Собеседник. Выпуск 6 - Юрий Михайлович Лепский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Невольно считаю — 7 апреля 1943 года, 13 декабря 1944 года, — моя собеседница, конечно, не может помнить своей матери. Похожа ли? Фотографии маленькие, бумага в книге плохая, к тому же снимок Марии-младшей плохо сохранился, гораздо хуже, чем все остальные. У меня хватило такта не спрашивать о причине, а позднее я узнал, что, когда в 1946 году трехлетней девочке подарили эту книгу, Надя, до этого никогда не видевшая никого из своих родных, часто целовала свою маминку… Она похожа на нее — такая худощавая, смуглая, черноволосая…
А Мария Антоновна, «русская бабичка из Томска», на снимке выглядит гораздо старше своих неполных сорока лет. Простое лицо, таких женщин у нас тысячи. Самая обыкновенная.
«13 декабря 1944 года, среда.
Сегодняшняя среда ознаменована уходом в лучший из миров десяти человек. Две Марии Лаудовы — свекровь и невестка, казнены по политическому обвинению, Ярослав Нелаба — за хранение оружия, Карел Питерла — за подпольную работу… Старшая пани Лаудова за несколько минут до казни запела «Марсельезу». Простая деревенская женщина, уходя туда, откуда нет возврата, выразила свою глубокую внутреннюю убежденность в будущем, свое завещание сыновьям, свой последний сердечный порыв в этой старой революционной песне».
…Карел R не знал, что слова о сыновьях звучат в его записках лишь символически — оба сына Марии Антоновны были уже казнены. Не знал он и того, что «Марсельеза», «Варшавянка», «Смело, товарищи, в ногу» были самыми любимыми песнями в доме Лаудовых…
— За что были казнены мама и бабушка?
Вместо ответа Надежда Васильевна подает мне другую книгу. Индра Незбедова. «Цветы на землянку». Издана в 1971 году, к пятидесятилетию Чехословацкой коммунистической партии. Это восемь очерков, написанных по архивным материалам, в основном — по документам Союза борьбы против фашизма. Название книге дал четвертый очерк, посвященный судьбе томича Василия Иосифовича Лоуды (я так и не знаю, как все-таки правильно — Лоуда или Лауда — в разных документах вторая буква фамилии написана в двух вариантах).
«Когда после первой мировой войны чехословацкие солдаты покинули израненную советскую землю, среди них не было Иосифа Лоуды. Красный партизан И. Лоуда, раненный колчаковской пулей, лежал в томском госпитале. Было ему в это время двадцать пять лет и нет ничего удивительного в том, что хорошенькая черноокая медсестра Маша, ухаживающая за ним, надолго удержала в Сибири чешского солдата».
Читая очерк Незбедовой (Надежда Васильевна оставила мне книгу на несколько дней, а Франтишек вооружил толстенным чешско-русским словарем), я подумал, как легко и просто найду подтверждение многим фактам. Пойду в томский архив, факты, которыми я интересуюсь, достойны поисков. Значит, легко установлю, сколько было у нас в 1920 году госпиталей — наверное, два-три. Посмотрю историю болезни Иосифа Лоуды или Лауды, чеха, приблизительно 1895 года рождения. Найду в приказах по вспомогательному персоналу медсестру Марию Антоновну, установлю ее девичью фамилию и адрес, а там, смотришь, найдется и кто-нибудь из ее родственников.
Иду в архив. «Посмотрите в фонде Р-521, опись 1, быть может, что-нибудь и найдете», — без особого энтузиазма сказали мне там. И первое, что я нашел, сразу же охладило мой пыл — в двадцатом году в Томске было двадцать шесть госпиталей, не считая госпиталя-распределителя, госпиталя военного городка, санитарного поезда № 335 и Пермского полевого госпиталя. Гражданская война в Сибири вовсе не была легкой прогулкой для частей Красной Армии и отрядов красных партизан. Это была жестокая битва, и в нашем городе чуть ли не каждый приличный дом, от бывшего дома купца Кухтерина до гостиницы «Россия», был занят ранеными красноармейцами.
Моя задача становится сложнее, но сдаваться не хочу. Раненых в начале двадцатого года было около трех тысяч, сяду во время отпуска и переберу все истории болезней… «Нет, что вы, никаких историй болезней, да и других документов по госпиталям у нас нет, они не сохранились»… Вот так…
Не знаю, удастся ли мне когда-нибудь точно узнать во всех подробностях жизнь семьи Лаудовых. Буду искать и надеюсь найти. Но уже сегодня хорошо знаю, как это могло быть, а возможно, и было в действительности.
Вы помните, как начинаются «Похождения бравого солдата Швейка»?
«— Убили, значит, Фердинанда-то нашего, — сказала Швейку его служанка». Пани Мюллер имела в виду убийство эрцгерцога Франца-Фердинанда, но бедный Швейк долго не мог сообразить, о ком идет речь. Он знал двух Фердинандов — помощника фармацевта и собачьего ассенизатора, по поводу которых заметил: «Обоих ничуточки не жалко». Никому не было жалко и никчемного наследника австро-венгерского престола, убитого 28 июня 1914 года сербским студентом Гаврилом Принципом. Но этого повода — или какого-нибудь другого — так ждали! Как же! Теперь можно было объяснить все — Австро-Венгрия решила наказать Сербию, Россия заступилась за братьев-славян, Германия — за Австро-Венгрию, Франция — за русских, Англия — за французов, Турция за Германию, Япония — за Англию. Вот как все просто, вроде небольшой драки между мальчишками одного двора. Думаю, что в эту беспардонную ложь, прикрывающую истинные причины войны — столкновение грабительских интересов капиталистов крупнейших стран мира, — деревенский парень Иосиф Лауда, как и миллионы его сверстников во всем мире, сначала поверил почти искренне. Но очень сомневаюсь, что чех Лауда, надевая голубой мундир с зелеными петлицами, мечтал о подвигах во славу ненавистной Австро-Венгерской империи и желал отдать жизнь за престарелого Франца-Иосифа I, одного из самых ничтожных деятелей монархической Европы.
Триста лет народ Чехии находился под австрийским игом, а теперь его сыны должны умирать за своих угнетателей, воюя против своих освободителей? Конечно, Николаю II вовсе не было дела до свободы чехов и словаков, и сегодня это знает каждый школьник. Но тогда чешские солдаты этого еще не знали и с первых же дней войны стали сотнями и тысячами переходить на сторону русских.
Не знаю, когда именно сделал это Иосиф Лауда. Может быть, это был тот самый чешский перебежчик, о котором рассказывает Михаил Шолохов в «Тихом Доне», описывая одно из крупнейших сражений первой мировой войны — Галицийскую битву. Русская армия взяла тогда Львов и Галич, подошла к Карпатам и готовилась к вторжению в Венгрию, а пражане шутили, что в северо-восточной Чехии население уже говорит по-русски. Австро-венгерская армия потеряла четыреста тысяч человек, в том числе сто тысяч пленными, среди них мог быть и Иосиф Лауда. А может быть, это случилось на два года позднее, летом 1916 года, во время знаменитого брусиловского прорыва — наступления русского Юго-Западного фронта под командованием замечательного
