Первая могила справа - Джонс Даринда

Стараясь сохранять хладнокровие — хотя бы его остатки, я спросила:

— А кто ты, Рейес Фэрроу?

Не говоря ни слова, он протянул руку, ухватился за одеяло, сорвал его с меня, согревая мою кожу своим теплом. Я потянулась к нему, провела пальцами по шелковистым контурам и изгибам, образовывавшим его татуировку. Она была одновременно авангардной и примитивной — сочетание переплетающихся решеток, на концах которых были острия, как на лезвии его меча, и плавных изгибов, что обвивали его бицепс и убегали под рукав рубашки. Татуировка была одной большой картиной: она покрывала его лопатки, плечи и обе руки. Она что-то значила. Что-то большое. Что-то… важное.

Вдруг я растерялась. Почувствовала себя словно Алиса в Стране чудес; я ковыляла вдоль изгибов, опасаясь, что не найду выход. Это была карта входа. Я видела ее в прошлой жизни, и с ней не связывались приятные воспоминания. Скорее, это было предостережение. Знак.

Тут меня осенило. Заедавшие, запутанные, точно лабиринт, механизмы замка наконец поддались, дверь открылась, а за ней оказалась непроглядная тьма.

Это был ключ от врат ада.

Вздрогнув от потрясения, я пришла в себя. Задыхаясь, словно утопающий, я вынырнула на поверхность и жадно хватала ртом воздух. Я обернулась к Рейесу, в ужасе посмотрела на него и медленно, очень медленно, отстранилась.

Но он все понял. Я догадалась, кто он, и Рейес это понял. Его глаза блеснули, и он схватил меня, молниеносно, точно кобра, которая бросается на добычу. Я пыталась вырваться из его рук, но он взял меня за щиколотки и подтянул к себе. В мгновение ока он оказался на мне, прижал меня к полу и держал, а я извивалась под ним, царапалась и кусалась, борясь за свободу. Но Рейес был слишком силен и проворен. Он двигался точно ветер и предупреждал все мои попытки вырваться.

Минуту спустя я усилием воли заставила себя утихнуть, успокоить бешено колотившееся сердце. Рейес прижал мои руки к полу у меня за головой, а его тело, стройное и крепкое, сдержало бы меня, реши я снова сопротивляться. Я распласталась на полу и с опаской поглядывала на Рейеса; в голове у меня в разных направлениях проносились сотни мыслей, и я с трудом переводила дыхание под тяжестью его тела. По его лицу скользнуло странное, тревожное выражение. Неужели… стыд?

— Я — не он, — отводя взгляд, процедил Рейес сквозь зубы.

Он лгал. Другого объяснения быть не могло.

— Кто же еще носит такую отметину? — спросила я, стараясь казаться возмущенной, а не уязвленной, не обманутой в своих чувствах, не ошеломленной. Я приподняла голову и приблизила лицо к его лицу. Рейес пах, как воздух в грозу, когда вот-вот должен начаться дождь. И, как всегда, от него исходило невероятное тепло, которое почти обжигало мою кожу. Он задыхался. Это должно было смягчить меня, но не смягчило. — Кто еще на этом или на том свете?

Он не ответил, и я снова попыталась, извиваясь, выползти из-под него.

— Перестань, — сказал Рейес, и в его грубом, хриплом голосе сквозила боль. Он крепче стиснул мои запястья. — Я не он.

Я опустила голову на пол и закрыла глаза. Рейес подвинулся, чтобы крепче меня держать.

— Кто еще на этом или на том свете носит такую отметину? — повторила я и бросила на него обвиняющий взгляд. — Знак зверя. Чье еще тело заклеймено ключом от врат ада? Кто ты, если не он?

Рейес уткнулся головой в мое плечо, словно хотел спрятать лицо. Он глубоко вздохнул, и его дыхание коснулось моей щеки. Потом он заговорил, и в голосе его слышалось столько стыда, столько возмущения, что только усилием воли мне удалось сдержаться и не задрожать. Но от его слов у меня перехватило дыхание.

— Его сын. — Он поднял глаза, всмотрелся в мое лицо, стараясь понять, верю ли я ему. — Я его сын.

Я содрогнулась всем телом. То, что он говорил, было немыслимо.

— Я веками прятался от него, — продолжал Рейес, — ждал, когда на землю пришлют тебя, когда ты родишься. Господь не часто посылает ангела смерти, и каждый раз до тебя я испытывал невероятное разочарование, меня мучила боль утраты.

