Танец Бешеной - Александр Бушков

У Москальца наконец-то прорезался голос – безжизненный, тусклый:

– Это означает, ты поставил дело и больше года жил сущим бездельником, подсчитывая дивиденды…

– Вот она – благодарность, – вздохнул Агеев. – И вот она – интеллигентская логика. Нет, правильно про вас сказал товарищ Ленин. «Всего лишь поставил дело…» Каково? Всего лишь… А кто потом дело вытаскивал и спасал, кто чистил сортиры, когда ты скулил, охал и ломал руки, как забеременевшая институтка? «Виталий, все пропало…» «Виталий, все вскроется…» На твое бы место да Казмину, вот кто не моргнув глазом спалит полгорода при малейшей угрозе собственному благополучию и потом ни единой слезинки не проронит. Вынесло вас в кресла, слизняков…

– Казмина в деле? – спросила Даша.

– А ты думала, ее привлекали для роли мелкой лжесвидетельницы? Нет, Даша, это ферзь. Единственная, кроме меня, в ком я на сто два процента уверен. На дыбе висеть будет – не пискнет, пока остается один-единственный шанс увидеть когда-нибудь свои швейцарские закрома. Она ворочала всеми этими «Кроун-инвестами» и «Каравелла-фондами». Кое-какие платежи и прочие денежные операции исключительно через нее проходили. Это наш министр финансов. Кремень-старушка, а уж мозги… Я даже подумываю: может, ее в губернаторы выдвинуть?

– Когда начались все эти фокусы с «маньяком» и шарфиками, кто был единственной, настоящей мишенью? Ольминская?

– Ольминская, конечно. Видишь ли, Дашенька, в нашем многострадальном отечестве с роковой последовательностью опошлят и загадят любую светлую идею. Помнишь, у Гоголя? Не успеешь поставить забор, как натащат к нему неведомо откуда всякой дряни… Сначала Сомов взялся шантажировать – ну, этого успокоили мгновенно, потому что, скажу тебе честно, вопреки чеканному «де мортуис»… покойный был дурак редкостный. Знаешь, сколько он запросил? Чтобы хватило на подержанный «мерседес» с гаражиком. Выше этого фантазия не поднималась. А Олечка была умница, легкие эротические завихрения ничуть на ее интеллект не влияли. Встречается такое сочетание – красивая и умная, – ты не одна такая. Она свою партию вела искуснее. Хорошо представляла, сколько в такой ситуации можно потребовать. До-олго присматривалась, умно направляла Веньку Житенева, подстраховалась посредством Крокодила. И все же мышление у нее было насквозь провинциальным. Сделала две ошибки. Первая – недооценила масштабы предприятия. Есть масштабы, при которых шантаж автоматически влечет за собой крайние меры и источник опасности вместо выкупа получает пулю. Такие уж, у них в Европе, правила. Вторая Олечкина ошибка – переоценила свои женские чары и влияние на Крокодила. Он тоже не Сократ, но наделен звериным нюхом на опасность и прекрасно чувствует черту, которую ни за что нельзя переступать. И потому не стал поднимать волну, а предпочел принять мирные предложения и отдать Олечкины кассеты, которые она сперла и держала у Крокодила в качестве страхового полиса. Кстати, на месте Крокодила, я бы не вздыхал облегченно, партия еще не кончена, и что-то Фогель на него усом задергал – но это уж не мое дело… Одним словом, Дашенька, в какой-то момент началась классическая Совдепия. Один шантажирует, другой пьет и болтает, третий загоняет налево кассеты, которые никак не должны попадать в чужие руки, четвертый стучит и «клопов» по углам прячет, пятый просто комплексами мается… Пришла пора рубить концы. В чем-то я недоработал, где-то дал маху, я же не Джеймс Бонд, да и импровизация наряду с точным расчетом присутствовала… но если мыслить стратегически, ты, возможно, согласишься, что основные цели были достигнуты – план выполнен процентов на девяносто, доказать ничего нельзя, все свидетели нейтрализованы, включая, прости, тебя. Даже Фогель, заказчик наш и кормилец, согласен, что у подрядчика, то бишь у меня, все прошло лучше, чем он рассчитывал, и упрекнуть меня не в чем. Он русскую душу знает, колбасник хренов, у него папаша в абвере служил на восточном направлении, потом в гэдээровское ГБ пролез, а там на запад смылся…

– А «вальтерок»? – спросила Даша.

– Согласен, накладка. Не хватило духу у одного идиота выкинуть столь изящную машинку. Припрятал потихоньку, я узнал только через два дня… Но это уже ничего не меняет. Нет больше ни «Вальтера», ни идиота. И Толика нема. Какие бы там подозрения ни зарождались в пытливых умах, доказательств не будет. Те, кто остался в живых на студии, ничего и не подозревают.

