Город Перестановок - Грег Иган

– А кто предлагал её пробуждать? Запускать Копию на симулированной ТНЦ-решётке – это компьютероёмкая операция. Пока мы находимся в физическом компьютере, не сможем себе позволить больше одной Копии. Моей. С вашей точки зрения, ваш скан-файл вообще не будет использован для создания Копии: данные просто будут размещены в компьютере, полностью инертные. А вы можете сидеть у терминала и наблюдать за процессом, чтобы убедиться, что я держу слово.

Мария возмутилась, хотя ей потребовалась ещё секунда, чтобы распутать выводящие из себя хитросплетения логики Дарэма и найти подходящую мишень.

– А вы-то – вы уверены, что я в конце концов очнусь, и вы с радостью прихватите меня на борт под фальшивым предлогом?

Дарэма такое обвинение будто искренне озадачило.

– «Фальшивым предлогом»? Я дал вам все факты и отстаивал своё дело, как мог. Не моя вина, если вы мне не поверили. И я же ещё должен чувствовать вину за то, что окажусь прав?

Мария начала было отвечать, но тема показалась вдруг слишком смехотворной, чтобы развивать её дальше. Вместо этого она сказала:

– Неважно. Вы не получите шанса что-либо почувствовать, потому что я определённо не собираюсь предоставлять вам своего скана.

Дарэм наклонил голову.

– Решение за вами.

Мария обхватила себя за плечи. Её уже по-настоящему трясло. «И я опасаюсь эксплуатировать его? – подумала она. – Если то, чем он занимается, в самом деле законно… закончить работу и забрать деньги. Его Копия проведёт несколько секунд в полной уверенности, что сейчас попадёт в рай для Копий, – и это случится, что бы я ни сделала. Пятнадцать клонов будут пребывать в спящем состоянии, будто их никогда и не было. Никакого Джонстауна».

– Гонорар составит шестьсот тысяч долларов, – сообщил Дарэм.

Мария бросила:

– Хоть шестьсот миллионов, мне дела нет.

Она хотела это прокричать, но голос ей не подчинился и упал до шёпота.

Шестисот тысяч долларов должно хватить, чтобы спасти жизнь Франческе.

Май 2051 года

Пиру казалось, что он занимается любовью с Кейт, хотя на сей счёт имелись некоторые сомнения. Он лежал на мягкой сухой траве безграничного луга, под нежарким солнечным светом. Волосы Кейт были длиннее обычного и щекотали каждый раз, как она его целовала, касаясь кожи с рассчитанной эротичностью, которую, казалось, невозможно приписать случаю. Слышались птичье пение и стрекот насекомых. Пир помнил, что Дэвид Хоторн как-то совокуплялся посреди поля с измученной любовницей. Они тогда ехали в Лондон с похорон её отца в Йоркшире, и в тот момент это показалось хорошей идеей. Сейчас всё было по-другому. Ни веток, ни камешков, ни навоза, оставленного скотом. Земля не сырая, трава не колется и не пачкает.

Сам по себе идеальный луг не давал повода для подозрений. Ни Пир, ни Кейт не были маньяками правдоподобия, воссоздающими с мазохистской точностью все раздражающие детали реальных сред. Хороший секс в равной степени мог быть выбран по вкусу. И всё же Пир не мог не задуматься, соглашалась ли Кейт в действительности на этот акт. Она не занималась с ним любовью по-настоящему уже несколько месяцев (неважно, сколько раз он за это время воспроизвёл воспоминание о последнем случае), и Пир не мог исключить возможность, что просто решил прибегнуть к самообману, заставив себя поверить, будто она наконец согласилась. Раньше он не заходил так далеко, насколько сейчас знал, но смутно припоминал, что вроде бы когда-то решил, что, если и прибегнет к этой мере, тщательно скроет все улики.