Я заморгала в замешательстве. Откуда он все это знал? Но задала вопрос, который показался важнее:

— Почему же ты испытывал разочарование?

Прежде чем ответить, он отвернулся, словно стыдясь своих чувств:

— Почему земля жаждет солнечного тепла?

Я нахмурилась, пытаясь понять.

— Или деревья мечтают об объятиях дождя?

Я покачала головой, но он продолжал:

— Узнав, что Он собирается прислать тебя, я выбрал семью и тоже пришел на землю. Чтобы ждать. И следить.

Я пораженно уточнила, не веря своим ушам:

— Ты выбрал Эрла Уокера?

Уголки его губ приподнялись в улыбке; Рейес посмотрел мне в глаза, высвободил руку, провел кончиками пальцев по моей руке и коснулся шеи.

— Нет, — ответил он, не сводя с меня зачарованного взгляда. — Меня похитили у родителей и потом продали Эрлу Уокеру. Я знал, что в человеческом обличье не буду помнить о прошлом, и отдал все, чтобы быть с тобой. Я не догадывался, кто я… и что я, пока на годы не попал в тюрьму. Осознание приходило постепенно, обрывками снов и воспоминаний, точно мозаика, которую собирают десятилетиями.

— Ты не помнил, кто ты, когда родился?

Рейес ослабил хватку, но лишь чуть-чуть.

— Нет. Но я хорошо искал. Мое детство должно было быть безоблачным и спокойным, мне предстояло ходить в те же школы, что и ты, в тот же колледж. Я знал, что в облике человека не смогу повлиять на судьбу, но хотел попытать счастья.

— Но ты же его сын, — заметила я, изо всех сил стараясь пробудить в себе ненависть к нему. — Ты сын Сатаны. В буквальном смысле.

— А ты падчерица Дениз Дэвидсон.

Ого. Грубовато, конечно, но…

— Согласна.

— Разве не все мы в той же — если не большей — степени продукты мира, в котором родились, что и родителей, которым были посланы?

Все годы, проведенные в колледже, я слышала споры о том, что первично — наследственность или воспитание, но сейчас мне было трудно определиться.

— Сатана… это же зло.

— И ты решила, что я тоже зло?

— Каков отец, таков и сын, — бросила я.

Рейес перенес вес тела на бок. Его движение всколыхнуло во мне прежний вихрь желания, и я еле удержалась, чтобы не обхватить ногами его поясницу, замком повиснуть на нем и выбросить ключ.

— Я кажусь тебе злом? — бархатным голосом поинтересовался он, не сводя глаз с жилки, бьющейся у меня на шее. Он прикасался к ней, словно человеческая жизнь приводила его в восхищение.

— У тебя есть явная склонность перерубать людям позвоночник.

— Только ради тебя.

Жутковато, но отчего-то романтично.

— И ты сидишь в тюрьме за убийство Эрла Уокера.

Рейес опустил голову, скользнул взглядом по Уилл Робинсон и уставился на нижний край моего свитера. Потом поднял глаза, провел ладонью по обнаженной коже; дрожь удовольствия пробежала по моему телу и достигла самых укромных его уголков.

— Да, это проблема, — признался он.

— Это сделал ты?

— Спросишь у Эрла Уокера, когда я его найду.

Вне всякого сомнения, старый пройдоха отправился прямиком в ад.

— Ты сможешь вернуться? Сможешь пойти в ад и найти его? Разве ты не скрываешься?

Его рука скользнула выше, обхватила Уилл, кончиками пальцев теребя напрягшийся сосок. Я подавила вздох наслаждения.

— Он не в аду.

Я удивленно возразила:

— Не мог же он отправиться в противоположную сторону?

— Нет, — ответил Рейес, потянулся ко мне, нашел губами все тот же бьющийся пульс на шее и покрыл его частыми жаркими поцелуями.

— Значит, он все еще на земле?

Я из последних сил старалась сосредоточиться, но, похоже, Рейес был категорически против этого. Я кожей почувствовала, как он улыбается.

— Да.

— Вот как. Так почему же ты прячешься от отца? — задыхаясь, спросила я.

— От Эрла Уокера?

— Нет, от другого.

У меня накопилось столько вопросов. Я хотела знать о нем все. О его жизни. И о его… прошлом.