Свергнуть всякое иго: Повесть о Джоне Лилберне - Игорь Ефимов

— Нам ли сейчас давать волю подозрительности? Нам ли не верить друг другу? Солдатам, бившимся бок о бок за правое дело? Вы подозреваете совет офицеров в неискренности? Пусть так. Но мне, лично мне вы можете поверить? Я не берусь поручиться за остальных, но за себя обещаю: я сделаю все от меня зависящее, чтобы «Народное соглашение» было принято, обнародовано и объявлено основным законом государства.

— Если бы созвать специальный комитет для доработки текста… — не очень уверенно начал Лилберн. — Скажем, по четыре человека от нас, от армии, от индепендентов. Даже от пресвитериан.

— Они конечно не согласятся, но для порядка можно позвать и их.

— Такой комитет мог бы обсудить все спорные частности и решить их большинством голосов. Думаю, мы… мы были бы готовы подчиниться его решениям.

Овертон в знак согласия наклонил голову, Уайльдман же смог только испустить счастливый вздох. Ладони Гаррисона медленно поползли назад, словно им удалось заполучить нечто ценное и хрупкое, что нужно на всякий случай осторожно перенести в безопасное место.

— Прекрасная идея, мистер Лилберн. Превосходная. Такой комитет можно созвать хоть завтра. А почему бы и нет? Вы уже здесь, офицеров мы выделим в любой момент, за индепендентами пошлем в Лондон сегодня же. Я уверен, что генерал-комиссар с готовностью примет этот план.

И только теперь, видя выражение радостного облегчения на лицах друзей, Лилберн смог по-настоящему понять, каких мучительных усилий стоило им напряжение предыдущих часов, как жаждали они в глубине души примирения с армией и как трудно им было не показать этого, остаться верными ему, не бросить в борьбе. На мгновение он испытал прилив гордости и благодарности к ним, переплетенной с щемящим чувством собственного одиночества, но тут же почувствовал, что воодушевление окружающих захватило его, растворило горечь и снова возродило смутную надежду на близкий берег, победу, конец пути.

Когда хозяин гостиницы зашел в столовую и объявил, что лошади готовы, полковник Гаррисон поднялся ему навстречу и торжественным взмахом вложил в руку несколько шиллингов:

— Возьмите за труды, почтеннейший, и прикажите расседлать. Джентльмены остаются. У них оказалось в Виндзоре гораздо больше дел, чем они ожидали.

— И пришлите еще кувшин! — крикнул Уайльдман. — Да чего-нибудь покрепче. Не знаю, как остальным, а мне просто необходимо унять сердцебиение.

«Город полон страха перед армией. В общинах было предложено срочно приступить к обсуждению армейской ремонстрации, но большинством в 90 голосов предложение отклонили. Тогда генерал Ферфакс с армией вступил в Лондон и расквартировался в Уайтхолле, Сент-Джеймсе и других свободных зданиях».

Уайтлок. «Мемуары»

«Говорят, что мы погибли, если возбудим неудовольствие армии. Она вся сложит свое оружие, как это заявил нам один из ее вождей, и не будет более нам служить. Что же тогда станет с нами?

Если бы это случилось, то, признаюсь, я не стал бы дорожить покровительством столь непостоянных, мятежных и неразумных слуг. Лучше достойно погибнуть, чем лишиться всякого значения и плестись, вопреки голосу совести, на поводу у этих людей».

Из речи, произнесенной Принном в палате общин

«Обсуждение уступок, сделанных королем на переговорах, затянулось до глубокой ночи, и в конце концов большинством голосов они были признаны достаточным основанием для возвращения под власть короны. Полковник Хатчинсон, бывший тогда членом палаты общин, обратился к тем пресвитерианам, которых он уважал, пытаясь доказать им, что, если разбитого и плененного короля восстановить сейчас на троне, это окажется несовместимым со свободой народа; это будет означать, что за всю пролитую кровь и перенесенные страдания народ получит в награду лишь более тяжелые и прочные цепи. И в тысячу раз лучше было бы вообще не лезть в драку, чем вот так, после победы, предать правое дело. Те признавались ему, что уступки короля, конечно, не дают достаточных гарантий, но ввиду возрастающей мощи и наглости армии следует согласиться и на них. Однако полковник Хатчинсон, неудовлетворенный их ответами, присоединился к тем, кто по мере сил решил противодействовать принятому решению».

