумов. И действительно, сейчас вы въезжаете в него, как в культурный оазис (171 километр от Ашхабада). На такыре красуются два прекрасных белоснежных дома, в одном — светлая школа, в другом — фельдшерский пункт. В большом временном здании — кооператив с разнообразными товарами: сахаром, ботинками, мануфактурой, чаем и чайниками. Около кооператива — окруженный изгородью из ящиков сад-виноградник. Несколько поодаль баштан арбузов.

Этот новый культурный центр песков обслуживает территорию около 30 000 квадратных километров. И с утра до вечера тянутся к нему караваны, постепенно привыкая к этому новому для «кумли» базару.

Десяток таких центров сможет в Кара-Кумах обслужить почти все полуторастотысячное население песков. Здесь кумли смогут получить ветеринарную помощь и познакомиться с образцовым водяным хозяйством, с охраной такыра, с правильной системой колодцев и т. д.

С какой гордостью смотрели мы на Иербентский центр как на узловую станцию по пути к серному заводу! Отдыхали в просторных комнатах, мылись и пили, пили без конца кок-чай.

Затем тронулись в путь. Щербаков и Полянцев угрожали нам новыми ужасами пути: гряды песков будут всё выше и круче и с косогорами. Но мы уже немного научились бороться с песками. Через два часа наши машины вылетели на великолепный такыр Каша-Такыр (191-й километр), где всё население — 12 кибиток — встречало нас полуудивленно, полуиспуганно. Нас уже ждали, — гонец на верблюде уже уведомил о нашем скором прибытии. Нам приготовлена юрта, готов холодный и крепкий чал, варится суп. Зажигаются огни наших электрических прожекторов. Начинаются длинные беседы. Здесь граница племени теке, а севернее живут шиихи и иомуды. Сколько борьбы и невзгод связано с этой границей в прошлом! Мы тихо засыпаем под анекдоты «прессы» и рассказы туркмен, которые мастерски переводит наш переводчик Вася.

Настал, наконец, последний день. До завода осталось только километров шестьдесят. Первые двадцать — очень тяжелые, вторая машина снова пошаливает, жаркий день изматывает людей. Хорошо знающий дорогу Полянцев каждый раз обещает, что «это последний перевал, дальше будет легче». Мы перестаем этому верить. Солнце печет вовсю. Тропа сворачивает на восток, и мы все чаще и чаще должны пересекать меридиональные гряды.

Проходим 40 километров. С высокой дюны вдали начинают маячить знакомые бугры, и вдруг совершенно неожиданно раскрывается перед нами новая картина: у самых ног расстилается красный такыр, ровный, как гладь спокойной воды. Серые шоры обрамляются желтыми песками. В пестром беспорядке разбросаны красочные бугры.