– А где же «Вальтер», в конце концов?

– В разобранном виде, в виде кусков металла покоится в десяти мусорных урнах…

– Нет, я не то имела в виду, куда он делся со студии?

– «Вальтер», Дашенька, этот вышеупоминавшийся идиот, то бишь «чеченский террорист», завернул в целлофан и сунул в бачок унитаза. Согласно моим инструкциям для запасного варианта. Никому и в голову не пришло лазить по туалету. Марзуков потом забрал. Готовилась еще одна небесталанная комбинация…

– С моим участием? – догадалась Даша.

– Ну, извини, – с ухмылочкой сказал Агеев. – Извини. Такой удобный случай подвернулся – сделать и тебя, и лягушатника жертвами террора. Сунули бы тебе они этот «восемьдесят восьмой» в руку, чтобы окончательно все запутать, напрочь. И отпечатков бы твоих наставили, еще кого-нибудь из него кокнув.

– Но ведь я никак не могла бы из него уложить тех, на «пластинке»… Я в это время была в конторе.

– Ну и что? Зато потом уложила бы кого-нибудь. И клубок был бы запутан несказанно.

«Он больной, – подумала Даша, – и ум чувствуется, и логика присутствует, но что-то вывихнутое за всем этим проглядывает, не свойственное даже гангстеру, – хворь, шиза…»

– Инструкции были простые, – продолжал Агеев. – Если ты все же появишься к моменту налета террористов – обеспечить твой очаровательный труп с «Вальтером» в руке. Если опоздаешь, мало ли что, – запрятать пистолетик. И потом вышло бы так, что либо ты пустила себе пулю в лоб, хлопнув предварительно из этого «Вальтера» хорошего знакомого, либо он тебя положил, а потом застрелился.

– Почему же так и не убили?

– Ты не поверишь, я передумал, – сказал Агеев с улыбкой. – Я тебя захотел. Неудержимо. Благо к тому времени стало ясно, что тебя можно вывести из игры без крайних мер.

– Значит, стрельба на Энгельса – это не крайние меры? – хмыкнула Даша. – Так, игра в войнушку?

– Дашенька, это не я. Клянусь чем угодно. Если бы это был я, ты бы здесь не сидела, на твоей могилке ваши курсантики законы бы присягали… Назови мне хоть одного человека, которого я и мои ребята не завершили бы. Разве что – Мироненко, но Толик его достал и в больнице. А художника мы и не собирались убивать, все прошло строго по плану. Это не я, Даша, работал на Энгельса…

Как ни дико, но Даша готова была ему поверить. Возможно, он и больной, но всех, кого он наметил убить, убили. Он и в самом деле не оставлял незавершенки…

– А в Институте цветных металлов?

– Разве ты не поняла по почерку, что это – я?

– Но ведь был риск, что я сразу поеду с Анной к ней домой, не выпущу ее с глаз…

– Риск, конечно, был. Но так гораздо интереснее. Подумаешь, прикончил бы ее потом. Все равно ты не имела права заполнять официальные протоколы допроса. Поди докажи теперь, будто она тебе совсем другую картину нарисовала…

– Но москвичей-то зачем положили?

– Это уж чертовы французы виноваты. Разыграли комедию, напустили на студию этих московских орлов, подсунули им в столице фальшивые договоры. Хотели привлечь внимание, надо полагать. Царапнуть по нервам, в суд вытащить… Меня не было тогда в городе, ребята сработали грубо…

– Ну что ты врешь? – вдруг вскрикнул Москалец. – Был ты в городе, сам дал команду, сам с ними поехал. Тебе понравилось убивать, все из-за…

– Дарий, я тебя удавлю, если не заткнешься, – сказал Агеев, и в глазах у него полыхнуло столь темное, звериное, что Даша невольно опустила руку на пистолет.

Все происходящее напоминало дурную фантасмагорию – из-за его совершенно спокойного тона, ровного голоса, беспечной улыбки, веселого смеха, звучавшего в залитой ярким светом роскошной гостиной.

В горле пересохло, но приближаться к Агееву, чтобы взять бутылку, Даша опасалась. Все тот же древний ужас перед безумием. Она встала и вынула из бара новую, какое-то неизвестное ей вино. Плеснула в тот же бокал, жадно выпила и спросила:

– Ну, а вы что скажете, Дарий Петрович?

– С какого-то момента все вышло из-под контроля, – сказал Москалец.

На скуле у него проявлялся синяк.

– Это вы про то, что начались убийства?

– Я и не предполагал, что начнется такая мясорубка…

– Один-другой труп вас бы вполне устроил?

– Вы не забывайтесь! – Он дернулся, тут же обмяк, взгляд вильнул, уходя в сторону. – Это, в конце концов, были шлюхи…

– И Васильков, с которым вы диссиду на машинке перепечатывали? И москвичи? И Анна?