Любовь моя - мелодия - Муслим Магомаев

В свое время дядя Джамал, уезжая на работу в Москву, сдал государству нашу квартиру, в которой мне оставили две комнаты, а в остальные две поселили другую семью. С соседом (сознательно не хочу называть его фамилию) мне не повезло, хотя был он человек очень образованный, умный, интеллигентный, много знавший, хороший специалист в своем нефтяном деле. С ним было интересно поговорить — но только пока он трезвый. Стоило ему перебрать, он превращался в нечто противоположное. Одни люди, выпив, веселеют, а другие становятся агрессивными. От этой особенности моего соседа страдали и его близкие, потому семейная жизнь его не сложилась: ни одна из его жен долго не выдерживала. Словом, собирались у него бесконечные друзья «по интересам», а после попоек хозяин начинал колотить в стены топором или молотком, кричать, что сейчас всех перебьет… Я ничего не мог с ним поделать, потому что любил эту семью, особенно мать моего соседа, добрейшую Галину Петровну: она относилась ко мне как ко второму сыну.

Я не мог рассказывать об этом Гейдару Алиевичу. Жаловаться? Чего-то просить для себя? Нет, я был воспитан по-другому. И потом, такой человек пригласил меня, молодого артиста, в ответственную поездку, и было бы невежливо заводить речь о своих проблемах.

Отправились в обратный путь. Академик Абдуллаев поговорил с Алиевым в его «воздушном кабинете», вернулся на свое место в салоне (оно было рядом с моим):

— Что же ты, Муслим, ничего не сказал Гейдару Алиевичу?

— А что я должен был сказать? — А сам думаю: и хорошо, что ничего не попросил, а то поставил бы серьезного человека в неловкое положение: ведь если отказывать неудобно, то и выполнить не всегда есть возможность.

— Алиев сказал мне, что ты вроде бы ни в чем не нуждаешься. А я ответил: «Да нет, Гейдар Алиевич, нуждается он — квартиры у него нет».

Дело прошлое, но, наверное, тогда я все-таки поступил правильно. Гейдар Алиевич человек мудрый — он догадывался, почему я у него ни о чем не просил. Думаю, он оценил мой такт и у него появился повод относиться ко мне с уважением, а потом и с любовью. Как и я отношусь к нему.

И все же мой квартирный вопрос был решен. Дело было вовсе не в каких-то там просьбах и материальных благах — Алиев стал опекать меня по-отечески. Это не просто слова. Мудрость старших у нас на Востоке почитается превыше всего. Гейдар Алиевич относился к моему дяде Джамалу как к аксакалу. А теперь уже я считаю за честь точно так же относиться к Гейдару Алиевичу.

Лично для себя я у него просил мало. Мне было приятнее помогать другим, в основном, коллегам-музыкантам. Всякое бывает в жизни человека: у кого-то с жильем проблемы, кого-то со званием обошли или в поездку не пускают. И ходил я к Алиеву с целым списком. В большинстве случаев он все решал положительно.

И вдруг неожиданность: в один прекрасный день мне сказали, что я буду баллотироваться в депутаты Верховного Совета Азербайджана. Я мог ожидать всего, что угодно, но только не этого. Какой из меня государственный деятель? Да и по характеру я неусидчив, а на заседаниях надо сидеть по три-четыре часа, руку поднимать, голосуя за то, о чем имеешь весьма смутное представление. Но Алиев сказал: «Ты же все равно ходишь ко мне, просишь, хлопочешь за других, так уж ходи теперь на законных основаниях и делай то же самое, но как депутат».

Я понимал, что отказываться от доверия нельзя, так что отправился в свой избирательный округ — встречаться с народом. Там я оказался в довольно неловком положении, потому что в этом районе люди плохо понимали по-русски. Пришлось им объяснять, почему я владею родным языком не на должном уровне — ведь в нашем доме говорили по-русски. Конечно, нельзя сказать, что я не понимаю, когда говорят по-азербайджански, — просто говорить умею не очень. Тогда я прибегаю к небольшой хитрости: когда меня спрашивают о чем-то по-азербайджански, я отвечаю по-русски. И мой собеседник машинально переходит на русский язык.

Но после встречи с избирателями я спел им несколько наших песен, в том числе песню «Азербайджан». Публика оценила мой национальный выговор. Вот такой получился из меня кандидат в депутаты. Правда, все обошлось. Меня выбрали, поздравили. Начал я работать. Получал письма с различными просьбами, посылал их в соответствующие инстанции, чтобы помогли. Когда надо было решить серьезные проблемы, обращался к самому Гейдару Алиевичу. Он всегда помогал, когда можно было помочь.

Сейчас, по прошествии лет, я спрашиваю себя: а не поступился я тогда своими принципами? Ведь я артист, птица вольная. И отвечаю: нет! Не всегда надо делать только то, что хочется тебе.

Жил я тогда в Москве, а в Баку на сессии приезжал специально. Высиживал заседание, когда выступал Гейдар Алиевич. На других появлялся через раз.

Как-то, в те мои депутатские времена, я был в гостях у Алиева. Начался откровенный разговор. Гейдар Алиевич сказал:

— Муслим, ты хотя бы час-два присутствуй на заседаниях. А то как-то неприлично получается.

— Я бы и больше сидел, да что толку… Ведь я и половины из того, что говорят с трибуны, не понимаю. Планы, графики, цифры… Я, конечно, артист, но не на столько, чтобы делать вид, что все это меня интересует.

Действительно, мне было трудно высиживать до конца на сессии, когда обсуждали, утверждали планы, бюджет, говорили о валовом продукте, национальном доходе… Эти экономические выкладки были мне непонятны, скучны. Все это я и объяснил Гейдару Алиевичу. Он сочувственно улыбнулся:

— Я все понимаю, но ты все-таки постарайся. Два раза в год приезжать на сессии Верховного Совета не так уж и трудно. Не надо людей обижать. Когда ты станешь старше, поймешь это лучше…

Лишь недавно я решился спросить его о том, о чем в те годы спрашивать было нельзя:

— Гейдар Алиевич, почему вы никогда не предлагали мне вступить в партию?

— Видишь ли, Муслим, я прекрасно понимал, что тебе партия не нужна. Если человек был талантливый в политике, общественно активный, — дело другое. Таким — я сам предлагал вступить в партию — чтобы продвинуться. А ты — артист, у тебя другие горизонты. И потом, партия — это дисциплина и, хочешь не хочешь, преобладание общественного над личным. А ты человек непредсказуемый, неколлективный, совершенно необщественный… У меня и в мыслях не было, чтобы тебя принимать — в партию. К тому же должны быть у нас известные личности и беспартийные.

Гейдар Алиевич всегда понимал людей искусства. И вообще искусство. Он знал, что артистов, как детей, надо поощрять. Скажем, сдавался у нас новый жилой дом. Алиев публично заявлял: «Товарищи, это жилье только для простых тружеников…» И все же шел на то, чтобы в новом доме хоть несколько квартир, но получали мастера искусств.