Люси Хатчинсон. «Воспоминания»

6 декабря, 1648

Лондон, Вестминстер

Обычно отряд парламентской охраны, выставляемый лондонской милицией, покрывал расстояние от Сити до Вестминстера примерно за час. Но в это утро холодный восточный ветер с такой силой задувал в спину идущим ополченцам, что они поневоле ускоряли шаг, а порой пускались бегом, так что уже в начале восьмого первые ряды достигли Чаринг-кросса. Улицы были темны и пустынны, даже бездомные собаки хоронились где-то в утробах запертых дворов. Оглушенные монотонностью ходьбы, ветром, пустотой, утренним недосыпом, ополченцы по инерции продолжали идти некоторое время за своим капитаном и тогда, когда после поворота на Кинг-стрит путь им преградила плотная сверкающая шеренга фонарей, шлемов, поднятых мушкетных стволов, зажженных фитилей. Лишь предостерегающий окрик заставил их остановиться.

— Эгей, что происходит? — крикнул капитан.

— Можете возвращаться по домам, — ответил начальственный голос. — Армия берет охрану парламента на себя.

— Но по чьему приказу?

— По приказу военного совета.

— Мы подчиняемся только генералу Скиппону.

— Советую не упрямиться. Мне поручено не пропускать вас к Вестминстеру, и, будьте уверены, я выполню это в точности.

Ряды ополченцев смешались, послышались возмущенные выкрики. Однако силы были настолько неравны, что о стычке нечего было и думать. За спиной заградительной шеренги виднелись другие войска, вдоль освещенного фасада Уайтхолла эскадрон за эскадроном двигалась кавалерия. Ополченцы растерянно топтались на месте, не зная, на что решиться.

— Ступайте домой! — кричали им из шеренги.

— Вам пора открывать свои лавки.

— Представьте, как обрадуются жены!

— Прекрасный случай проверить их верность.

— В такое утро залезть обратно под одеяло — что может быть лучше?

— А уж мы, бедные, останемся здесь, на холоде.

Наконец в свободное пространство между двумя отрядами выехал начальник лондонской милиции генерал Скиппон. Он оглядел, насупясь, притихших солдат одной и другой стороны, потом приподнялся в стременах и махнул рукой в сторону ополченцев.

— Возвращайтесь в Сити. Сами видите — вам прислали надежную замену.

Те нехотя повернули и нестройной толпой побрели назад, навстречу ветру, облегчая душу негромкой бранью. У Чаринг-кросса они расступились, пропуская карету. Один из пассажиров, оживленный, встревоженный, окликнул капитана:

— Что там случилось?

— Армия окружила парламент, мистер Уайтлок. Не знаю, что у них на уме, но ведут себя нагло. Их там не меньше двух полков. И генерал Скиппон с ними заодно.

Уайтлок откинулся на сиденье, обернулся к Файнесу, которого он, как обычно, подвозил на заседание палаты.

— Что будем делать?

Файнес пожал плечами:

— Как сказал вчера мистер Принн, исполнять свой долг.

Карета медленно двинулась вперед.

По знаку офицера шеренга молча расступилась перед ней — и снова сомкнулась.

За Уайтхоллом патрули были расставлены довольно редко, зато вся площадь перед Вестминстерским дворцом просто кишела войсками. Кое-где горели костры, подбрасывая дым и искры до башенных часов. В главном холле Вестминстера тоже было тесно от солдат, а на лестнице, ведшей к дверям палаты общин, они стояли двумя шпалерами. Уайтлок и Файнес поднимались, стараясь не замечать мрачных взглядов, не ускорять шага, не втягивать голову в плечи. Наверху, расставив ноги, возвышался человек в полковничьем мундире, с большим листом бумаги в руке. Один из членов парламента, ярый индепендент, что-то шептал ему, указывая глазами на подходивших. Полковник сверился со своим списком и, сняв шляпу, сказал:

— Мистер Файнес, я попрошу вас задержаться.

Оба парламентария в нерешительности остановились, но полковник покачал головой и сделал приглашающий жест в сторону зала заседаний палаты:

— Вы, мистер Уайтлок, в моем списке не значитесь и можете пройти.

Уайтлок виновато улыбнулся Файнесу, двинулся к дверям, замешкался на пороге, оглянулся, но потом все же вошел внутрь. Полковник чуть выставил вперед плечо и придал лицу какое-то мрачно-брезгливое выражение, которое, видимо, считал подходящим случаю:

— Мистер Файнес, мне приказано не допускать вас в зал заседаний.

— Вы отдаете себе отчет в том, что говорите, полковник Прайд? Не допустить в зал, на свое место, члена палаты общин?