Он ясно помнил, что во время осмотра сработанного Картером города Кейт принялась флиртовать, а когда они уже стояли на выходе, потянулась к нему и начала раздевать. Пока она расстёгивала ему рубашку, Пир отключил для неё все ограничители доступа к своему телу – и взвыл от удовольствия и потрясения, когда посреди вполне правдоподобной прелюдии невидимая вторая Кейт, раз в двадцать больше, сжала его в ладони, поднесла ко рту и облизала всё тело с головы до ног, как великан с сахарными зубами, слизывающий глазурь с человечка-пирожного.

Всё это не показалось ему невероятным: если Кейт решила вновь заняться любовью, чего-то такого от неё и можно было ждать. Само по себе это ничего не доказывало. Пир мог и сам заранее сочинить эту фантазию, чтобы она соответствовала всему, что он знал о Кейт, а мог сначала выбрать сценарий, потом переписать свои «знания» о партнёрше так, чтобы они сочетались с происходящим. В любом случае программа составила бы из фальшивых воспоминаний мостик, правдоподобный переход от их встречи с Картером – Пир был вполне уверен, что она действительно состоялась, – до сего мгновения. Все воспоминания о том, как он планировал обман, были бы временно подавлены.

Кейт замерла. Помотала головой, обрызгав Пиру по́том лицо и грудь, и спросила:

– Ты сейчас там, где кажешься, или где-нибудь в другом месте?

– Я как раз хотел задать тебе тот же вопрос.

Кейт проказливо улыбнулась.

– А. Так, может быть, это тело, про которое ты надеешься, что оно – это я, задало тебе вопрос лишь для того, чтобы развеять сомнения.

В небе над её правым плечом Пир видел заблудившееся облачко, принимающее новую форму – комическую скульптуру, пародирующую очертания тел на траве внизу.

– А потом ещё и само в этом призналось? – уточнил он.

Кейт кивнула и начала не торопясь вставать.

– Конечно. Всё по той же причине. Сколько нужно слоёв притворства, чтобы тебе надоело и ты сказал: «Чёрт, да мне без разницы»?

Она поднималась, пока они не оказались почти порознь. Пир закрыл глаза и, изменив геометрию, слизнул пот у неё между лопаток, не шевельнув при этом ни одной мышцей. Кейт в ответ сунула свой язык ему в оба уха одновременно. Пир засмеялся и открыл глаза.

Облачко в вышине потемнело. Кейт вновь опустилась на его тело, едва заметно дрожа.

– Ты не видишь в этом иронию? – спросила она.

– В чём?

– Транслюди получают удовольствие, стимулируя копии нервных путей, отвечавших когда-то за воспроизводство вида. Из всех возможностей мы цепляемся именно за эту.

– Нет, – возразил Пир, – я не нахожу в этом ничего иронического. Я вообще удалил себе железы, вырабатывавшие иронию. Иначе оставалась только кастрация.

Кейт улыбнулась, глядя на него сверху.

– Знаешь, я люблю тебя. Но стала бы я тебе говорить об этом? Или ты сам мог быть настолько глуп, чтобы изобразить, будто я это сказала?

Брызнул тёплый ароматный дождь.

– Мне без разницы, – пробормотал Пир, – мне без разницы, мне без разницы.

Пир сидел на нижней из четырёх деревянных ступенек заднего крыльца усадьбы, время от времени посматривая на собственные босые ступни и худые загорелые руки. «Десятилетний фермерский мальчишка в сумерках». Кейт сочинила для него окружение и это тело, и Пиру нравилось умиротворение, приносимое этюдом. Не было ни вымышленной семьи, ни роли, которую приходилось бы играть, – никакой пьесы, лишь картина. Одно место и один миг, который продлится столько, сколько ему захочется. Вид был реалистичен не до фотографической точности; лёгкие искажения цвета, форм и пропорций не позволяли забыть, что он находится в произведении искусства, но и грубых эффектов не было: ни заметных мазков, ни цветовых эффектов, как у Ван Гога.