Выше времени - Евгений Гаркушев

Поймать такой огромный и довольно жесткий лист можно только, прижав его к стене. Что я и сделал. Как-то так вышло, что между мной и листом оказалась девушка. Волосы ее пахли морем, и тропическими цветами, хотя за бортом бушевал холодный шторм. Лицо светилось, как лилия. А лист был серым, и стена была серой.

Инна оказалась необычно горячей — я удивился, потому что не знал, что она только что загорала. Поэтому не удержался и спросил, не заболела ли она? Девушка очаровательно улыбнулась и поинтересовалась, с чего я это взял? Тогда я поведал ей о своих тактильных ощущениях. Она засмеялась еще громче и заразительнее. И спросила, как меня зовут.

Спросить имя попутчика в таком круизе не считается правилом дурного тона. Особенно у соотечественника. Русских на весь корабль человек двадцать, и мы чувствуем себя почти что родственниками. Друзьями — точно. То, что я русский, она поняла сразу, по междометиям, которые я произносил, ловя лист. Междометия ведь у каждого народа свои!

Так мы и познакомились. Пошли купаться в бассейн. Я, хотя только оттуда вылез, не преминул залезть обратно. И плавал еще час. Инна была стройной, но не худой. У нее были очень красивые ноги. Да и в целом она выглядела отлично. В конце часа, проведенного в бассейне, когда я уже влюбился, Инна сообщила, что путешествует с Васей из Ростова, и что будет не слишком хорошо, если он увидит нас вместе. Но в бассейн Вася никогда не приходит, потому что плавать не умеет. Поэтому она всегда будет рада встретить здесь меня.

Заметив, как вытянулось мое лицо, Инна тонко усмехнулась. Ее улыбка сказала: а что ты хотел, дурачок? Чтобы свободная и веселая студентка на стипендию раскатывала на дорогущем круизном лайнере? И ждала, что ее кто-то подцепит? Да я и сам прекрасно понимал абсурдность такого предположения. Но все равно было обидно.

В последующие дни мы регулярно встречались в бассейне. В пять вечера. Иногда — в шесть или в семь. Тогда мне приходилось посидеть в воде или полежать в гамаке рядом с огромной чашей соленой океанской воды подольше.

Как-то я встретил Инну по дороге из солярия еще раз. Мы столкнулись нос к носу, и я опять прижал ее к теплой серой стенке. На этот раз без всякого повода. Кожа ее пахла ландышами, была нежной и шелковистой. С полминуты она даже не сопротивлялась, потом быстро высвободилась и уже после этого непонятно зачем приказала:

— Пусти!

— Извини, — ответил я.

— Не за что извиняться. Потому что ничего не было. И дальше чтобы не было — если я Васе хотя бы намекну, что ты ко мне пристаешь, он тебя акулам скормит.

— Как знать, кто кого, — усмехнулся я.

— Да что тут и знать? Он тебя на честный поединок вызывать не будет. Спихнет в море — и до свидания! Поберегись, Никита! Мне, может быть, даже приятно твое внимание — но как бы тебе не стало худо.

— В бассейн мне больше не приходить?

— Отчего же не приходить? Приходи, если не боишься.

Я попытался обнять ее еще раз, но на этот раз она высвободилась сразу и покачала головой.

— Нет.

В бассейне мы плавали потом, как ни в чем не бывало. Она даже позволяла мне помочь ей подняться по крутой лесенке. Стоит ли говорить, что после этого, если не находилось темы для размышлений, я думал только о ней?

Обед закончился, до купания в бассейне оставалось часа три. Я решил провести время с пользой. Вернулся в каюту, взял ноутбук, отправился гулять с ним по кораблю. Походил вдоль борта, поднялся к бассейну, забрел в оранжерею рядом с солярием. Вот и тот коридор. По нему она, скорее всего, будет идти в бассейн.

Я присел на кресло под пальмой, открыл ноутбук, начал писать письмо:

«Ах, Инна Андреевна!

Смутили Вы мой покой…

Посмотришь налево и направо — серые стены. Но ведь и серая стена может напоминать о чем-то приятном? Когда ветер приносит с моря запахи тропиков, напоминающие о вас…

Не знаю, с чем у Вас ассоциируются разные запахи. Любопытный вопрос. Мне вот аромат свежезаваренного кофе напоминает о наших скоротечных встречах. Почему кофе, а не духов? Наверное, потому, что духи не были так различимы. Или просто не имелось возможности оценить их гамму по достоинству. Да, наверняка дело в этом! И это весьма досадное упущение! А кофе всегда заваривают в ресторане, где я могу любоваться Вами подольше…

Представляю Вас, и представить, на самом деле, не могу. Всплывают только отдельные детали, штрихи, движения, слова, интонации. Вот поднялась голова — волосы открыли Вашу грациозную, во всех отношениях привлекательную шейку. Помню сам факт, не помню объект. Вот вы присели, закинули ногу на ногу. Соблазнительное зрелище. Только недоступное… Ах, и еще раз ах…

Вот блеснули в улыбке зубки. Вы что-то сказали. Что-то простое, и вместе с тем интересное, занимательное. Потому что не бывает неинтересных тем, если интересен сам человек.

Не вижу Вас вот уже два часа. А тут еще Ваши обещания, точнее, предупреждения. Грустно, барышня, грустно…

Вспоминая наш разговор, невольно вспоминаю и Гумилева — больно уж к месту.

Я проснулся от сна дурногоИ поднялся, тяжко скорбяСнилось мне, что ты любишь другогоИ что он обидел тебя…

За точность цитаты не поручусь, книги под рукой нет, но смысл верен. То есть, если никто и никак тебя не обидел — то и я спокоен. Потому что так уж сложились обстоятельства. Но вот не хочется, чтобы кто-то тебя обижал. Хочется защитить. По мере сил.

Интересно, эти чувства напоминают отцовские? Или не совсем? Или совсем не? Пожалуй, что последние. В смысле совсем не.

Смайлик. (В смысле, в конце предыдущего предложения)

Знаешь, что такое смайлик? Вот такая вот штука.:)

Интернетовский знак. Пользуешься Интернетом? Если нет, то и письмо это, скорее всего, никогда не прочтешь. Переверни смайлик на девяносто градусов, увидишь улыбающуюся рожицу. А бывают и большие смайлики.:))))

Радость от того, что ты есть, велика. Вот этот смайлик — тебе.:)))))))))))))))))))))

Но бывают и анти-смайлики — мордочки грустные, печальные.: ((

Их — поменьше.:)))

До свидания!»

Письмо готово. Только вот куда его теперь отправлять? Распечатать и просунуть под дверь каюты — проще уж сразу отдать хмурому Васе. И как он отнесется к моему эпистолярному творчеству? Положим, Васю я не слишком боюсь, но зачем же делать пакость Инне?

Оставаться в оранжерее больше не хотелось. Я выбрался на палубу, нашел шезлонг и сел, глядя в море. В дымке за бортом виднелся большой зеленый остров. Не иначе, обещанный капитаном накануне остров Пасхи. Мне почему-то совсем не хотелось осматривать каменных исполинов, установленных здесь аборигенами или пришельцами с далеких звезд. Но надо! Когда я еще здесь побываю? Скорее всего, никогда. Жизнь коротка, лишь музыка вечна. Музыка звучания небесных сфер…