Проконсул Кавказа (Генерал Ермолов) - Олег Михайлов

У перевоза через Москву-реку Ермолов нагнал часть войск, задержанных на мосту обозами и экипажами, толпившимися в страшном беспорядке. Пушечные выстрелы со стороны Москвы усиливали панику. Начальники, не зная об истинном замысле неприятеля, торопились и не могли переправить свои части. Из коляски, даже не решаясь подъехать к мосту, беспомощно взирал на это столпотворение лейб-медик Александра I баронет Виллие.

– Боже мой! – закричал он, завидя Ермолова, которого знал еще со времен Аустерлица. – Мы погибли! Мы все станем добычей французов!

– Успокойтесь, Яков Васильевич, – хладнокровно отвечал генерал. – По части переправ у меня богатый опыт.

Он тотчас приказал командиру находившейся здесь конно-артиллерийской роты сняться с передков и обратить дула орудий на мост. Затем, шепнув офицеру, чтобы тот не заряжал пушки, Алексей Петрович выехал перед батареей и громовым голосом, перекрывающим шум и хаос, прокричал:

– Орудия картечью зарядить!.. По моей команде открыть огонь по обозам!..

Все смолкло, задние ряды перестали напирать, а сгрудившиеся на мосту принялись подавать назад.

– По мосту!.. – страшно проревел Ермолов.

И последние обозники, бросившись кто в реку, кто на берег, вмиг очистили мост.

Генерал тронул лошадь и подъехал к Виллие:

– Сэр Яков, прошу вас…

– О, человек великих способностей! – прошептал по-французски бледный лейб-медик, откидываясь на спинку коляски.

Вслед за войсками Ермолов переправился на другой берег и нашел Кутузова, сидевшего на скамеечке у ворот старообрядческого кладбища. Проходившие мимо него солдаты имели вид бодрый, ни на одном лице не приметил Ермолов следов отчаяния, но видел мрачное и сосредоточенное чувство мести. Видя главнокомандующего, солдаты переговаривались: «Несдобровать Наполеону на понедельничьем новоселье в Москве», «Обходим француза», «Война только начинается».

Ермолов доложил о выполнении отданного ему повеления; оба молча глядели на оставленный город, вчера полумиллионный, а сегодня опустошенный и покинутый жителями. Вдруг гулко прогремел взрыв, за ним – второй. Алексей Петрович вздрогнул, вспомнив слова Ростопчина, сказанные ему накануне. В набегающих сумерках все осветилось в той стороне, где лежала Москва. Над краем неба поднялась и зависла огромная черно-багровая туча дыма.

«Стыд поругания своего, – сказал себе Ермолов твердо, – Москва скроет в собственных развалинах и пепле…»

Глава четвертая

Возмездие

1

Маленькая деревушка Леташовка на старой Калужской дороге, вблизи Тарутина, на целых две недели сделалась военным центром России. Сюда приезжали со всех концов страны, чтобы убедиться, что русская армия готовится к новым сражениям, и предлагали свои услуги Кутузову. Откуда что явилось! Из Южной России к Тарутинскому лагерю везли всякие припасы. Среди биваков вдруг открылись лавки с разными предметами для военных людей и наладилась торговля. Крестьяне из ближних и дальних селений приезжали повидаться с оставшимися в живых родственниками и земляками. Крестьянки толпами ежедневно приходили с гостинцами в полки отыскивать мужей, сыновей, братьев и говорили:

– Только дай нам, батюшка, пики, то и мы пойдем на француза…

Казалось, вся Россия сходилась душой в Тарутинском лагере. Каждый истинный сын Отечества из самых отдаленных пределов стремился сюда, если не сам, то мыслью и сердцем, жертвуя зачастую последним своим достоянием.

Армия в короткий срок возросла до ста тысяч человек, не считая казаков и ополчения. Войска укомплектовали рекрутами, лошадьми, зарядами, снабдили сухарями и тулупами, сапогами, валенками, а лошадей – овсом и сеном. Всем выдали жалованье, и сверх того нижние чины награждены были за Бородинское сражение по пять рублей ассигнациями. Ежедневно в Тарутино прибывали из Тулы новые пушки и единороги, и артиллерийский парк снова умножился, составив шестьсот двадцать два ствола. 2-я армия, особенно пострадавшая при Бородине, была присоединена к 1-й, Западной, а начальником главного штаба приказом фельдмаршала оставлен Ермолов.

Он не сразу постиг стратегическую мудрость Кутузова, который искусным боковым движением обманул Наполеона и отсек французские войска от плодородных южных губерний России.

