Путь в Эдем - Дороти Гарлок

– Мать назвала меня Лайтбоди, потому что я родился очень маленьким. Дети индейцев не всегда носят имя своего отца.

– Я этого не знал. – Эли опустил голову. Долго молчал. – Как звали твоего отца?

Лайт недоумевал. Почему швед вдруг стал расспрашивать его о родственниках?

– Пьер Батист.

Эли даже не заметил, что задержал дыхание, ожидая ответа, и только теперь выдохнул.

– Да, – сказал он. – Да.

Лайт чувствовал, что эта минута имеет для Эли огромное значение. Но почему? Швед скрывает какую-то тайну? Решится он сейчас все рассказать или нет?

Молодой человек молчал. И тогда следопыт решил помочь ему:

– Почему ты спрашиваешь о моем отце?

– Потому что… потому что моего отца тоже звали Пьером Батистом.

Лайт не сразу понял, что это значит.

– Как это – Пьером Батистом? Ты говорил, что ты – швед. А Батист – французское имя. Я знаю это наверняка. Тем более Пьеров Батистов, наверное, не счесть.

– Может быть. Но только у одного был сын по имени Батист Лайтбоди. Ты мой брат, Лайт.

Метис был потрясен. Он смотрел на человека, стоящего перед ним. И вдруг понял, почему Эли казался ему таким знакомым. Глаза и брови шведа были точно такие же, как у его отца, и движения… Похожая манера наклонять голову, поднимать руку… Только Эли намного ниже отца. И не такой сильный.

– Я понимаю… тебе нелегко это принять. Я думал об этом целых пять лет. – Эли снял ремень.

Развернул его на постели и достал письмо. – Десять лет назад мой отец отправил это письмо Слоуну Кэрролу из Кэрролтауна. Они были знакомы… давно. В письме отец спрашивал обо мне, говорил, что поступил нехорошо, когда бросил меня. Но… словом, с моей матерью он не был счастлив. Пять лет назад Слоун разыскал меня и пригласил к себе. Знаешь, я был уверен, что у меня нет родных.

Эли протянул письмо Лайту. Тот взял бумагу, но разворачивать не стал. Он пристально смотрел на Нильсена.

– Если то, что ты сказал, – правда, то твой отец становится тем, кого зовут «любителем скво». Белые презирают союзы с индейцами. Особенно браки. И полукровок. А ты? Что ты об этом думаешь?

– Сначала я злился на отца. Оставить меня с женщиной, которая меня ненавидит, – это самая настоящая подлость. И ушел он не к кому-нибудь, а к индейской женщине. Но теперь… теперь я думаю по-другому. Прочти письмо.

Лайт развернул листок. Чернила так выцвели, что не все слова удавалось разобрать. Но он увидел имя матери – Гибкая Ива и свое – Батист Лайтбоди. И узнал размашистую подпись отца – Пьер Батист. Лайт осторожно сложил письмо и вернул его Нильсену.

– Бумага уже рассыпается. Ты смог разобрать слова? Я пытался уберечь его… чтобы ты прочел.

– Я видел имя моей матери и мое. Я не сомневаюсь, что его написал мой отец.

Эли убрал письмо, надел пояс. Ему больше нечего было сказать Лайтбоди. Груз, который пять лет давил ему на душу, теперь скинут. Слово оставалось за Лайтом. Пусть сам решает, как относиться ко всему этому.

– Я сотни раз перечитывал письмо. Поэтому оно так истрепалось. Думаю, что Пьер Батист любил твою мать и жалел мою. Ему хотелось узнать, жив ли я – и если жив, то где нахожусь. – Эли помолчал. – Мне кажется, он был хорошим человеком. Он просто не смог жить с моей матерью.

Лайт кивнул.

– Он был хорошим отцом. Он любил мою мать и не стыдился своих детей-полукровок.

– Моя мать была шведка. Она с родителями приехала в Луисвилл, город на Огайо. Она была единственным ребенком, родители в ней души не чаяли. Дед и бабка пекли хлеб и кексы. И продавали их. Мы жили позади их магазинчика. Не знаю, чем в то время занимался отец, но не думаю, что он работал пекарем. Он уехал, когда я был еще очень маленьким. Я его совсем не помню. – Немного помолчав, швед продолжал: – А мать… Я больше ни разу не встречал подобной злюки. Она вечно на всех кричала, ей всегда что-то не нравилось. Мне было пять, когда умерли дед и бабка. Я их помню. Хотя смутно. И похороны. У них почему-то были желтые лица… После их смерти жить стало совсем худо. Пекарня и магазин закрылись. Некоторое время мы жили на деньги, которые они нам оставили. Мать постоянно попрекала меня тем, что отец нас бросил. Называла его беспутным. А меня – ублюдком. Она запретила мне называться фамилией отца. Я – Нильсен. И все.

Она требовала, чтобы я каждый день ходил к пристани и в доки и искал работу. Твердила, что я такой же лентяй, как он. Я прекрасно понимаю, почему отец не смог жить с такой женщиной. Слоун Кэррол рассказал мне, что он уехал с благословения моих деда и бабки: они уверили его, что позаботятся о матери и обо мне. И они держали слово… пока не умерли…

Лайт думал. Ему было трудно принять этого человека как своего брата. Следопыт слышал о беспутных мужчинах. Но его отец не был таким! Пьер Батист никогда не поступил бы подло!

– Моя мать умерла, когда мне было одиннадцать, – сказал Эли. – Я пришел в лачугу, где мы жили, и нашел ее. Она повесилась… или ее повесил кто-то из… приятелей. Все эти годы я думал, что она больна. С головой у нее явно было не все в порядке. Может быть, стала такой после моего рождения? Я не поминаю ее злом. Ты должен это знать. Она моя мать, она дала мне жизнь. Она не виновата в том, что была такая.

– Что было потом?

– Я встретил Поля. Одинокого, нищего, как и я сам. Ему исполнилось тогда шестнадцать. По-моему, и он сбежал из Канады. Он ни слова не знал по-английски. А я совсем не знал французского. Поэтому мы с ним сошлись. Странно, да? Но именно так все и было.

– Ты мог бы отправиться искать отца.

– Ни за какие коврижки! Я до смерти боялся, что он меня найдет. Мне же вбивали в голову, что он настоящий дьявол.

– Почему ты передумал?

– Я не передумал. Письмо валялось у Слоуна несколько лет. Я встретил его совершенно случайно, когда ехал в Луисвилл за товаром. И он вспомнил о письме. Я был потрясен, что отец обо мне помнит. Потом мы часто приезжали в Кэрролтаун. В гости к Слоуну.

– И ты спокойно жил с этим пять лет?

– Я бы не сказал, что спокойно. Но жил. А потом узнал, что моего отца убили. И тогда я решил найти тебя.

Лайт вспоминал то время. Делавары напали на его отца, когда тот обходил капканы. Мать умерла от горя. У него долго стоял в ушах ее крик, когда им сказали о смерти Пьера Батиста.

– Поль меня отговаривал. Но я заупрямился. Чем чаще Дешанель твердил мне, чтобы я обо всем забыл, что тебе будет неинтересно встретиться со мной, тем сильнее становилось мое любопытство. И сказать по правде, я почти ненавидел тебя. Ведь отец был с тобой, а не со мной. Почему? Чем ты лучше? Я хотел увидеть тебя. Хотел понять. А еще мне хотелось узнать, каким был мой отец, – и это мог рассказать мне только ты. Пять лет мне не давала покоя мысль о том, что в мире есть человек, в жилах которого течет та же кровь, что и в моих.