Изящное искусство смерти - Дэвид Моррелл

Он услышал позади треск.

— Осторожнее! Здесь полно деревьев! — предостерег Бруклин.

Де Квинси теперь бежал еще медленнее. После ярко освещенного дворца лорда Палмерстона улица казалась погруженной в полнейший мрак, хотя на самом деле редкие фонари все же давали скудный свет. А вот в парке темнота действительно была такая, что хоть глаз выколи. Приходилось на ощупь пробираться через плотную вуаль тумана, к тому же очень сковывали движения (и больно натирали кожу) наручники.

Вдобавок усилилась боль в плече, подбородок распух и слегка кровоточил — следствие неудачного падения.

Внезапно пальцы нащупали кору дерева. Он обошел вокруг ствола и наткнулся на скамейку.

— Туда! — заорал Бруклин.

Еще недавно Де Квинси бежал на пределе возможностей, а теперь перешел на быстрый шаг. Позади кто-то с треском вломился в засохшие кусты.

Позади и слева.

Де Квинси повернул направо и стал углубляться все дальше в парк.

— Смотрите под скамьями! Он невысокого роста и может там укрыться! — командовал полковник. — И кусты тоже проверяйте!

Скованные руки снова уткнулись в дерево. Де Квинси обогнул его, стукнулся головой о ветку и осторожно продолжил путь.

Но тут же переменил решение и остановился. Ни в коем случае нельзя уходить далеко от улицы — так можно легко заблудиться и начать бродить кругами. Крайне важно было добраться до Пикадилли. От этого зависел успех всего плана.

Де Квинси вернулся к дереву, нащупал низко растущую ветку, о которую недавно ударился, и, встав на цыпочки, попытался дотянуться до более высоких ветвей.

Это удалось.

— Рассредоточились! — приказал Бруклин.

Во второй раз за последние несколько минут Де Квинси решился на отчаянный поступок: забрался на нижнюю ветку. Наручники позволили ему вытянуть руки и ухватиться за следующую ветку. Вены набухли от напряжения, но он все же вскарабкался выше и прижался к стволу.

— Сюда! — закричали внизу.

Раздался топот ботинок, сминающих сухую листву. Под прикрытием этого шума Де Квинси подтянулся еще выше.

— Я его слышал! — хрипло прокричал Бруклин прямо под ним. — Он где-то здесь!

Де Квинси обхватил одной рукой ветку, второй — ствол и задержал дыхание.

Одна нога соскользнула и задела другую.

— Остановитесь и слушайте! — скомандовал Бруклин.

Стало совсем тихо.

Прошло несколько секунд, и один из преследователей подал голос:

— Пока мы тут ищем под скамейками и в кустах, он мог уже убежать.

— Ты прав. Теперь он может быть где угодно в этом парке, — согласился полковник.

Они снова замолчали и прислушались к окружающей тишине.

У Де Квинси сдавило грудь, но он по-прежнему не дышал.

— Не может же он бегать вечно, — сказали внизу. — Рано или поздно мы его схватим.

— Я хочу взять его сейчас!

Они стояли и ждали. У Де Квинси от нехватки кислорода кружилась голова.

— Полковник! — раздался с невидимой отсюда Пикадилли голос кучера. — Мне вызвать подмогу?

Бруклин немного подумал, выругался сквозь зубы и крикнул в ответ:

— Не надо! Возвращаемся!

Все трое направились к дороге.

Де Квинси разжал губы и, стараясь производить как можно меньше шума, выпустил воздух из легких, а затем осторожно вдохнул.

Шевелиться он пока не осмеливался. Кто знает, может быть, Бруклин только сделал вид, будто уходит, в надежде, что Де Квинси уверится в безопасности и невольно выдаст свое местонахождение.

Звуки шагов полковника и его людей постепенно стихали вдали.

Наконец в парке воцарилась тишина, нарушаемая лишь лаем бродящего где-то пса.

Ноги Де Квинси, зажатые между веткой и стволом, сводило судорогой, но он не осмеливался пошевелиться или поменять позу. Легкие требовали свежего воздуха, однако он принуждал себя дышать редко и тихо.

Ночь подходила к концу.

Ныло плечо. В подбородке пульсировала боль.

По мере того как приближался рассвет, туман редел. Де Квинси по-прежнему не чувствовал себя в безопасности, но дольше оставаться в своем убежище не мог. Крайне важно было выбраться на улицу, пока никто не может его увидеть.

Он стиснул зубы и начал осторожно спускаться, а когда добрался до земли, ноги показались ватными и не слушались. Нужно было срочно растереть их, восстановить чувствительность.