Сделав два перехода по Рязанской дороге, армия остановилась на сутки у Боровского перевоза через Москву-реку. Рассчитывая, что этих двух маршей будет достаточно, чтобы уверить неприятеля в движении русских к Коломне, за Оку, Кутузов повелел идти западнее, к Подольску, проселочной дорогой, прикрываясь рекою Пахрой. Кроме корпусных командиров, никто не знал настоящего направления; офицеры и солдаты истощались в догадках, рассуждая о намерениях светлейшего князя. Оставленному на месте отряду было приказано делать вид, будто вся армия отступает к Рязани.

5 сентября с рассветом войска двинулись двумя колоннами мимо опустелых селений и поздно вечером расположились на Тульской дороге у Подольска, при страшном зареве пожара московского, освещавшего весь небосклон. Густые облака, в которых отражался пламень Москвы, текли, как потоки лавы, по темной синеве неба.

Когда армия совершала боковое движение, арьергард под командой Милорадовича в назначенное время тоже пошел влево. На всех пересекаемых им дорогах Милорадович оставлял отряды с приказанием каждому из них не следовать уже за общим движением, а при появлении неприятеля отступать той дорогой, на которой находился. Мюрат, посланный Наполеоном, долго шел по Рязанскому тракту за двумя казачьими полками в уверенности, что перед ним главные силы Кутузова. Только в Бронницах, за Пахрой, король Неаполитанский понял свою ошибку и поворотил к Подольску.

Тем временем Кутузов, прибыв с войсками в Красную Пахру, немедленно велел конному отряду Дорохова идти на Можайскую дорогу для истребления французских транспортов и команд, двигавшихся к Москве. Набеги Дорохова были удачны: в течение недели он взял в плен до полутора тысяч человек и уничтожил парк в восемьдесят ящиков. Узнав о появлении русских в своем тылу, Наполеон спешно послал для очищения Можайской дороги сильный отряд, но Дорохов отступил так искусно, что, ретируясь, наголову разбил два эскадрона гвардейских драгун.

Кутузов намеревался собраться с силами, дать время разгореться народной и партизанской войне и в особенности, по любимому его выражению, «усыпить Наполеона в Москве». Никто не мог знать, что предпримет Наполеон, но Кутузов, развивая свой план, добивался военного перевеса сил над неприятелем. Русский полководец продолжал отступать по старой Калужской дороге, выигрывая время, усиливая свою армию и постепенно изматывая противника.

Великий его ум постиг характер и свойство Отечественной войны.

15 сентября армия выступила из Красной Пахры в Тарутинский лагерь. Мюрат несколько раз производил внезапные налеты. Самый значительный бой произошел 17 сентября под Чириковом, где был взят в плен начальник штаба Мюрата генерал Феррье. Мюрат просил об освобождении его под честное слово, но Кутузов ласково отказал. 20 сентября русские войска перешли реку Нару и вступили в Тарутинский лагерь. Фельдмаршал приостановился на высоком берегу Нары и, словно предрекая будущее, произнес:

– Отсель ни шагу назад!

2

Вместе с Матвеем Ивановичем Платовым Ермолов квартировал в версте от Леташовки, местоположения фельдмаршала. Самолюбивый, знающий себе цену, он чувствовал себя оставленным не у дел. Поводом для недовольства было то, что Кутузов назначил при себе дежурным генералом с широкими полномочиями Петра Петровича Коновницына. До тех пор все доклады главнокомандующему делал только Ермолов, он же отдавал его приказания. Теперь между фельдмаршалом и начальником штаба 1-й армии встал Коновницын, подогреваемый интригами генерал-квартирмейстера Толя.

Алексей Петрович чтил Коновницына как отлично храброго и твердого в опасности военачальника, но не видел в нем ровно никаких способностей штабного работника. Подтверждение не заставило ожидать себя долго. Когда Коновницын стал получать от Кутузова бумаги, то, не умея вникать в них, тотчас отсылал Ермолову, прося класть резолюции. Тот вначале исполнял его просьбы, но затем, выведенный из терпения частыми присылками большого количества бумаг, принялся возвращать их в том виде, в каком получал. Однако дежурный генерал не унимался. В конце концов Ермолов отправил ему резкую записку: «Вы напрасно домогаетесь сделать из меня вашего секретаря». Коновницын явился тогда к Кутузову с заявлением, что возложенная на него должность выше его сил и что «Алексей Петрович ругается и ворчит». Рассерженный фельдмаршал вызвал к себе Ермолова.

Господский дом князя Волконского, прекрасной архитектуры, в котором размещалась главная ставка, был заполнен военными, а цветник перед крыльцом весь истоптан лошадьми. Однако сам Кутузов занял простую избу в три окна, составлявшую его столовую, приемную, кабинет и, позади перегородки, спальню. Насупротив светлейшего, в просторной пятистенке, жил Беннигсен, проводя время праздно и угощая ежедневно роскошным обедом свою многочисленную свиту. Простак и рубака, Коновницын находился подле Кутузова в курной избе в два окна на улицу.