Тяжелые наручники до крови натерли запястья, так что те распухли. Очень хотелось поскорее избавиться от оков, и — спасибо Эмили! — такая возможность была: ключ лежал в кармане пальто. Но… замки располагались снаружи каждого браслета, и он никак не мог изогнуть руку так, чтобы вставить в них ключ.

Небо потихоньку серело, и Де Квинси осторожно, ежесекундно замирая и прислушиваясь к окружающим звукам, стал пробираться к выходу из парка. Возле ограды он спрятался за кустами и прикинул, насколько рискованно будет двигаться дальше.

Поблизости никого не было видно. Ползком, укрываясь за скамьями, Де Квинси достиг ворот. Не поджидают ли враги в засаде? Все же он очень рассчитывал, что они в самую последнюю очередь станут ждать беглеца здесь; скорее, Бруклин решит, что Любитель Опиума забился в какую-нибудь нору подальше отсюда. Впрочем, выбора у него не было. Де Квинси двигало чувство ответственности, перед ним стояла трудная, опасная задача, но она должна быть выполнена. И он шагнул к воротам.

Никто его не схватил. Не обращая внимания на плохо слушающиеся ноги, он свернул направо, прочь от особняка лорда Палмерстона. Цель его находилась дальше по улице, там, где еще не начинался парк и дома стояли по обе стороны мостовой.

Де Квинси склонился в три погибели и в предрассветных сумерках осматривал дорогу. Наконец сердце едва не выпрыгнуло из груди от радости — вот он, предмет его поисков.

Фляжка валялась в сточной канаве — куда ее и зашвырнул Бруклин. Полковник сказал, что там ей самое место, и Де Квинси соглашался с ним. Ее место действительно было в канаве.

И тем не менее ему нужна была фляжка. Он схватил ее и побежал обратно в парк.

Но на этот раз лауданум предназначался не для него. Хотя Де Квинси так и жаждал сделать глоток, он наметил для жидкости более важное применение.

С ее помощью он сможет предотвратить смерть многих — он боялся, что очень многих, — людей.

Глава 14

ИСПОВЕДЬ НЕСЧАСТНОЙ ЖЕНЩИНЫ

Если бы Де Квинси в Воксхолл-Гарденс решил заплатить за удовольствие прокатиться на воздушном шаре, перед его глазами открылась бы великолепная панорама раскинувшегося на многие мили Лондона — ничего подобного на карте не увидишь. Поднимаясь все выше, он полюбовался бы величественной Темзой с ее бесчисленными мостами. Смог бы насладиться видами Вестминстерского аббатства и здания парламента.

Но более всего прочего его внимание привлекла бы целая череда королевских парков, протянувшихся через город. Как гласило объявление рядом с местом «парковки» надутого горячим воздухом шара, поднявшись вверх, можно было, в частности, обозреть Сент-Джеймсский парк, расположенный сразу к западу от правительственных учреждений на Уайтхолл. Этот парк плавно переходил в следующий — Грин-парк, а тот, в свою очередь, — в огромный Гайд-парк. Таким образом, можно было пройти несколько миль в самом сердце мегаполиса с полным ощущением, будто находишься за пределами города.

Однако Де Квинси не шел. Вокруг только занимался день, утренние сумерки еще не рассеялись, так же как не развеялся до конца туман, а Любитель Опиума бежал с максимальной скоростью, на какую был способен. Он надеялся, что деревья и кусты укроют его от посторонних глаз. Все тело ныло от боли, и ему пришлось отхлебнуть немного из фляжки. Лауданум сразу же облегчил страдания и даже прибавил сил измученному организму. Но выпить больше он себе позволить не мог. Нет, этой драгоценной жидкости найдется куда более важное применение.

Страшнее всего было, когда пришлось пересекать улицу, отделяющую Грин-парк от Гайд-парка. Справившись с этим препятствием, Де Квинси продолжил бег — к этому моменту, скорее, перешедший в быстрый неровный шаг, — используя для прикрытия последние клочки тумана, и наконец достиг Мраморной арки у северо-восточной оконечности Гайд-парка.

Всего лишь два дня назад, воскресным утром, он приходил сюда вместе с Эмили, и тогда единственной проблемой — не считая, разумеется, бедности и пристрастия к опиуму — ему казалась необходимость как-то объяснить дочери, что в семнадцатилетнем возрасте, когда он страдал от голода на Оксфорд-стрит, он влюбился в проститутку по имени Энн.

Оксфорд-стрит.

Улица простиралась перед ним, сразу за Мраморной аркой. Туман быстро рассеивался, и Оксфорд-стрит казалась такой же мрачной, какой была пятьдесят два года назад, когда он едва не погиб здесь от голода и непогоды.